Тайна античных свитков - Айрис Джоансен

— Джок, слушай, что я тебе говорю. Мне все равно!

— А мне нет. — Он посмотрел на свои цветы. — Это особенная гардения, из Австралии. В каталоге сказано, что она выдерживает сильные ветра. Думаешь, не врут?

У Макдафа в горле встал ком.

— Может, и не врут. Я знаю живые существа, способные выживать в неимоверно суровых условиях.

Джок бережно коснулся светло-кремового лепестка:

— Но это же цветок.

— Потерпи, все увидим, правда ведь? — Он помолчал. — Мне опять звонила твоя мама. Хочет с тобой повидаться.

— Нет.

— Джок, ты ее обижаешь. Тот помотал головой:

— Я ей больше не сын. Не хочу смотреть, как она плачет. — Его взгляд остановился на Макдафе. — Если только ты не прикажешь.

Макдаф устало качнул головой:

— Нет, этого я тебе приказывать не стану. А вот насчет Джейн Макгуайр я серьезно говорю: не приближайся к ней. Обещай мне, Джок.

Тот не сразу ответил.

— Когда она стояла у окна, я видел только силуэт. Она стояла так прямо… Голова высоко поднята. Была похожа на ирис или нарцисс… Я представил себе, как ломается стебель, и мне стало жалко.

— Никакой стебель тебе ломать не надо, Джок. Не подходи к ней! Обещай.

— Если ты так хочешь — не подойду. — Он кивнул. — И близко не подойду. — Он снова повернулся к гардении. — Надеюсь, она выживет. Если выживет — подаришь ее потом моей маме?

Господи, ну что за жизнь!

— Отчего не подарить? — Макдаф отвел взгляд. — Ей понравится.

Изваяние она увидела с порога. Бюст на колонне у окна. На нем играл солнечный луч, и от этого голову статуи словно окружал мерцающий нимб.

— Великолепна, скажи? — Марио оторвался от перевода и поднялся навстречу девушке. — Подойди ближе. Она само совершенство. — Он взял Джейн за руку и подвел к статуе. — Но ты это, наверное, и без меня знаешь. Ты ее уже видела?

— Нет, только на фотографиях.

— Удивлен, что Тревор ее тебе не показал. Вы же с ним давно знакомы?

— В некотором роде. Но до статуи Циры руки все не доходили, — рассеянно проговорила Джейн. Она не могла оторвать глаз от головы скульптуры. Сходство было разительным, но ее больше занимала мысль о том, что ваятель видел живую Циру своими глазами. Может быть, она ему даже позировала. Позировала две тысячи лет назад! И в то же время изваяние не выглядело древним, а выражение лица было rife менее современным, чем фотография с обложки глянцевого журнала. Цира дерзко смотрела в мир, умная и ироничная, на что указывал легкий изгиб губ, делавший ее поразительно живой. — Ты прав, она великолепна. Мне говорили, существовало много статуй Циры, но эта, наверное, самая удачная.

— Тревор, во всяком случае, тоже так считает. Он к ней очень трепетно относится. Не хотел, чтоб я здесь работал, но я настоял. Сказал, мне нужно вдохновение. — Лицо Марио озарила озорная улыбка. — Я расцениваю это как свою большую победу. Тревора нечасто удается переспорить.

Как странно было стоять и смотреть на лицо, которое уже так изменило ее жизнь, причем в самых разных аспектах. Ее сны, история четырехлетней давности, когда она чуть не погибла… И вот теперь — новый виток спирали, и в центре его — Цира. Странное, завораживающее чувство. Джейн с трудом оторвала взгляд от скульптуры.

— А она тебя вдохновляет?

— Да нет, но я люблю ее рассматривать, когда заканчиваю работу. Поначалу было такое чувство, словно она здесь и со мной разговаривает. — Молодой человек наморщил лоб. — Но я читал в Интернете, что Ева Дункан сделала реконструкцию одного черепа, очень похожую на статую Циры. Я не ошибся?

— Это была фальшивка. Она действительно делала реконструкцию одного черепа, относящегося к тому периоду. Тревор позаимствовал его в одном музее в Неаполе. Но это была не Цира.

— Прости, промашку дал. Наверное, так увлекся переводом ее свитка, что пропустил что-то мимо ушей.

— Ее свитка, — эхом отозвалась Джейн. — Не знала, что такие есть. Тревор мне только по дороге сюда сказал. Раньше только рассказывал, что есть какие-то свитки про Циру.

— Они были в отдельном сундуке, сундук был спрятан в нише в задней стене библиотеки. Тревор сказал, он их сперва не нашел, а потом обвалом, видимо, стену стронуло. Он считает, Цира хотела их спрятать.

— Очень может быть. Я убеждена, что, когда она была наложницей Юлия, тот не поощрял ее умственных упражнений. Тело — вот что его интересовало.

Марио улыбнулся:

— Это явствует и из свитков, которые он ей посвятил. Хочешь почитать?

— А сколько их всего?

— Двенадцать. Но там много повторов. Он был без ума от Циры. И еще, судя по всему, он увлекался откровенными сценами.

— А она о чем писала?

— Ее свитки интереснее, но не такие пикантные.

— Вот жалость! Дашь прочесть? Марио кивнул:

— Вчера вечером Тревор мне позвонил и разрешил тебе все показать. Сказал, тебя наверняка больше всего заинтересуют именно ее свитки. — Он кивком головы показал на мягкое кресло в углу комнаты. — Я принесу тебе перевод первого. Там тебе будет удобно, и света больше.

— Я могу пойти к себе. Юноша покачал головой:

— Когда я только нанялся к Тревору, я дал обещание ни на миг не выпускать переводы и оригиналы из виду.

— А он не объяснил, почему?

— Он сказал, эти тексты крайне важны и моя работа очень опасна, так как за ними охотится некто Грозак.

— И все?

— Остальное мне было неинтересно. Зачем знать лишнее? Мне нет дела, что там Тревор с Грозаком не поделили. Для меня имеют значение только свитки.

Это было видно. Его темные глаза светились, а рука мягко поглаживала рукопись.

— Наверное, у Тревора есть право устанавливать свои правила насчет этих свитков, но я все же буду понастойчивее тебя.

— Ну, ты же не я. И жизнь у нас, похоже, была очень разная. Я вырос на севере Италии, в деревне рядом с монастырем. В раннем детстве работал в монастырском саду, а потом меня допустили к работе в библиотеке. Я скреб пол, пока колени не сдирались до крови. А в конце недели святые отцы на целый час подпускали меня к книгам. — Марио задумчиво причмокнул губами. — Такие старые были книги, в роскошных кожаных переплетах. Никогда не забуду запаха этих страниц. А шрифт… — Он покрутил головой. — Это было нечто прекрасное. Произведение искусства! Мне казалось чудом, что люди могут быть настолько образованными и мудрыми, чтобы создавать такие книги. И все это лишний раз доказывает, что время — ничто, правда? Вчера или тысячелетие назад — мы все равно живем. Что-то меняется, а что-то остается неизменным.

— И долго ты проработал в монастыре?

— До пятнадцати лет. Одно время даже священником хотел стать. А потом открыл для себя радость любви… Или влечения. — Он сокрушенно покачал головой. — Словом, я совершил грехопадение. Святые отцы были во мне крайне разочарованы.