Red Notice (Russian Edition). - Bill Browder
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Первый пункт плана — сообщить деловым партнерам Потанина на Западе о его намерении выпустить конвертируемые облигации. У олигарха-миллиардера было немало интересов, не связанных напрямую с «Сиданко»: например, совместные инвестиции с такими людьми, как Джордж Сорос, или со структурами типа инвестиционного фонда Гарвардского университета и пенсионного фонда крупной американской деревообрабатывающей компании «Уэйерхойзер».
Мы с Эдмондом поделили между собой список этих партнеров и лично обзвонили каждого. Вслед за телефонным разговором мы отправили им заранее подготовленную презентацию, наглядно и доходчиво объясняющую суть происходящего с размыванием долей собственности. Наш посыл был прост и ясен: вот что Потанин делает с нами, и если его не остановить, то придет и ваш черед.
Многие начали звонить Потанину, выражая свое недовольство. Я в этих беседах участия не принимал, но догадывался, что партнеры ему говорят: такое размывание собственности повлияет на стоимость их совместных инвестиций, и советовали отказаться от этой вредной для нас затеи в его же собственных интересах.
Мы ждали реакции Потанина и полагали, что он отступит. Увы, он этого не сделал. Наоборот, пошел на обострение. Возможно, он решил: «Эта чикагская козявка большого о себе мнения! Я столько времени обхаживал этих людей, а он пытается меня опорочить. Да как такое вообще возможно?»
Хороший вопрос. Всякий раз, когда в России отжимали активы у очередных иностранных инвесторов, те устраивали жаркие дебаты за закрытыми дверями и пытались выработать план обороны (так же, как сделали мы). Но потом приходили юристы и консультанты и заявляли, что сопротивляться бесполезно и опасно (так же, как сказал Эдмонд). А после всех этих разговоров и бряцания оружием инвесторы разбегались прочь, как затравленные звери.
Но я не хотел быть как все. Я не был наемным сотрудником, не работал в инвестиционном банке или промышленной компании из списка «Форчун 500»[2]. Я сражался за собственное дело. Потанин не понял, что я не сдамся без боя.
Был еще один человек, который этого не понимал, — Сабрина. Она знала о моих намерениях и с самого начала не одобряла их. Я рассказал ей обо всем в тот же вечер, когда разговаривал с Эдмондом, и она устроила настоящую истерику.
— Билл, как ты можешь так поступать с нами? — кричала она в трубку.
— Милая, это мой долг. Я не могу оставаться в стороне и наблюдать, как они безнаказанно творят произвол.
— Как ты можешь такое говорить? Как можно быть таким эгоистом?! Ты же муж и отец! Они же могут тебя убить!
— Надеюсь, до этого не дойдет. Но я должен думать и о людях, которые доверили мне свои деньги. Я втянул их в эту историю, и я должен помочь им из нее выбраться.
— Да какое нам до них дело? У тебя семья. Я не понимаю, почему ты не можешь найти себе работу в Лондоне, как все нормальные люди.
Она была права, апеллируя к семье, но я был так зол и возмущен поступком Потанина, что ничего не хотел слышать.
Мы холодно простились в тот вечер, так и не найдя точек соприкосновения. Как бы то ни было, на раздумья о Сабрине времени не оставалось: я готовился к битве.
К несчастью, первый раунд окончился поражением. Хотя внимание Потанина он все же привлек. Мы словно задели старую рану: к концу недели мне позвонил его «адъютант» Борис Джордан и показал свое истинное лицо. Должно быть, ему здорово досталось от Потанина. По телефону он еле скрывал свое раздражение.
— Б-билл, — сказал он, грохоча и запинаясь, — какого ч-черта ты звонишь нашим инвесторам?
— Разве Леонид не доложил о нашей встрече? — Я старался говорить невозмутимым тоном и надеялся, что голос не дрогнет от напряжения.
— Да, но я думал, что ты понял, каковы ставки.
— Какие ставки?
— Ты, похоже, не догоняешь: ты играешь не по правилам!
Сквозь стеклянную дверь кабинета я взглянул на крепкого охранника. Раз я решил объявить войну этим людям, то какие тут осторожности. Страшно мне или нет — неважно.
— Борис, если вы сейчас думаете, что я играю не по правилам, посмотрим, что вы скажете, когда я сделаю следующий шаг.
Я не стал дожидаться ответа и повесил трубку, смакуя маленькую победу.
Второй пункт плана предусматривал огласку этой истории в средствах массовой информации.
В Москве работало немало хороших зарубежных репортеров, со многими я был знаком, а кое-кого знал довольно хорошо. Среди них была Кристиа Фриланд, шеф московского бюро газеты «Файнэншл Таймс», молодая, невысокая и привлекательная брюнетка. Эта энергичная журналистка с лихвой компенсировала малый рост подходом к жизни — женщина-огонь. Она частенько давала понять в разговорах, что хочет написать статью про олигархов, но ей не удавалось найти храбреца (или глупца, как посмотреть), который согласится говорить откровенно.
Я позвонил ей и договорился встретиться в своем любимом ресторанчике восточной кухни — «Семирамис». Пока мы заказывали еду, Кристиа поставила посередине стола небольшой черный диктофон. С прессой я раньше не общался, мне это было в новинку, так что я просто начал рассказывать всю историю с самого начала. Официанты подносили закуски — хумус, бабагануш — я говорил, а Кристиа делала заметки. Когда подали шашлык, я все еще говорил, а она слушала. Наконец я закончил. Ее сдержанность немного обескураживала. Я засомневался: а вдруг эта история звучит убедительно только для меня? За мятным чаем с пахлавой я решился задать вопрос:
— Итак, что вы думаете обо всем этом?
Мне стоило больших трудов сидеть спокойно и не ерзать, глядя, как она задумчиво обхватила ладонями стеклянную чашку с чаем. Кристиа подняла взгляд:
— Билл, это сенсация. Я давно ждала чего-нибудь в этом роде.
На следующий день Кристиа позвонила Потанину, чтобы узнать его точку зрения, и он отреагировал в типичной новорусской манере.
Казалось бы, деловая логика подсказывает, что теперь самое время отступить. Ведь он только что заработал сотни миллионов долларов на сделке с «Бритиш Петролеумом», зачем рисковать успехом из-за наших нескольких процентов в доле компании? Но здесь, в России, правила игры отличались от привычных: гораздо важнее было не показывать слабость.
Это стало мне уроком: у российских олигархов царят порядки, как на тюремном дворе. Все, что есть у заключенного в тюрьме — это его репутация. Высокое положение в общей иерархии дается непросто и его изо всех сил стараются удержать. Нельзя спокойно стоять в стороне и ждать удара — надо быть начеку и достать противника первым, иначе не уцелеешь. Как минимум тебя сочтут слабаком, ты лишишься уважения и вскоре станешь чей-нибудь «шестеркой». Этими понятиями российские олигархи и политики руководствуются каждый день.
Здравый ответ Потанина на вопрос Кристии звучал бы так: «Госпожа Фриланд, вышло досадное недоразумение. Господин Браудер видел черновые проекты выпуска конвертируемых облигаций, которые не планировалось отправлять в комиссию по ценным бумагам. Я уже уволил секретаря, допустившего эту оплошность. Разумеется, условия выпуска облигаций будут одинаковыми для всех акционеров „Сиданко“, в том числе для господина Браудера и господина Сафры».
Но мы были в России, и Потанин не мог спасовать перед каким-то иностранным заморышем-инвестором. Он не угомонился и ответил примерно так: «Билл Браудер — непрофессиональный и безответственный инвестиционный менеджер. Если бы он как следует выполнял свою работу, то знал бы, что я предприму подобное в его отношении. Инвесторам фонда следует подать на него в суд и взыскать с него убытки».
Выражаясь «по понятиям», это было признание в умышленной «разводке», причем публичное.
На той же неделе Кристиа сдала в номер подробную статью. Новость тут же подхватили другие издания — «Рейтер», «Блумберг», «Уолл-стрит Джорнал» и московская англоязычная газета «Москоу Таймс». В последующие несколько недель в финансовых кругах, причастных к российскому рынку, активно обсуждали размывание нашей доли в «Сиданко». Другая популярная тема — сколько я протяну в сложившихся обстоятельствах.
Я предполагал, что теперь-то Потанин пойдет на попятную: отменит новую эмиссию или включит нас в число акционеров, которые могут в ней участвовать. Однако признать неудачу и перевернуть страницу он не захотел и дальше упорствовал: вместе с Борисом Джорданом они провели ряд пресс-конференций и встреч, на которых оправдывали свои действия и пытались убедить всех в своей правоте. Но это лишь дало обратный эффект: все только и говорили об этой истории.
Головная боль заключалась в том, что я открыто выступил против олигарха, а это в России было чревато летальным исходом. Воображение живо рисовало различные способы расправы: бомба, подложенная в машину, пуля снайпера, яд... Я чувствовал себя в безопасности только во время визитов в Лондон.
Положение усугублялось тем, что не так давно произошел похожий случай. Американец Пол Тейтум, живший в Москве с 1985 года, на каком-то этапе не поделил со своим российским партнером московскую гостиницу «Рэдиссон-Славянская». В ходе конфликта он опубликовал в местной газете статью на целую страницу, где обвинил партнера в шантаже, что не так уж сильно отличалось от моего обращения в прессу в борьбе с Потаниным. Вскоре после этой публикации, третьего ноября 1996 года, Тейтума расстреляли в упор в подземном переходе у этой самой гостиницы. Бронежилет ему не помог. К ответственности за его убийство никто не привлечен и поныне. В том, что я мог стать следующим Полом Тейтумом, не было преувеличения.