Побег с «Оборотнем» - Фридрих Незнанский

Турецкий выпрыгнул из вагона, завертел головой, дико волнуясь. Где же, мать ее, Валюша?! В окрестностях платформы, видимо, было много дач — люди в массовом порядке покидали вагоны. Странный народ эти дачники — воскресенье, практически вторая половина дня, куда они все собрались? Граждане выходили из вагонов, тянулись к тропе за будкой остановочной платформы, убегающей в лес. Кто-то шел в другую сторону — вдоль перрона. Из леса выбежал запыхавшийся мужик в драной кепке и с зачехленными удочками, успел впрыгнуть в электричку. Паника нарастала, он вертел головой. Он не видел Валюши! Менты успели сцапать?! Он дернулся обратно, к вагону, но двери с лязгом сомкнулись, он отпрянул. Дрожь прошла по телу электрички, вагон поплыл, набирая скорость. Он со злостью ударил по нему кулаком, резко повернулся. Остановочная платформа уже была практически пуста. Люди торопились по своим дачам. Он застыл, охваченный ступором, голова горела…

— Турецкий, ты кого-то потерял?

Голос прозвучал не в мозгу. Он круто повернулся. Едва дыхание не перехватило. Шумно вздохнул, выпустил накопившийся пар. Девчонка сладко позевывала, терла воспаленные глазки, потешно моргала.

— Вы только посмотрите, кто у нас проснулся, — пробормотал он дрогнувшим голосом.

— Ага, — согласилась она, — я как в армии: в любой непонятной ситуации — ложусь спать. Хотя, знаешь, Турецкий, я, в общем-то, умею спать и в понятной ситуации.

— Ты могла проспать нашу станцию, — возмутился он.

— Так не проспала же. Проснулась, когда людишки из вагона стали выходить, кинулась, выпала последней… Ты почему такой взволнованный, словно влюбился? — она окончательно проснулась и уставилась на него с любопытством. — Знаешь, Турецкий, ты временами проявляешь женские черты: эмоциональность, импульсивность, нелогичность.

— Ты не видела патруль?

— О, господи, какие страшные вещи ты говоришь, — она посмотрела на него с ужасом. — Никого не видела, Турецкий. У тебя галлюцинации, да?

— Ты в каком вагоне ехала? — сообразил он.

— Во втором, а что?… А-а, — она догадалась, — ты думал, что я в третьем. Нет, Турецкий, промахнулась я. Ошиблась, в общем…

— О, боже! — он взялся за голову, почувствовал, как его начинает разбирать смех.

— Пошли. — Валюша осмотрелась, потянула его за рукав вдоль перрона — в обратную сторону движения поезда. — В тех местах, куда мы пойдем, нет никаких дач, и телят там не пасут, даже грибники туда не ходят, потому что страшно…

Позднее он с содроганием убедился, что в ее словах практически не было преувеличения. Они спустились с платформы, перешли пути и погрузились в широкую лесополосу. Тропинка в траве и буреломе была символической, в эту сторону люди ходили редко. Отбивая ноги о торчащие из земли корни, они выбрались на проходящую вдоль лесополосы дорогу и зашагали по ней. Дорога плавно забирала на юго-восток. Этой трассой почти не пользовались — вся колея поросла чертополохом. На открытом пространстве, к большому удовольствию, долго маячить не пришлось, вскоре дорога пошла под уклон, они спустились в низину и зашагали вдоль плотного осинника. В разрывах между деревьями мелькнула геофизическая вышка — вернее, то, что от нее осталось, несколько прижавшихся к вышке строений унылого облика.

— Здесь все запущено и заброшено, — объясняла Валюша. — Дорога при царе Горохе была нормальная, геофизики работали. А сейчас на транспорте до Тасино можно доехать только из Сплавного — там, по слухам, еще сохранилась какая-то дорога. О ее качестве можно только догадываться. Да, Турецкий, — разглагольствовала Валюша, — теоретически мы могли выпасть в Сплавном и дождаться какую-нибудь попутку. Но, боюсь, нам эту попутку пришлось бы ждать до осени. А так мы с тобой идем — по самой короткой дороге. Всего каких-то шесть километров. Ну, может быть, восемь. Здесь вообще никого нет — ни разбойников, ни лесников, ни леших. Хотя места, конечно, мрачноватые…

Она начала повествовать, как отец за три копейки приобрел дом в Тасине, когда она еще пешком под стол ходила. Мечтал устроить там настоящую загородную виллу. Первые годы с энтузиазмом туда мотались — у них была прекрасная машина «Нива», которая могла проехать по любому бездорожью. Отец возвел новый забор, пытался перестроить дом, но в результате вышла лишь пристройка к зданию, которую стали использовать в качестве сарая. Мать накинулась на грядки, но быстро разочаровалась в огородничестве — земля на участке была глинистая, бесплодная, выжатая до упора предыдущими поколениями огородников, и то немногое, что на ней охотно произрастало — это лебеда, сурепка, овсюг, пырей и, разумеется, полынь. Потом сломалась прекрасная машина, причем сломалась практически пополам — к счастью, в аварии никто не пострадал. Отец купил простые «Жигули», и в первой же поездке сели в рытвину, из которой выбирались весь световой день. Загородный дом в Тасине постепенно превращался в пытку. Валюша изумлялась: как можно делать вид, что все хорошо, когда все плохо? Четыре года назад взбунтовался отец, заявив, что все, шабаш. Не для того он горбатится всю неделю на работе, чтобы по выходным терпеть муки, связанные с так называемой «дачей». Мать недолго сопротивлялась, и для нее эти увеселительные поездки, отнимающие уйму времени и денег, стали кромешным страданием. Для порядка она сходила в агентство недвижимости, хотела узнать, нельзя ли выручить за дом какую-нибудь копеечку. В агентстве долго смеялись, а потом посоветовали просто его сжечь, чтобы не было так мучительно больно. На этом и закончилась дачная жизнь семьи Латыпиных. Три года никто из них не появлялся в Тасине и не имеет ни малейшего понятия, в каком состоянии находится дом…

— Пошли сюда, — потянула Валюша его с дороги, — пройдем через околок, напрямую, дорога все равно дает петлю.

— Может, не надо? — засомневался он. — Обычно такие дела добром не кончаются, уж поверь моему горькому опыту. Есть же вполне очерченная дог, рога…

— Какой же ты нерешительный, Турецкий! — возмутилась Валюша. — И как ты с такой нерешительностью собрался воевать с целой милицейской мафией? Давай, не бойся, срежем за десять минут…

Они погрузились в высокую траву, но не прошли и десятка метров, как Валюша взвизгнула, упала, схватилась за ногу.

— Только не говори, что сломала ногу! — ужаснулся Турецкий, бросаясь к девчонке. Она сидела, обняв лодыжку, источала в пространство крепкие ругательные выражения.

— Ты не думай, Турецкий, — подняла она на него ясные слезящиеся глаза, — я ругаюсь вовсе не от низкого уровня культуры и образованности. А от близости к природе и… — она невольно задумалась.

— И языческим корням, — подсказал Турецкий. — Русский мат, вопреки популярному мнению, не наследие монголо-татарского ига, а исконно наше изобретение. Но постарайся, Валюша, в моем присутствии, все же воздерживаться от нехороших слов. А то я чувствую себя неловко. Ну-ка, дай посмотреть.

— Руками не смотрят! — она ударила его по запястью. — Нормально все, в канаву попала, ногу подвернула…

Она встала, прошлась, немного прихрамывая, косясь на него со злостью. «Ага, — подумал Турецкий, — если женщина сердится, то она не только не права, но и понимает это».

— Может, вернемся на дорогу?

— Да иди ты! — огрызнулась она. — Не дрейфь, Турецкий, шуруй за мной.

Он крупно пожалел, что не настоял на своем. В последующие полчаса он познал практически все прелести путешествия по пересеченной лесистой местности. Для начала они вдосталь извозились в крапиве, заросли которой сплошным бастионом окружали лесок. Валюша пищала, но терпела, яростно чесала волдыри от ожогов.

— Крапива ерунда, — бормотала она, — крапива даже полезна. Вот где-то в Юго-Восточной Азии, если верить телевизору, крапива так крапива. Лапортея называется. Дети умирают пачками от ее ожогов. А взрослые падают в обморок, а потом месяцами болеют.

Пришлось вооружиться увесистой жердиной и с ее помощью сшибать жгучие метелки, чтобы проделать тропу в зарослях. Несколько раз они погружались в неглубокие, но хорошо заваленные буреломом овраги, преодолевая которые, имели хорошую возможность окончательно доломать ноги. То стеной вставал кустарник, и Валюша, не смущаясь, садилась на корточки и пробиралась под ним, виляя попой, а ему приходилось продираться в полный рост, ругаясь «последними» литературными словами, и при этом как-то не умудриться потерять сумку. То снова вставали баррикады бурелома, то вскрывались под ногами замаскированные ловушки. Валюша наткнулась мордашкой на гигантскую, почти сказочную паутину, принялась, стеная и подпрыгивая, отдирать ее от лица, что окончательно лишило ее сил.

— Не понимаю, — жаловалась она, — почему паук сам не прилипает к своей паутине.

— Очень просто, Валюша, — объяснял Турецкий, — радиальные нити паутины не липкие, липкие только концентрические нити. Именно поэтому паук к паутине и не приклеивается.