Дэмономания - Джон Краули

— Хм, — сказала Роузи и сомкнула руки на голой коленке. — Ну а подробнее. На что хоть похожи-то.

— Какие побольше, какие поменьше. Одни огромных размеров, огромной силы — те, что обитают на звездах и движут ими. Они обитают в воздухе и в воде, в горах, в огне и паре; в ветре и погоде. Они управляют вселенной на всех уровнях, от движения звезд и сияния солнца до роста травы.

— Ничего себе. Странно как-то — жить в таком мире.

— Да ну, — возразил Пирс. — Бьюсь об заклад, большинство людей за последние, скажем, сто тысяч лет жили как раз в таком мире. Я бы сказал, такое объяснение первым приходит в голову, когда задумаешься, как все устроено, почему меняется погода, почему бывает буря или долго нет дождя. Ну, может, не первым, а вторым. А первое — что все в мире, деревья, небо и ветер, — все живое и решает за себя.

— «Имя дождика — Тэсс, а огонь — это Джо».{111}

— При желании демонов можно увидеть, — предложил Пирс. — По крайней мере, воздушных. Они движутся быстро, но можно и ухватить глазом. Просто посмотри вверх.{112}

Она посмотрела в густо-синее небо. Все еще безоблачное. Когда еще пойдет дождь.

— Видишь, роятся искорки? — спросил Пирс, тоже вглядываясь вверх, заслоняя глаза ладонью от яркого света. — Некоторые с красной или с золотистой каемкой?

— Точно.

— Вот, — сказал Пирс. — Когда-нибудь интересовалась, что это такое?

— Нет.

— А это они. Воздушные демоны. Или дэмоны. Заняты делом, поддерживают синеву неба, о чем-то там хлопочут, не знаю, о чем.

Роузи продолжала смотреть. Они появлялись, мельтешили и вновь исчезали, им на смену являлись другие — расцвет становления и деятельности, стая сверкающих рыбешек.

— И что, какой-нибудь может забраться в тебя?

— Ну, эти — нет. Преувеличивать опасность не надо. Те, которые все время вокруг нас, как муравьи, ветерки, бактерии, — они, конечно, далеко не все опасны. Просто занимаются своим делом.

— Но другие.

— Если пустишь в себя. Если, чихнув, забыла перекреститься, или загадала желание на звезду, или бродила по древним местам, где некогда им поклонялись. Одержимость может быть нечаянной — просто не повезло — или добровольной, по собственной вине. Боден пишет: ведьмы хотели, чтобы демоны вселились в них и придали им сил. Обдумывали, как бы их заполучить, упрашивали. А еще он утверждает, что тем же самым занимались великие мыслители, маги того времени, с их платоническим восхождением{113}, эмблемами и звездными ритуалами. Вот таких наглецов тоже захватят и в них вселятся. Причем не какие-нибудь бесята, прилипшие из озорства, но, вероятно, какая-нибудь жуткая тварь. А также ее родственники и знакомые. Дэмономания.

Чем дольше она смотрела в ясное небо, тем яснее различала маленькие спермин света и тем дольше они задерживались, прежде чем погаснуть или снова нырнуть в синеву. Гляди она подольше, они бы, наверное, обрели мордашки. И встретились с ней взглядом.

— Дешевый фокус, — сказала она, отвернувшись и слепо помаргивая.

— Да. И тогда были люди, которые говорили, что это дешевый фокус.

— Но многие верили. Во всяком случае, в ведьм и одержимость.

— Многие и сейчас верят. Я уверен, что в мире даже больше тех, кто верит.

Не может быть, подумала Роузи, неужели это имел в виду Майк, когда предостерегал ее? Смотри, с чем играешь. На секунду сердце забилось сильнее, словно она проснулась от испуга.

— А правда, что в те времена думали, — проговорила она, — будто если у человека приступы эпилепсии — то он одержимый? Да?

Эпилепсия: странно, какой обнаженной она ощутила себя, произнеся это слово. Долго ей еще так?

— Вообще-то нет, — осторожно сказал Пирс. — Думаю, они знали, что это болезнь, эпилепсия, и страдают ею как любым недугом, хотя возникали порой и спорные случаи. Но одержимость могла имитировать эпилепсию, маскироваться под нее, только причиной был демон или дух.

— Я думала, они вообще всему причина.

— Ну, не напрямую. Да и не все были согласны с Боденом. Даже по тем временам у него немножко крайние взгляды.

— А-а.

— Эпилепсию описывали врачи, определяли этиологию. Симптомы, показания, лекарства. Все в порядке вещей. У эпилепсии, как и у большинства болезней, были свои святые покровители, к которым можно было обратиться за заступничеством. У чумы, например, святой Рох{114}, или святой Власий{115} у болезней горла, дифтерии и прочего. В приходской школе нам каждый год благословляли горло в день святого Власия.

Роузи глядела на него так, словно Пирс не должен все это знать, словно такая эзотерическая эрудиция граничит с наглостью. Пирс перехватил ее взгляд и добавил:

— Особыми защитниками от эпилепсии считались волхвы. — О боже.

— Их звали Каспар, Мельхиор и Бальтазар.{116}

— Ты даже имена их знаешь?

— Их каждый католик с детства знает.

— И вам говорили, что они отвечают за эпилепсию?

— Вообще-то нет. Это я сам выяснил, позже.

— А почему они?

— Не знаю. Где-то кто-то когда-то помолился им, исцелился. И пошел слух.

Мы все три короли{117}, вспомнила Роузи. Она представила этого «кого-то»: вероятно, какая-нибудь мать, давным-давно, бог знает когда, вероятно, под Рождество, опустилась на колени перед вертепом, прося о помощи трех парней на верблюдах, младший (кажется, Бальтазар) всегда черный. Она подумала о Юлии Цезаре и Эдварде Лире. На мгновение она почувствовала себя — себя и Сэм — частью огромной древней семьи, уходящей в прошлое бессчетными поколениями, потому что болезнь, должно быть, существовала всегда; ее семья страдала от непонимания, проходила через удивительные и страшные приключения, и тайная история, которая, верно, открыта никогда не будет, связывала одно поколение с другим. Столько детей. Трепет и ужас близких. И врачи беспомощно смотрели на них.

Ох, Сэм.

Она посмотрела на часы. Где она, что он с ней делает. Тихий вечер внезапно стал неимоверно долгим.

— Наверное, это ужасно, — сказала она. — Когда думают, что ты одержим. Через что приходится пройти.

— Думаю, да, — согласился Пирс. — Для большинства, конечно. Но было несколько знаменитых дэмониаков, которые в то время выполняли как бы роль телезвезд. О них распространяли брошюры, люди съезжались отовсюду посмотреть. Помнится, у одной француженки был даже свой помост в церкви, где она, точнее, ее демон регулярно устраивал шоу. Выкрикивал богохульства, болтал по-гречески, исторгал всякую мерзость, кровь, лягушек.

— Господи боже. А что с ними было на самом деле?

— Не знаю. Не думаю, что одно и то же со всеми. Некоторые, по современному определению, явно были сумасшедшими. Другие — шарлатаны, возможно, подготовленные Церковью. Теперь уже не скажешь. Какое бы предположение мы ни выдвинули, оно не объяснит все, что люди в те времена видели и слышали.

— Так, может быть, — сказала Роузи, — в прошлом демоны действительно управляли миром.

— Ха. Может быть.

Пирс вспомнил, как на семинаре по истории Европы начала нового времени, который Фрэнк Уокер Барр вел в Ноутском университете, профессор и аспиранты (в их числе и Пирс) ломали голову над неожиданной и почти всеохватной вспышкой одержимости демонами в Европе шестнадцатого века: обвинения в волшбе, процессы, сожжения, истерия по поводу легионов Дьявола, суккубы, инкубы, колдуны, которых на глазах у всех уносили служившие им дьяволы. Истерия вне пределов сект и доктрин; католики и лютеране, кальвинисты, гугеноты — все осуждали друг друга, каждый утверждал, что меры, к которым прибегают все прочие, только ухудшают положение и открывают путь новым вторжениям.

Барр привел несколько объяснений этой эпидемии — экономическое, социальное, культурное, даже психоаналитическое (задержанная эдипова реакция со стороны тех, кто ранее низверг Святого Отца). Одно только объяснение он не принимал («даже, — говорил он со знаменитым барровским подмигиванием, — если оно верно»): что как раз тогда произошел большой побег или набег духов на мир людей — злых духов, а может, добрых и злых разом или просто докучливых, сознательно призванных магами или вломившихся насильно.

Болезнь, объявившаяся в самой природе вещей, а точнее, в людском понимании ее, вспыхнула вдруг, затем пошла на спад, кризис миновал, жар исчез, тело выработало иммунитет. Что бы нас ни постигло в будущем, это не повторится. Другое, и похуже, — возможно, только не Дьявол и дела его, и гордыня его{118}. В этом Пирс был убежден.

— Как она, кстати? — спросил он. — Сэм.

— А. Хорошо. В последнее время ни разу. Пару раз было, пока не рассчитали дозировку.

— Если я что-то могу сделать…