Привет, красотка! - Патрик Санчес
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Заткнись, — мстительно сказала девушка, взяла со стола поводок и вышла на улицу, где сосед Дорис возился со своим цветочным ящиком.
— Здрасьте, мистер Прескотт, — небрежно бросила Руби и как ни в чем не бывало прошла мимо, прикидывая, какое зрелище представляет собой толстуха, несущая чихуахуа, завернутого в платок.
Дойдя до машины, Руби подавила желание сунуть узел в багажник и положила сверток со взбешенным псом на заднее сиденье. Усевшись за руль, девушка обернулась: Тако перестал лаять, сосредоточив усилия на том, чтобы выбраться из вязаной темницы. Выпутавшись из платка, Тако подбежал к дверце и поднялся на задние лапы, пытаясь выглянуть в окно. Когда Руби выезжала задним ходом, Тако начал скулить и бегать взад-вперед по сиденью.
— Все в порядке, малыш, — успокаивающе сказала Руби. Песик выглядел таким несчастным и потерянным, что Руби стало его жаль. Не успела она договорить, как Тако прекратил скулить и издал предупреждающее рычание: Руби снова нарушала договор!
— Отлично, крысопес! — рассердилась девушка. Выехав из Ла-Платы, Руби поехала домой. Если не будет пробок, она доберется через час.
Вскоре впереди показался бывший Общественный колледж округа Чарлз, ныне колледж Южного Мэриленда. Всякий раз, проезжая мимо кампуса, Руби вздрагивала от воспоминаний о летнем спортивном лагере, куда в свое время ее упекли родители.
По утрам, несмотря на каникулы, Дорис криками из гостиной подгоняла дочь, путая опозданием на линейку. У девочки не было охоты целый день жариться на палящем солнце, и она громко отвечала из постели, что плохо себя чувствует. Иногда Дорис позволяла ей остаться, но чаще начинала читать нотации, и вскоре Руби была готова уйти куда угодно.
Руби очень радовалась, когда ее оставляли дома. Никаких недомоганий, естественно, не было и в помине, просто ей не хотелось восемь часов потеть на летней жаре. Дурацкий дневной лагерь ее заставляли посещать два года подряд, и Дорис не уставала объяснять дочери преимущество физических упражнений по сравнению с лежанием перед телевизором.
Сказавшись больной, Руби дожидалась, пока мать уйдет на работу, спрыгивала на пол, на ходу поворачивала пластмассовое колесико термостата, включая кондиционер на полную мощность, и бежала на кухню. Вернувшись с горой лакомств, она усаживалась перед телевизором. В начале восьмидесятых кабельное телевидение еще не дошло до Ла-Платы, поэтому Руби включала Седьмой канал, заползала под одеяло и смотрела «Доброе утро, Америка». Больше в это время смотреть было нечего, а в Дэвиде Хартмане и Джоан Лунден в восемь утра было что-то особенно убаюкивающее. Руби обожала уютно устроиться под одеялом, смотреть новости, интервью и чувствовать себя взрослой. Иногда девчонка наливала чашку кофе из кофейника, оставленного матерью на кухонной стойке. Руби не выпивала ни глотка, но просмотр новостей с чашкой кофе в руке давал полную иллюзию собственной важности и зрелости. С кровати не было видно зеркала, и, когда дом становился тих и пуст, Руби сидела на кровати, представляя себя кем-то другим — может быть, Блэр Уорнер[45] или Мэллори Китон[46], — стройной, привлекательной, окруженной толпой поклонников.
Когда Руби проигрывала утреннее сражение с Дорис, приходилось идти в лагерь, проходить через спортзал и спускаться на баскетбольный корт, традиционное место сбора. Руби не жалела времени, стараясь убедить Дорис, что едва дышит и в лагерь не пойдет, поэтому постоянно опаздывала. К ее приходу дети успевали успокоиться и встать в ровную шеренгу, готовые идти играть в соккер или провести целый день на волейбольной площадке, что, по мнению Руби, было настоящей пыткой. Девочка старалась встать в конец шеренги незаметно, но Мэтью Грин этого не допускал, нарушая тишину звучным «му-у-у», которое постепенно отточил до мастерского уровня. Руби гадала, уж не шпионит ли Мэтью за коровами где-нибудь на ферме, настолько похоже у него получалось.
Руби, делая вид, что ничего не слышит, с непроницаемым видом проходила сквозь строй. Одни дети смеялись над ней, другие смотрели с жалостью. Она не желала замечать ни тех, ни других. По идее многолетние безжалостные издевки вырабатывают иммунитет к наглому мычанию или хрюканью, но Руби так и не привыкла к насмешкам, и всякий раз выходка Мэтью Грина задевала ее до слез. Девочка крепилась, не желая прослыть толстой плаксой, и плакала, вернувшись домой или закрывшись в кабинке туалета, а иногда уходила за здание спортзала, где ее никто не видел.
Фэшн-индустрия
— Ну что? — спросила Ванду молоденькая костюмерша.
Ванда сравнивала два наряда, держа их одной рукой, — на другой все еще была надоевшая гипсовая повязка.
— Наверное, этот, — ответила Ванда, указывая на брючный костюм от Джанфранко Ферре. — Люблю классический стиль. Пожалуй, я его примерю.
Ванда была в прекрасном настроении: ее выбрали для демонстрации одежды больших размеров на ближайшем показе «Сакса» — одном из главных шоу года. Ходили слухи, что среди зрителей будут ведущие нью-йоркские агенты. Битых двадцать минут Ванда придирчиво рассматривала наряды, пока не остановилась на Джанфранко Ферре. До шоу оставалось две недели, но Ванда любила все подготовить заранее.
— В яблочко! — воскликнула она, взглянув на себя в зеркало. Костюм сидел идеально: бежевый, с отлично скроенными брюками и жакетом с замшевой отделкой. Ванда подобрала к нему стильные туфли, и ансамбль получился великолепный. На вешалке костюм смотрелся простовато, но, примерив его, Ванда оценила изящество и элегантность фасона. На шоу она произведет сенсацию.
Ванда продолжала восхищаться собой, когда сзади подошла ее сослуживица, толстуха Дениза. Она была из тех корпулентных дам, которые вечно чем-нибудь недовольны. Денизе всегда было жарко, она беспрестанно жаловалась на духоту, то и дело вытирала потный лоб и обмахивалась каталогом, как веером. Ванда давно пришла к выводу, что причина склочного поведения Денизы кроется в постоянном перегреве.
Ванда и Дениза не ладили, соперничая не только из-за количества продаж, но и из-за места в любом показе мод в Вашингтоне, и сейчас Ванда не стала здороваться, наблюдая, как Дениза аккуратно заправила выбившиеся над ухом пряди. Несколько месяцев назад в пучке черных брейдов ее соперницы появилась огненно-рыжая косичка, и даже Ванда вынуждена была втайне признать, что это добавило стиля унылой прическе. Как обычно, на лацкане жакета от Анны Кляйн красовалась безвкусная брошь в виде шмеля а-ля Джоан Риверс. Ванда однажды слышала, как Дениза просвещала покупательницу насчет дурацкого значка. Оказывается, Джоан заявила, что теоретически шмель летать не должен — соотношение веса и размаха крыльев якобы не позволяет ему подняться в воздух, однако он все-таки летает, совершая, таким образом, невозможное. Подражая Джоан Риверс, Дениза носит изображение шмеля в качестве талисмана. Ванда нашла объяснение престранным, брошку безобразной и не могла понять, с какой стати чернокожая сестра помешалась на убеждениях старой белой леди, сделавшей себе столько подтяжек, что глаза не закрываются.