И унесет тебя ветер - Жан-Марк Сувира

Глава 14

Тот же день.

Человек вернулся домой медленным шагом. Он все больше и больше терял силы от жары, которой не предвиделось конца. Ему до безумия хотелось позвонить на ФИП, но он знал, что сейчас этот путь перекрыт, что ему навеки запрещено говорить с дикторшами. Он даже чуть было на этом не попался и не сомневался теперь, что эта ловушка там еще стоит. Нужно погодить какое-то время — впрочем, не слишком долго, а потом найти другой способ — например, записаться на экскурсию в Дом радио. А что? Пожалуй, должно пройти. А там он разберется на месте и уже не отступит. Это невозможно. Никогда за всю жизнь вплоть до сегодняшнего дня он не опускал рук.

Будапештская улица была почти пустынна. В витрине секс-шопа крутилась реклама, пара ресторанов, расположенных здесь, ждала посетителей. Человек проголодался, но сама идея питаться где-то, а не дома была ему отвратительна, особенно сейчас. Он представлял себе грязные руки, ворошащие столовые приборы, омерзительные объедки в тарелках.

Вернувшись домой, он заперся на все замки, залпом выпил целую бутыль воды с двумя таблетками тегретола и без аппетита пообедал яйцами, сваренными вкрутую.

Через несколько минут он открыл ноутбук Лоры Димитровой и в который раз перечитал тексты ее статей. Никаких эмоций он не испытывал. Потом в последний раз закрыл компьютер, положил его в прочный зеленый пластиковый пакет, какими выстилают уличные урны, и решил пойти бросить его в Сену, как он уже проделал дважды с компьютерами двух убитых раньше женщин.

Мистраль и Тевено обедали на открытой веранде ресторана на площади Дофин, в двух шагах от набережной Орфевр. В такую невыносимую жару веранда была почти пуста, как и весь район, обыкновенно так привлекающий гостей Парижа. Теперь туристы предпочитали залы с кондиционерами. Когда Мистраль, переступив порог дома № 36, увидел Тевено в панаме и солнцезащитных очках, придающих ему вид киношного мафиозо с Сицилии, он слабо улыбнулся.

Мистраль не собирался выпытывать у психиатра, не Клара ли стала причиной этого неожиданного совместного обеда. Он чувствовал себя очень утомленным, не имел желания начинать разговор на эту тему и устанавливать между собой и психиатром, который ему очень нравился, четкую дистанцию. Разговор шел совсем о другом: о повседневных мелочах, не вызывающих страстей. Тевено позволил себе только вскользь заметить о здоровье Мистраля. Что он в неважной форме, было видно сразу — Людовик не старался притворяться.

Потом Тевено потихоньку перевел разговор на себя, на свою жизнь, Мистраль слушал молча и рассеянно. Он доверительно, именно это слово употребил потом несколько раз Мистраль, пересказывая разговор жене, поведал, как его, специалиста, мучают тяжелые случаи, которые он не может решить.

В ответ Мистраль рассказал о своих тайнах, о нераскрытых делах.

Врач дал полицейскому выговориться, а потом спросил:

— Вот сейчас, перед выходом, вы мне говорили, что у вас ряд важных дел. Они очень сложные?

— Три убийства. Молодые женщины убиты в своих квартирах. Избиты, задушены, изнасилованы, в лица воткнуты осколки зеркала, на которых лежит салфетка. Вот так. Ну да, дела непростые.

— И в самом деле. Как с версиями?

— Вообще никаких.

— И как вы себя чувствуете, чтобы разбираться с такими делами?

— Не лучшим образом. По-настоящему я вышел на работу только неделю назад. И сразу понеслось на полной скорости, если не сказать больше! Совсем не было времени постепенно втянуться!

— Помню, у вас очень хорошие сотрудники — легче ведь, когда помогают?

— Да, конечно. Сыщиков-одиночек не бывает. Но на самом деле надо понять: мне тяжело, тем более после того, как чуть не отправился на тот свет, взяться за трудное дело, будто ничего не было. Меня все время тащит назад то, что было в прошлом году. Я думаю, наши граждане убеждены, что мы щелкаем как орешки дела одно другого труднее — веселясь да посвистывая, как в сериалах. А на деле совсем не так.

— При таких условиях вы не можете сбросить накопленный стресс.

— Не могу. Уголовные дела лепятся друг к другу, как соты. «Перепрыгивая» с одного на другое, памяти не теряешь. О самых тяжелых вещах люди, которые при этом присутствовали, неизбежно будут напоминать: хоть намеком, хоть взглядом, который понятен только им да тебе, — все это в наших мозгах остается на годы и годы.

— Но ведь должны же вы переключаться — иначе и жить невозможно!

— Это не всегда просто. Через несколько лет это дело опять выплывет, потому что вас призовут на судебное заседание и вы все заново переживете, разъясняя присяжном в присутствии убийцы, который будет за вами следить, как все происходило. А потом его адвокаты скажут, что вы не соблюли такое-то и такое-то процессуальное правило, что признание было получено в результате тридцатишестичасового допроса. Собственно, им за это деньги и платят — чтобы оспаривали нашу профессиональную состоятельность. Вот почему сразу ничего не забывается.

— Да, правда, теперь я понимаю, почему эти слои друг на друга накладываются. Но ведь это, кроме того, создает историю вашей службы, сплачивает людей.

— Да… можно и так сказать…

Полицейский и психиатр замолчали, погрузившись в собственные мысли. Жак Тевено разлил по бокалам холодное розовое вино.

— Людовик, а зачем вы по утрам встаете?

Мистраль уставился на доктора, удивленный этим вопросом, а еще тем, что Тевено впервые назвал его по имени, чтобы сделать беседу более дружеской.

— Вы, я думаю, знаете ответ. Потому что по ночам я не сплю. И я здесь не на врачебной консультации.

— Так и я вас спросил по-дружески! И я ждал не такого ответа — хотел услышать о смысле вашей работы.

Мистраль посмотрел прямо в глаза психиатру. Тот, расслабившись, пил вино и улыбался.

— Мне нравится это дело, я приношу пользу. Я думал, вы это уже поняли.

Мистралю не слишком хотелось говорить о своей работе. Он отвечал врачу короткими общими фразами, давая понять, что надо бы сменить тему. Психиатр сделал вид, будто ничего не заметил, и продолжил, чуть усиливая нажим:

— Что-то вы финтите, позвольте мне так выразиться! Что, собственно, вами движет?

— Процесс расследования, дружба с другими полицейскими, человеческое сплочение, как вы только что сами сказали. Мы все переживаем одно, все под этим напряжением… Словом, ничего нет нового под солнцем полиции!

— Это уже лучше, но, на мой вкус, все еще слишком чистенько и гладенько. Лакируете вы все шероховатое. Вы задавали себе вопрос: «Каким сыщиком я стал?»

Мистраль немного подумал. Его раздражали вопросы доктора, хотя он и старался этого не показывать. Ответил инстинктивно:

— Кем-то вроде охотника — впрочем, мы здесь все такие. Ничего особенного.

— Охотником? Хорошо, пусть так. Под вашим обличьем идеального джентльмена — воспитанного, вежливого, элегантного, приветливого и тому подобное — скрывается охотник. Но ведь вы иногда попадаете в тот же мир, как те, на кого вы охотитесь, хоть вы и по разные стороны баррикад.

Мистраль внимательно выслушал речь психиатра. Над ответом он думал почти минуту, хотя и знал, что скажет. Его удивляло, какой оборот принял их разговор.

— В сыскном ремесле обязательно надо уметь охотиться. Иногда перед нами бывают люди, которые ведут себя как звери: жестокие, ни во что не ставящие чужую жизнь, желающие удовлетворить все свои прихоти. От этих тварей и портится жизнь полицейского: они для нас наваждение. Искать их — значит идти по следу, а идти по следу — значит охотиться, хоть это и происходит в городе, но и тут живут дикие звери!

— В таком случае приходится признать, что иногда охотиться начинают на самого охотника. Ясно ли вам, что я хочу сказать? Не забывайте: у нас с вами в прошлом общая боль, вот почему я позволяю себе некоторые вольности в выражениях. Понимаете, это не разговор врача с пациентом, а действительно дружеская беседа. Я ничем не могу помочь вам, а вы мне.

— Само собой. — Мистраль кивнул. — Конечно, я понял разницу! Пусть будет так: на меня охотились, а я ничего не добыл.

— Так будьте логичны до конца. Вы увидели, что не непогрешимы, не можете ответить на вызов немедленно, и это поколебало ваши жизненные устои.

— Это, знаете ли, слишком в лоб! Да и ответ не так прост.

— Пойдем дальше. В вашем последнем деле плохо удалось задержание, вы сами сказали.

— Я потом подумал об этом. У меня не сработали рефлексы, я позволил этому деятелю взять власть над собой — он поглотил меня всего.

— Инстинкт охотника — и смертный путь. Вполне естественно. Задумайтесь над этим. Хотите кофе?

— С удовольствием!

Появление официанта с кофе прервало разговор, Мистраль и Тевено замолчали. Наконец Тевено прокашлялся и спросил: