Иисус на Марсе - Филип Фармер

Когда книга закончилась, Орм потряс головой, а потом сказал:

— Теперь я вообще ничего не понимаю Матфий был учеником и апостолом. Он близко знал Иисуса, сопровождал его по всей Палестине. Значит, его свидетельство должно быть свидетельством очевидца, и оно не было изменено впоследствии. Он ничего не говорит о девственном рождении. И не знает учения о том, что смерть Христа была искуплением грехов человечества и потому — путем спасения для людей. Он ничего не говорит о чудесах Христовых, о которых пишет Библия. Очевидно, он их не видел, хотя был с Иисусом почти все время. Он говорит, что рассказы о чудесах услышал лишь после смерти Иисуса. И отвергает их, считая неправдой.

Его рассказ о суде Пилата сильно отличается от евангельского изложения. Он говорит, что Пилат не умывал руки и не отказывался от ответственности…

— А это, — перебил Бронски, — реконструкция более поздних авторов, которые хотели возложить вину целиком на евреев. То есть на тех евреев, которые отказались признать в Иисусе Мессию и партеногенетического отпрыска Бога и Марии.

— Да, знаю. И никаких чудес, пока Иисус был на Земле. Но после вынужденной посадки на Марсе появляется Иисус, и Матфий его узнает. И тогда Иисус творит чудеса. Тогда.

— Это объясняет, — сказал Бронски, — почему крешийцы обратились в иудаизм.

— Они этого не сделали бы без строгих научных доказательств, — продолжал Орм. — Так что мне теперь думать?

— Подожди и посмотри, что произойдет.

— Ты, кажется, готов ко всему, что может произойти, — заметил Ширази довольно раздраженным тоном.

Уже три недели как Бронски перестал бриться и стал отращивать пейсы. Теперь, когда Орм ложился спать, Бронски сидел в гостиной и читал Пятикнижие на иврите — факсимильную копию того экземпляра, который взял с собой с Земли Матфий. Орм спросил его, зачем он это делает.

— Ты не думай, здесь не Палестина, и я не вернулся на пути моих праотцев. Пока что. И я все равно еще всего лишь агностик. Но понимаешь… у меня такое странное чувство, что я вернулся домой из долгого трудного путешествия. Понимаешь, домой! И это на Марсе! Объяснить я этого не могу. Может быть, и не смогу никогда. Только я здесь как Руфь, стоящая у чужого поля, и это поле уже не кажется таким чужим.

— Не хлеб же на этом поле тебя влечет, — ответил Орм.

— Да. То ли гордость, то ли нежелание признать, что я был не прав, полностью разрушить представление о самом себе мешают мне сделать последний шаг. Но если я даже и приду в синагогу, меня так просто не примут. Я должен признать, что Иешуа — Мессия. Я в этом не уверен — пока.

Все это происходило на глазах у Ширази, но до сих пор он ничего Бронски не говорил. Он был в такой же растерянности, как и прочие — если не большей. Ведь он был мусульманином, пусть и не особо набожным. Как и трое его товарищей, он был потрясен, узнав, что Марс — страна евреев. Если бы они заранее пытались предположить, кто живет на Марсе, такой вариант даже в список не попал бы. Надиру было трудно смириться с тем, что он единственный мусульманин среди миллионов евреев. К тому же эти люди ничего не слышали о его религии до его прибытия. Редко случалось, чтобы получивший блестящее образование Ширази не смог легко вписаться в любое общество, в которое заносила его судьба. Разве что в родной стране у него бывали неприятности из-за протестов против цензуры и полицейских методов.

А обычаи марсиан во многом походили на обычаи его родины. Мужчин обрезали, от женщин ожидалось предпочтение материнства любой другой деятельности, существовали строгие диетические запреты. Были определенные часы, отведенные для молитв, и суббота строго соблюдалась.

Иисус здесь тоже считался пророком, хотя отношение к нему отличалось от принятого в исламе. Там Иисуса высоко ценили, но считали лишь вторым после Мухаммеда, а здесь Иисус был величайшим и последним в ряду, идущем от Авраама. Пророк ислама Мухаммед здесь просто не существовал.

Несмотря на все несовпадения, сходства было столько, что иранец иногда мог чувствовать себя как дома. К тому же здесь не было такого противостояния между мусульманами и иудеями из-за еврейской оккупации Палестины.

Но когда для Ширази стало очевидно, что Бронски думает о «возврате», как он это называл, к ортодоксальному иудаизму, он стал язвительным. Даже намекнул, что Бронски поступает как оппортунист.

— К тому же, — заметил он однажды в накаленной, но сдержанной перепалке с французом, — ты на самом деле не станешь евреем. Ты станешь христианином.

— Отнюдь, — ответил Бронски. — Христианин — это тот, кто верит, что Иисус есть непорочно рожденный сын Бога и Марии, посланный в мир, дабы искупить его грехи, быть козлом отпущения по древнему иудейскому обычаю. Марсиане же считают Иисуса своим Мессией, вот и все. И вообще вы, мусульмане, если верите Мухаммеду, то должны верить в девственное рождение Христа. В Коране говорится, что Он был рожден от девы Марии. Правда, Мухаммед утверждал, что Иисус не был в действительности распят. Он говорил, что это был фантом, призрак, похожий на Иисуса, и что его прибили к кресту и он умер.

Ширази вдруг расхохотался, и напряжение разговора спало.

— Во-первых, я знаю многих христиан, которые не верят в эту историю о девственном рождении. Они считают, что Иисус был зачат в точности как ты или я. Он — всего лишь человек, хотя и величайший. Во-вторых, многие мусульмане некоторые эпизоды из Корана воспринимают лишь как аллегории. В том числе и я.

Так что, называя человека христианином или мусульманином, надо бы определить, какой род христианства или ислама имеется в виду, но тогда мы увязнем в мелочах. Если я сказал тебе что-нибудь обидное — прости, не хотел. Я просто не понимаю, почему думающий и высокообразованный человек может ощутить соблазн вернуться к примитивной религии.

Бронски воздел руки вверх и вышел, на ходу крикнув:

— Нет никакого соблазна! Потому что религия — не примитивная!

С тех пор когда Ширази говорил, что Бронски готов к любому сотрудничеству, он намекал, что тот просто принимает защитную окраску. Пока что он, правда, не говорил, что Бронски может изменить Земле.

— Вот чего ты, похоже, не понимаешь, — отвечал Бронски, — это что религия — выбор не интеллекта, но духа. Я под духом понимаю иррациональную часть человеческого существа, причем слово «иррациональная» не является пренебрежительным. Эта та часть человеческого существа, что стремится к бессмертию, хотя разум говорит, что такового не существует. Она стремится к Создателю, Отцу своему, свидетельств существования которого для нее множество. За всеми силами она видит Силу. Для человека она значит не меньше мозга, и без нее человек — не человек. Похож на человека, но и только. Потому что…