Красная тетрадь - Екатерина Мурашова

Ударили по рукам. Согласно обсудили порядок и подробности. В процессе обстоятельной беседы Алеша продолжал удивляться возможности так говорить с русской бабой. На какой-то момент он даже бросил кривляться и паясничать и заговорил по-русски вполне правильно и серьезно, так, как позволял себе говорить лишь с Иваном Гордеевым, да и то не всегда.

С местечковой шустростью прознав про Верины намерения и начинания, явился к ней какой-то самодеятельный «комитет» от приисковых рабочих. Глядя со злобной опаской, потребовали, чтобы цены в возрождающихся лавках устанавливались «по справедливости». Сумрачные, мятые облики членов «комитета» отчего-то напомнили бывшей крестьянке Вере невсхожие семена. Пряча усмешку, Вера невзначай положила руки на загривки дрожащих от возбуждения Брана и Медб (в дом редко заходили чужие и теперь волко-собаки не знали, как правильно поступить: то ли смирить себя в угоду хозяйке, то ли броситься и немедленно разорвать незваных пришельцев, дурно пахнущих страхом, агрессией и давно не стиранной одеждой). «Комитету» Вера не сказала ни «да», ни «нет», и те ушли, несолоно хлебавши.

Торговать в лавках Вера по-первости наняла покалечившихся на работах инвалидов, и тем сразу повернула мнение поселка в свою пользу. Инвалиды были нищи и запойны, к честной и спорой торговле непригодны вовсе. Однако, «милость к падшим» в Сибири была распространена мало, среди хозяев вообще никак, и потому ценилась наособицу. «Неужели я ошибся?» – думал Алеша, вспоминая желтый волчий блеск в глазах Веры и ее странных собак. Скоро стало ясно, что не ошибся.

После пары месяцев торговли, Вера тихонько, под каким-то невидным предлогом выкинула инвалидов прочь, и наняла двух грамотных немолодых мужиков, мало пьющих и тяготившихся работой в раскопе, молодого ханта, не числящего Алешу в своих родственниках, и ядреную русскую бабу-вдову. Пертурбации поселок заметил, но парадоксальным образом одобрил. После Вера вела регулярную и таинственную для непосвященных работу со своим «персоналом». Цены в лавках постепенно образовались не меньше Алешиных, но обхождение с рабочими было неизменно вежливым, в солонине не было мух, а прилавок, столы и полы в питейной лавке тщательно мылись со щелоком. Появилась даже особая услуга: упившихся до положения риз молодой хант доставлял домой на специальной подводе, сдавал родным, помогая уложить «кормильца», и оставлял чекушку на утреннюю опохмелку. Во сколько обошлась им эта услуга, рабочие узнавали много позже, по записям в кредитной книжке, но злобились не слишком, так как во время текущего эпизода все были довольны. Бабам не надо было караулить хозяина, чтоб не замерз под забором или не ушел в тайгу; мужик, пропив все деньги и просыпаясь с трещащей башкой, наверняка знал, что лекарство уже доставлено и стоит рядом с лежанкой.

Прибыль Вера с Алешей делили «по справедливости», которой так и не добился непутевый рабочий «комитет». Ни тот, ни другая в деньгах особо не нуждались и играли «на интерес». В годовщину начала торгового предприятия Вера вызвала Алешу для переговоров, касающихся расширения дела.

Разговор повела по-самоедски неспешно, на родном для Алеши языке. Ей это было уже нетрудно (за пару лет жизни в поселке Вера научилась сносно говорить на обиходные темы едва ли не на полудюжине местных наречий), а остяку – приятно. Обсудили погоду, охоту, поели свежеиспеченных шанег, выпили чаю из пузатого самовара. Алеша охотно и сноровисто сюсюкал с детьми. Соня дичилась, а бойкий Матюша сразу залез к остяку на колени и дергал диковинные амулеты, подвешенные на цепочках и тесемках. Что-то лопотал на своем языке, указывая пальчиком. Судя по интонации, спрашивал: «Что это?»

– На что вам, Алеша? – спросила и Вера, указывая на амулеты, объект Матюшиного интереса. – Или вправду черную веру пуще христовой почитаете?

– Образ такой, давно, – охотно объяснил Алеша, чувствуя какую-то забытую, молодую радость оттого, что с Верой не надо притворяться. – Глупый, дикий самоед Алеша. Только что из тайги выбежал, а зубах шишка, на шее – заячья лапа. Что с него взять, чего его бояться, чего о нем думать? Обмануть его – просто, как воды выпить… Пока разберут, да спохватятся, ан – уже поздно назад повернуть. Обскакал глупый самоед…

– Это давно было, – сказала Вера. – А теперь?

– Правда твоя, – согласился Алеша. – Теперь уж того не нужно, но знаешь – привык. Приросло, как вторая кожа. Не оторвать. Да и зачем? Так доживу…

Когда оба взмокли, допив последнюю чашку чаю, Вера уложила детей, а Алеша, умильно улыбаясь, спел им остякскую колыбельную. Голос у поющего Алеши был сухим и трескучим, и, на слух Веры, напоминал более не человеческую речь, а беличье стрекотание.

После заговорили и о делах.

– Хочу организовать выездную торговлю, – заявила Вера. – Сласти, бакалея, скобяные товары. В Кузятино Нюшка готова ездить, у нее сватья там живет. К самоедам – ханта пошлем, а на Выселки – Ерофеича. ОН сам оттуда родом, небось, не обидят.

– Прибыль, однако, не от скобяных товаров будет? Так? – лукаво подмигнул Алеша.

Вера подмигивать не умела, потому просто моргнула в ответ обоими глазами.

– Зачем тебе? – уже серьезно глядя, выспрашивал дальше.

– Для разнообразия, – честно ответила Вера. – Все – дело. Не учить же греческий язык…

– Чего-о?! – вылупился Алеша.

– Левонтий Макарович Златовратский намедни предлагал.

– Верблюдка! – брезгливо скривился Алеша.

– Что это такое – «верблюдка»? И какое к Левонтию Макаровичу отношение?

– Знаешь, на Березуевских разливах осенью летают. Такие длинные, тощие, все время брюшком трясут и лапками чешутся? Вот, Вася Полушкин мне как-то объяснил, что по-русски они смешно называются – верблюдки. Это твой Златовратский и есть…

Вера удивленно подняла бровь. Для всегда невозмутимого и лояльного на словах инородца это было прямо-таки вопиющее проявление чувств. Но каких? Подумав пару мгновений над этим вопросом, Вера вновь вернулась к разговору о перспективах торговли в Светлозерье. Как и ее бывшая хозяйка, она не слишком интересовалась человеческими чувствами, как таковыми. Поступки, которые из них проистекают, всегда занимали ее гораздо больше.

Спустя еще без малого год Алеша сам напросился в гости. Принес гостинцы подросшим детям, не без опаски, с разрешения хозяйки огладил кинувшихся к нему собак.

– Дела неплохо идут, Вера Артемьевна?

– Грех жаловаться, только Бога гневить… – откликнулась Вера, задумчиво глядя на плоскую и смуглую, словно закопченную физиономию Алеши.