Цивилизация перед судом истории. Мир и Запад - Арнольд Дж. Тойнби

В разделенном мире, где американцам пришлось бы бояться результатов русской пропаганды среди многочисленных неамериканских народов, собранных под эгидой Соединенных Штатов, а советское правительство со своей стороны пугалось бы того, что капиталистический образ жизни привлекает тех советских граждан, кто непосредственно с ним соприкоснулся, — в этом мире перспектива стабильности и покоя оказалась бы слишком шаткой, не будь в этой ситуации других факторов. К счастью, Великобритания и ряд континентальных западноевропейских стран и представили бы в этом случае третий фактор, причем вполне конструктивный.

В этой послевоенной главе истории ряд западноевропейских стран находится в промежуточной позиции между Соединенными Штатами и заморскими доминионами Британского Содружества, с одной стороны, и отсталыми в политическом и экономическом плане странами — с другой. Послевоенные условия жизни в Западной Европе не настолько плохи, чтобы отчаянные рецепты, предлагаемые коммунизмом, имели для англичан, голландцев, бельгийцев и скандинавов такую же привлекательность, как для вопиюще не обеспеченного материальными благами большинства мексиканцев, египтян, индийцев или китайцев; в то же время Западная Европа не настолько процветающий регион, чтобы позволить себе принять в чистом виде тот режим частной инициативы, который по-прежнему превалирует в Северной Америке, к северу от Рио-Гранде. В этих условиях Великобритания и ее западноевропейские соседи пытаются найти действенный компромисс, приспособленный к их собственным экономическим условиям «здесь и сейчас» и могущий видоизменяться в соответствии с изменением этих условий в ту или иную сторону — между неограниченным свободным предпринимательством и беспредельным социализмом.

Если эти западноевропейские социальные эксперименты достигнут хотя бы малейшего успеха, они могут оказаться ценным вкладом в благосостояние мира в целом. Не то чтобы они могли послужить рабочими чертежами — кальками — для автоматического применения где угодно, ибо различные народы мира, которые внезапно оказались в тесном контакте благодаря многочисленным изобретениям Запада, все еще разделены политическими, экономическими, социальными и психологическими различиями, для преодоления которых требуется время. В мире, находящемся на нынешней стадии социальной эволюции, какое-либо конкретное и частичное решение проблемы невозможно применить «слово в слово» вне той страны, где оно было найдено методом проб и ошибок и применительно к местным условиям. Хотя как раз здесь мы, вероятно, нащупали, какую именно службу может сослужить миру Западная Европа сегодня. Неудобоваримой чертой как американской идеологии свободного предпринимательства, так и русской идеологии коммунизма является то, что оба эти подхода предлагают свои социальные «кальки» как панацею от любого мыслимого социального зла и при любом известном наборе социальных условий. Но это не соответствует фактам реальной жизни. На деле любая общественная система, которую мы можем наблюдать непосредственно или реконструировать по анналам, представляет собой систему смешанную, лежащую где-то между теоретическими плюсами безбрежного социализма и беспредельной свободной инициативы. Задача государственного деятеля состоит в том, чтобы взять именно ту ноту, которая гармонирует с конкретными социальными условиями своего времени и места, найти правильную смесь свободной инициативы и социализма, для того чтобы провести свой экипаж-государство по тому конкретному склону, по которому он движется в данный момент. Что требуется сейчас миру более всего, так это снять жесткую антитезу свободного предпринимательства и социализма и научиться подходить к этому вопросу без полурелигиозной веры и фанатизма, просто как к практическому вопросу, подвластному здравому смыслу и разрешаемому методом проб и ошибок, а в каком-то смысле — волею обстоятельств и адаптации.

Если бы Западной Европе удалось повлиять на весь остальной мир в этом направлении в ближайшей главе истории, еще предстоящей нам, это было бы не только крупным вкладом в процветание, но и ощутимой поддержкой мирному сосуществованию. Это могло бы стать тем воздействием, которое постепенно сломало бы социальные, культурные и идеологические барьеры между Соединенными Штатами и Советским Союзом. Но, как неоднократно говорилось в этой статье, для того чтобы страны такого материального уровня, как Соединенное Королевство или Нидерланды, могли использовать свое влияние в мировом сообществе, где в результате изменений материального уровня жизни и в силу других причин единственными великими державами в смысле чисто военного потенциала остались лишь два колоссальных гиганта — Соединенные Штаты и Советский Союз, — в этом сообществе должен существовать хотя бы минимум конституционального правления.

Итак, могло ли бы западноевропейское влияние иметь благотворный объединяющий эффект в мире, разделенном на неравные сферы влияния — американскую и русскую? Если да, то это могло бы стать линией отступления в случае, если наша вторая попытка кооперативного мирового правления потерпит такую же неудачу, как и первая. Но разумеется, было бы много лучше, если бы Организация Объединенных Наций могла осуществить свои задачи полностью, и я бы сказал, что это именно та цель, к которой мы должны стремиться всеми силами, не позволяя себе разочароваться или отступить, какие бы трудности ни ожидали нас на этой еще очень ранней стадии существования ООН.

ЦИВИЛИЗАЦИЯ ПЕРЕД СУДОМ

Сегодняшний западный взгляд на историю чрезвычайно противоречив. Если наш исторический горизонт значительно расширился и в пространстве, и во времени, то наше историческое видение — то, что мы фактически видим в противоположность тому, что могли бы увидеть при желании, — быстро суживается до поля зрения зашоренной лошади или перископа подводной лодки.

Это, конечно, поразительно, однако же это всего лишь одно из многих противоречий, характеризующих, по-видимому, времена, в которые мы живем. Нетрудно найти примеры, принимающие иногда угрожающие формы в глазах многих из нас. Скажем, наш мир возвысился до беспрецедентно высокой степени гуманистического сознания. Мы признаем социальные права человека любого класса, нации и расы; и одновременно мы погрузились в пучину классовой борьбы, национализма и расизма. Эти низменные страсти находят выход в хладнокровных, планомерных жестокостях; и эти два несовместимых состояния души и нормы поведения сегодня можно видеть идущими бок о бок не просто в одном мире, но и в одной и той же стране и даже в одной и той же душе.

Другой пример — беспрецедентная производительная мощь соседствует со столь же беспрецедентным дефицитом. Мы изобрели машины, которые работают за нас, но сейчас, как никогда раньше, не хватает рабочей силы в сфере услуг, даже в такой необходимой и элементарной области, как помощь матерям в уходе за детьми. Мы наблюдаем постоянное чередование широчайшей безработицы и острой нехватки рабочей силы. Несомненно, противоречие между расширенным историческим горизонтом и суженным историческим видением есть некая характеристика нашей эпохи. Однако если рассматривать это явление само по себе, какое же здесь удивительное противоречие!

Давайте вспомним, каким образом наш горизонт расширился в первый раз. В пространстве наше поле зрения раздвинулось до размеров всего человечества и всей обитаемой земной поверхности, а также звездного космоса, в котором наша планета — лишь исчезающе малая пылинка. Во времени наше историческое поле зрения раздвинулось, вобрав в себя все цивилизации, расцветшие и погибшие за последние шесть тысяч лет; всю предыдущую историю человеческого рода до его генезиса где-то между 600 тысячами и миллионом лет назад; историю жизни на этой планете за примерно 800 миллионов лет. Какой великолепный исторический горизонт! И тем не менее в это же самое время наше поле исторического видения имело тенденцию съеживаться во времени и пространстве до границ конкретного королевства или республики, к которым каждый из нас принадлежит. Самые старые из западноевропейских стран — скажем, Англия или Франция — насчитывают на сегодня не более тысячи лет непрерывного политического существования; самая большая из существующих стран — например, Бразилия или Соединенные Штаты — занимает лишь малую толику обитаемого пространства планеты.

Прежде чем началось расширение нашего горизонта — до того как западные мореплаватели совершили кругосветные плавания, а западные космографы и геологи раздвинули границы нашей Вселенной и во времени, и в пространстве, — наши донационалистические средневековые предшественники обладали более широким и точным историческим видением, нежели мы сегодня. Для них история не означала лишь историю какого-либо местного сообщества, она охватывала историю и Израиля, и Греции, и Рима. И даже если они ошибались, считая, что мир был создан в 4004 году до н. э., то в любом случае лучше охватить взглядом период до 4004 года до н. э., нежели всего лишь до Декларации независимости или плавания «Мейфлауэр», Колумба или Хенгиста и Хорсы. (Между прочим, 4004 год до н. э. оказался, хотя предки этого и не знали, очень важной датой: он отмечает примерное время возникновения первых представителей вида человеческих обществ, называемых цивилизацией.)