Рядом с любящим сердцем - Джанис Мейнард

Уинни явно обрадовалась, что его пристыдили.

– Так тебе и надо, – пробормотала она, наклоняясь, чтобы поднять салфетку.

Ларкин вытер ладонью влажный лоб. Он едва сдерживался. Посмотрев на часы, он обнаружил, что почти половина девятого. Подали его любимый десерт – кексы с клубникой и сливками.

Он отодвинул стул и встал из-за стола. За столом шумели, поэтому ему пришлось крикнуть дважды:

– Эй! Эй, вы, сумасшедшие!

Наконец все повернулись в его сторону. Ларкин откашлялся:

– Мы с Уинни с удовольствием поужинали со всеми вами, но я обещал ей прогулку до Волфф-Пойнт сегодня вечером.

Уинни посмотрела на него:

– Но мы…

Он толкнул ее ногу своей под столом:

– Поэтому мы хотим с вами попрощаться. Увидимся утром.

Послышались пожелания спокойной ночи и шутливые поддразнивания. К тому времени, когда Ларкин вывел Уинни в коридор, он тяжело дышал.

Она потянула его за руку:

– Что ты затеял? Мы ходили в Волфф-Пойнт прошлой ночью. Опять туда пойдем?

В парадной прихожей Ларкин мельком увидел свое отражение в богато украшенном зеркале над столом. В его взгляде читалось неприкрытое желание. Глядя на женщину, перевернувшую его мир с ног на голову, он покачал головой, отмахиваясь от пришедших в голову откровений.

– Нет, – резко и решительно произнес он. – Я собираюсь заняться с тобой любовью.

Голова Ларкина шла кругом. Ох, зря он привез Уинни в Волфф-Маунтин. Потому что теперь он может думать только о ней, а последствия могут оказаться немыслимыми. Если он поддастся соблазну и увлечется чистой и нежной Уинни, то никогда ее не забудет. Никогда. При мысли о том, какая на него навалится ответственность, Ларкину стало тошно от страха. Он не может любить ее и расстаться с ней. Уж лучше он будет жить один, изолируя себя от душевной боли.

Ларкин знал, что такое любовь и потеря. Одиночество – его удел.

Ларкин тащил Уинни за собой. Семейный ужин был приятным, но ей хотелось остаться с Ларкином наедине. Он не стал тратить время – толкнув бедром дверь спальни Уинни, он затащил ее внутрь.

Закрыв дверь, Ларкин остановился, чтобы отдышаться. Он поглаживал ее руки слегка подрагивающими пальцами.

– Ты была не права, – пробормотал он.

– В чем?

Ларкин развязал маленький бант на ее платье сзади и спустил лиф до талии.

– Какая же ты красавица!

Наклонив голову, он слегка зажал ее сосок зубами. У нее задрожали колени, а в жилах забурлила кровь. Сильной рукой Ларкин прижал Уинни к себе, неистово припав к ее губам в страстном поцелуе. Она почувствовала перемену его настроения. Ларкином двигала не только страсть.

Высвободившись на мгновение, она коснулась рукой его щеки:

– В чем я не права?

– В определении семейного счастья. Оказывается, это заразно. – Его глаза потемнели от желания.

– Ты говоришь ерунду. – Она с нетерпением ждала, когда он снимет с нее платье.

Раздев Уинни до трусиков, Ларкин остановился:

– Нам надо поговорить.

Ее грудь налилась, соски напряглись.

– О чем?

Он смотрел на нее ожесточенным от страсти взглядом, который ласкал Уинни ничуть не хуже прикосновений его рук.

– Я озадачен, но ситуация постепенно проясняется, – произнес он.

Слова Ларкина показались ей бессмыслицей. Но она поняла без слов, чего он хочет.

– На ком-то слишком много одежды. – Она принялась его раздевать.

Ларкин взял ее за руку:

– Ты доверяешь мне, Уинни? Веришь, что я всегда говорю тебе правду?

– Верю. – Она поежилась, но Ларкин этого не заметил.

Подхватив на руки, он понес ее к кровати:

– Я не могу ждать, детка. Мне очень жаль. Сейчас мы должны поторопиться, а потом начнем заново.

Не потрудившись снять покрывало, он уложил Уинни на кровать и надел презерватив. Когда он вошел в нее, она выгнулась и застонала. Она едва переводила дыхание от нахлынувших ощущений.

Его кожа была влажной от пота, она чувствовала под пальцами мускулы его рук. Сначала Ларкин двигался медленно и размеренно, потом увеличил темп. Уинни хотела насладиться моментом. Она жаждала навсегда запечатлеть в памяти близость с Ларкином, чтобы вспоминать о ней после расставания.

Но времени на раздумья не было. Вскоре из ее головы улетучились все мысли. Ларкин дарил ей невыразимое блаженство.

Он резко и прерывисто дышал, полностью контролируя каждое движение. Уинни обхватила его ногами за талию, позволяя ему войти в нее еще глубже. А дальше все вокруг нее разлетелось на крошечные осколки, и Уинни выпала из реальности, когда ее накрыло пеленой наслаждения.

Ларкин спал. Он ужасно устал. Неудивительно. Они занимались любовью, словно в последний раз.

Уинни лежала на боку, лицом к нему. Она уже приняла душ и вернулась обратно в постель. Ларкин даже не пошевелился.

Осторожно поглаживая его руку, она пыталась понять, что значили его слова.

«Ты была не права. Семейное счастье заразно. Нам нужно поговорить».

Менее прагматичная женщина решила бы, что Ларкин Волфф хочет сделать ей предложение. Но Уинфред Беллами умнее. У нее сдавило горло, она взглянула на часы. Скоро полночь. Ей совсем не хотелось спать. Ее голова гудела от беспорядочных мыслей и глупых мечтаний.

Она стала бы для Ларкина Волффа хорошей женой. Если бы он когда-нибудь решил жениться. Ох, какая опасная идея! Нужно поскорее ее прогнать, чтобы не терять разум. Жизнь хороша. Уинни во многом повезло. И ей не нужен мужчина, чтобы чувствовать себя полноценной.

Внезапно на тумбочке загудел ее мобильный. Схватив его, Уинни вполголоса произнесла:

– Алло?

Вздрогнув, Ларкин проснулся. Резкий звук вырвал его из глубокого сна. С одурманенной головой он оглядел спальню Уинни и сел. Он не сразу понял, что его разбудило. А потом он услышал это во второй раз. Громкое рыдание, от которого по его коже побежали мурашки.

Не включая свет, он присел рядом с Уинни. Она стояла на коленях на ковре посреди комнаты, обхватив себя за талию. По ее лицу текли слезы, она раскачивалась взад и вперед.

– Господи, дорогая, что случилось? – Он никогда не видел сильную и уравновешенную Уинни в таком состоянии. Его потрясла перемена в ее настроении.

Обняв, он усадил ее себе на колени и стал гладить по голове. – Скажи мне, что произошло, Уинни.

Она долго не отвечала. Казалось, она не может справиться с объемом навалившегося на нее горя. Ее кожа стала ледяной.

Когда она наконец заговорила, он едва ее расслышал. Стуча зубами, она произнесла, запинаясь:

– Отец Эстебана убил его мать и бабушку.

У Ларкина закружилась голова, к горлу подступила тошнота.

– Боже! Ты уверена? Не отвечай. Я спросил глупость. Боже. – У него пересохло во рту, от ужаса он едва дышал. – Я обещал мальчику, что ему и его матери ничего не угрожает. Я говорил, что он не должен бояться.