Уарда - Георг Эберс

При этом Катути много лет прожила в нужде, да и теперь у нее почти ничего не было. Она чувствовала себя гостьей в доме зятя и вместе с тем управляла его имениями, а до замужества дочери она вместе с детьми жила в доме своей сестры Сетхем.

Она была замужем за родным братом [87] и рано стала вдовой. Из-за своей расточительности и любви к роскоши он промотал большую часть имущества, пожалованного ему новой династией фараонов.

Отец Паакера, зять Катути, принял вдову с детьми, как сестру. Она жила в отдельном домике, получала доходы с имения, подаренного ей старым махором, и предоставила зятю заботиться о воспитании ее красивого и заносчивого сына, обладавшего всеми замашками избалованного юнца из богатой семьи.

Эти благодеяния старого Паакера были бы унизительны для гордой Катути, если бы она принимала их как милость. Но где уж там! Напротив, ей казалось, что она имеет право на более достойное положение. Она бывала уязвлена, когда ее легкомысленного сына еще в школе уговаривали избрать серьезную профессию, поскольку в дальнейшем ему приходилось рассчитывать только на собственные знания и силы. За оскорбление считала она также, когда зять советовал ей быть бережливее и со свойственной ему откровенностью напоминал о ее скромных средствах, о необеспеченной будущности детей. При этом она испытывала какое-то странное удовлетворение: она от чистого сердца внушала себе, что ее родственники всеми своими благодеяниями не могут загладить наносимые ей оскорбления. Все это как нельзя лучше подтверждало то, что человек ни к кому так легко не загорается ненавистью, как к своему благодетелю, которому он не может отплатить добром.

Однажды, когда зять пришел к ней просить для своего сына руки ее дочери, она, несмотря ни на что, охотно дала свое согласие. Неферт и Паакер росли вместе, и, кроме того, она видела в этом браке обеспечение своей собственной судьбы и судьбы детей.

Вскоре после смерти отца Паакера к ее дочери стал свататься возничий фараона – Мена, и она отказала бы ему, если бы сам фараон не поддержал своего боевого товарища и любимца.

После свадьбы она вместе с Неферт перебралась в дом Мена, а когда он уехал на войну, взялась управлять его обширными имениями, правда, еще при отце Мена сильно обремененными долгами.

Казалось, сама судьба вручила ей в руки средство вознаградить себя за долгие годы лишений. Однако она воспользовалась им только для того, чтобы удовлетворить свое врожденное честолюбие. Блестяще снарядив сына, она добилась того, что он был принят в ряды самых знатных молодых колесничих, а дочь свою окружила царским великолепием.

Когда же везир, друг ее покойного мужа, переехал во дворец фараона в Фивах, он стал у нее в доме частым гостем. Эта ловкая и решительная женщина сумела сначала расположить его к себе, а в конце концов стала просто необходимой этому робкому человеку.

Воспользовавшись тем, что она, как и Ани, происходила из старой династии фараонов, Катути всячески разжигала его честолюбие, рисовала ему заманчивые картины, о которых он до знакомства с ней не смел даже помыслить, считая их преступными.

Стремление везира жениться на Бент-Анат тоже было делом рук Катути. При этом она надеялась, что фараон откажет Ани, нанесет ему личное оскорбление, и тогда ей удастся толкнуть его на тот опасный путь, который она ему подготавливала.

Карлик Нему был послушным орудием в руках своей госпожи. Ни единым словом не посвятила она его в свои планы. Он же нередко осмеливался в дерзких словах выразить самые сокровенные ее мысли, получая в наказание лишь легкие удары веером. Не далее как вчера он дерзнул сказать, что если бы фараона звали не Рамсес, а Ани, то Катути была бы не царицей, а богиней, ибо тогда ей не только не пришлось бы повиноваться фараону, который ведь тоже принадлежит к богам, а, напротив, руководить им в его делах.

Вот и сейчас Катути не заметила, как покраснела ее дочь, потому что, пристально глядя в сторону ворот, она задумчиво бормотала:

– И куда это подевался Нему! Ведь и для нас, вероятно, есть вести из армии.

– Мена так давно не писал, – тихо произнесла Неферт. – А вот и домоправитель!

Катути повернулась к вошедшему через боковую дверь служащему и спросила:

– Что тебе?

– Торговец Абша требует денег за новую сирийскую колесницу и пурпурную материю.

– Продай зерно! – приказала Катути.

– Это невозможно. Ведь еще не уплачено то, что причитается храму, кроме того, мы и так уже продали столько зерна, что нам самим едва хватит на хозяйство и на семена.

– В таком случае расплатись скотом.

– Но, госпожа, мы только сегодня опять продали Паакеру целое стадо, – испуганно возразил домоправитель. – Как станем мы без лошадей вращать водяное колесо, молотить хлеб? К тому же нам нужен жертвенный скот, молоко, масло, сыр для дома и навоз для отопления. [88]

Катути задумчиво посмотрела в пол, затем сказала:

– Все равно уплатить надо. Отправляйся в Ермонт и скажи управляющему конным заводом, чтобы он прислал сюда десять коней Мена золотистой масти.

– Я уже говорил с ним, – отвечал домоправитель. – Он утверждает, что Мена строго-настрого запретил ему отдавать хотя бы одного из этих коней. Он так ими гордится! Только в колесницу госпожи Неферт…

– Он обязан повиноваться мне, – решительно произнесла Катути. – Завтра же лошади должны быть здесь.

– Но управляющий – человек упрямый, Мена считает его незаменимым, и он…

– Сейчас здесь распоряжаюсь я, а не тот, кого нет в Фивах! – раздраженно воскликнула Катути. – И я требую коней, пусть даже вопреки приказу моего зятя.

Тем временем Неферт приподнялась на своем ложе. Услышав последние слова Катути, она встала во весь рост и с решительностью, поразившей даже ее мать, воскликнула:

– Я требую, чтобы все приказы моего мужа исполнялись в точности. Пусть любимые его кони остаются в конюшнях.

Возьми этот браслет – его подарил мне фараон, – он стоит дороже двадцати коней.

Домоправитель внимательно осмотрел усыпанный драгоценными камнями браслет и вопросительно взглянул на Катути. Она пожала плечами, потом, кивнув гловой, сказала:

– Пусть Абша возьмет его в залог, пока не прибудет добыча Мена. Вот уже год, как он не присылает ничего мало-мальски стоящего.

Когда домоправитель ушел, Неферт снова растянулась на ложе и устало промолвила:

– А я думала, что мы богаты.

– Да, мы могли бы быть богаты, – с горечью отозвалась Катути, но, увидав, что Неферт снова вспыхнула, ласково продолжала: – Наше высокое положение накладывает большие обязательства. У нас в жилах течет царская кровь, и взоры толпы устремлены на жену самого блистательного героя в войске фараона. Никто не должен говорить, что супруг ею пренебрегает! Но куда это подевался Нему?

– Я слышу шум во дворе, – сказала Неферт. – Это, наверно, явился везир.

Катути снова взглянула в сторону сада. В тот же миг вбежал запыхавшийся раб и сообщил, что Бент-Анат, дочь фараона, сошла у дома со своей колесницы и вместе со своим братом Рамери подходит к воротам сада.

Неферт тотчас встала со своего ложа и вместе с матерью поспешила навстречу высоким гостям. Когда мать и дочь склонились, чтобы поцеловать одежды царевны, она, отстранившись, сказала:

– Держитесь подальше от меня! Жрецы еще не совсем очистили меня от осквернения.

– Но, невзирая на это, ты чиста, как око Ра! – вскричал, целуя отбивавшуюся сестру, семнадцатилетний брат царевны, сопровождавший Бент-Анат. Юноша воспитывался в Доме Сети, но в недалеком будущем должен был покинуть этот храм.

– Вот возьму и пожалуюсь Амени на этого сорванца! – со смехом сказала Бент-Анат. – Он во что бы то ни стало захотел сопровождать меня. Ведь твой муж, Неферт, – его идеал. Да я и сама не могла вытерпеть – мы пришли сообщить вам добрую весть!

– От Мена? – спросила молодая женщина, прижав руку к сердцу.

– Да, ты угадала, – ответила Бент-Анат. – Мой отец превозносит его отвагу и пишет, что при разделе добычи ему будет дано право выбирать первым.

Неферт метнула на мать торжествующий взгляд, а та с облегчением вздохнула.

Бент-Анат погладила Неферт по щеке, как ребенка. Затем она увела Катути в глубь сада. Там она попросила ее помочь ей, рано потерявшей мать, советом в крайне важном деле.

– Мой отец, – сказала она после минутного раздумья, – пишет, что везир Ани хочет взять меня в жены, и советует мне вознаградить верность этого достойного человека, отдав ему свою руку. Он советует, ты слышишь, советует, а не приказывает.

– А ты? – спросила Катути.

– А я должна отвергнуть Ани! – без колебания отвечала Бент-Анат.

– Должна?

Решительно кивнув, Бент-Анат добавила:

– Для меня это ясно как день. Я не могу иначе!

– Зачем же тебе в таком случае мой совет? Я-то ведь хорошо знаю, что заставить тебя переменить решение не в силах даже твой отец.