Хруп Узбоевич - Александр Ященко

Ход вновь круто повернул и стал едва покатым. В обе стороны от него пошли другие, такие же ходы, некоторые косо вверх.

Я быстро дошла до конца хода и нашла на дне его мягкую подстилку из сухой травы. По некоторым признакам, понятным только нам, животным, я убедилась, что на этой подстилке спало только одно животное, следовательно, другие из виденных мной жили отдельно — каждый в своей норе. Вспомнив о боковых ходах, я отправилась поисследовать и их. Каково же было мое удивление и удовольствие, когда я нашла в одном из отделений громадный запас разных зерен, корешков и семян. Все это было отборное, чистое. Совершенно не думая о воровстве, я быстро принялась за еду и основательно поела из прекрасного запаса кладовой этих удивительных желтых земляных белок, тем более, что я была уже избалована и привыкла часто есть.

Только я почувствовала приступ благодушия поевшего животного, как начались новые злоключений.

Я уже собиралась отправиться в обратный путь, как услышала, что в нору возвращается ее законный жилец или жилица. Признаться, я сильно перетрухнула, так как сражение в тесной норе с законным ее и, быть может очень сильным и злым обитателем было очень рискованно. Я притаилась в кладовой. Через несколько мгновений в ходе появилась желтая белка, тащившая в зубах отгрызенный крупный колос, переполненный зернами.

Медлить было нельзя, так как животное уже втиснулось с разбегу между мной и стеной. Я стрелой вылетела из хода, преследуемая разъяренным хозяином. Только крысиная сноровка, помогавшая мне ловко пробираться по извилистому ходу, спасла меня от укусов разгневанного зверька, злобно ворчавшего у самого моего хвоста.

— Негодная тварь! Залезть в чужую нору!.. Погоди — я перекушу тебе горло…

И мы летели под землей: я впереди, враг позади. Таким путем я стремглав вылетела из гнезда, в которое воровски забралась. Но меня ждала еще большая опасность. У одной из нор на насыпанной кучке сидела большая птица — сарыч, как догадываюсь. Она, очевидно, подкарауливала выход зверька. Завидя бегущих, она быстро сорвалась с места и ринулась на меня. Я зажмурила глаза, чуя смерть.

Что-то жалобно не то пискнуло, не то свистнуло сзади меня, и я ясно услышала взмахи улетавшего хищника. Бедный, обворованный мной хозяин погиб за меня, его разорителя!

Я поспешила, сколько было сил, от этого места моего двойного преступления.

Но невзгоды ночи этим не кончились. Убегая больше от собственного стыда, чем от опасности, я у речки, до которой неожиданно добежала, была атакована маленьким зверьком, меньше даже мыши. Зверек яростно вцепился мне в шею.

Я еле освободилась от своего крошечного врага и в пылу гнева прокусила ему череп. Передо мной лежала маленькая пухлая мышка, с длинным хоботком, немного напоминавшим выхухолевый. Ее оскалившийся рот показывал острые зубки, среди которых было несколько резцов; они совсем не походили на крысиные или мышиные. Это была, как я теперь знаю, землеройка, очень злой и прожорливый зверек, яростно преследующий и уничтожающий мелких творений, а подчас и мышей. От нас, грызунов, он существенно отличается именно зубами. В ярости своей землеройки, говорят, бросаются даже друг на друга, пожирают от жадности тела погибших, так как без обилия пищи быстро умирают. Такой зверек лежал передо мной трупом. Но хищник был так мал сравнительно со мной, крупной крысой!

Шея моя ныла. Кроме того, от нее стало пахнуть чем-то неприятным, напоминавшим запах выхухоли. Уж не родственница ли эта мышка диковинному зверю озера? Позднее я узнала, что и она, и еж, и выхухоль, и даже крот, рывший ходы в саду моего хозяина, — все принадлежат к одному и тому же отряду насекомоядных животных.

После всего случившегося я решила прекратить свои разведки и вернуться домой.

Тут только я сообразила, что убежала от дома слишком далеко, и дорогу назад придется отыскивать с трудом. Оказалось, однако, что это было даже невозможно, так как я уже нигде не видела путеводных хлебных куч и шалаша. Путь шел также мимо владений желтых белок, которых я опасалась. Я, конечно, не могла тогда еще знать, что суслики — так зовут этих животных — были в сущности безобидными творениями.

Оставив труп землеройки, я побежала сначала на пригорок, потом к речке, затем на другой пригорок, но ничего не видела, кроме равнины, кое-где желтевшей от неснятой травы, Все видневшиеся холмы-были однообразны, и нигде не было видно и признака покинутого мною жилья. Приходилось покориться участи и провести остаток ночи в отдыхе, возложив надежды на предстоящий день.

Я приискала себе в обрывистом берегу степной речки поукромнее уголок и прикорнула под свесившимся пуком травы, росшей вдоль осыпающегося берега. И то хорошо, что хоть голод меня не мучил, и я провела ночь настолько не тревожно, насколько может спокойно спать существо с не совсем чистой совестью. Я обманула старика, ограбила и привела к гибели суслика и убила, хоть и ненарочно, маленькую диковинную мышку. Четыре преступления в одну ночь — это слишком много!..

Проснулась я под утро. Выглянув из-за травы, я увидела, что над рекой поднимался знакомый мне еще в лесу белый туман. Было уже светло, хотя солнце не показывалось. Где-то очень близко в траве крякала утка, звавшая своих утят. Подальше свистели долгоносые птицы. Еще дальше квакала какая-то одинокая лягушка.

Я выбралась из своего убежища и вступила на траву, еще покрытую росой. Взбираясь на пригорок, я увидела неподалеку убитую мной мышку.

К удивлению своему, я заметила, что мышка двигалась, но при этом как-то особенно, не переставая лежать на боку. Заинтересовавшись новым для меня явлением, я подошла поближе. Мышка — я буду ее так называть, так как таковой считала ее тогда, — была наполовину уже в земле, и кто-то выкидывал из-под нее в трех-четырех местах крохотные горсточки земли. Видя, что такой назойливый хищник действительно мертв, но, опасаясь все же неожиданностей, я очень осторожно подошла к самому трупу зверька.

Пестрые, желтые с черным крылышки и черненькие лапки, торчавшие тут и там в рыхлой земле под мышью, выдали мне присутствие обыкновеннейших насекомых, виденных мной часто на разной лесной падали. Но на этот раз они делали дело, которое я ничем иным объяснить не могла, как желанием спрятать трупик мышки в землю. Что это? Для чего им труп мышки? И зачем столько усилий? Я разрешить этого тогда не могла, но существование определенной мысли в маленьких созданиях этих я начинала признавать, и мне вновь припомнились речи старика, разубедившего меня в отсутствии мысли у рыб, которых я, ведь, тоже считала бессмысленными.

И тут, у трупа убитой мной землеройки, у меня впервые зародилось сознание того, что все живое и подвижное повинуется одному общему закону жизни, что у каждой твари, не исключая насекомых и червей, есть своя цель жизни. Все родится, питается, чувствует, мыслит, растет, множится. Только всякое животное, как малое, так и большое, по-своему чувствует, по-своему и мыслит. Один конец у всех общий — смерть.

Однако мимо, мимо: мне не хочется говорить о смерти. Умереть прежде, чем я переживу вновь свои чудные приключения… это ужасно!

Стоя перед землеройкой, я, разумеется, и не догадывалась, что трудолюбивые жуки-могильщики зарывали с трупом зверька положенные в него свои яички, чтобы вышедшие из них личинки имели около себя готовую пищу для жизни, притом ровно столько, сколько им нужно. Говорят, что больше, чем следует, у трупов мертвых животных жучков не бывает, а — пара, две и больше, смотря по величине трупа.

Если бы я это тогда знала, то, наверное, скорее бы оставила интересное зрелище, а я простояла в раздумий около работающих жуков с час или больше, пока на месте мышки остался только легкий след от зарытого тут животного.

Выскочив на пригорок, я поплелась вдоль несжатого поля, а потом по нескошенной траве, следуя направлению речки. Солнце вышло уже из-за холмов и ослепительным шаром покатилось вверх между таявших облаков.

— Неужели с берега реки я не увижу шалаша или куч? Ведь, с телеги я ясно видела реку, — думалось мне.

Глядя то на самую реку, то в стороны, я продолжала бежать вперед, пока мой проницательный взор не упал на какое-то круглое гнездо среди осоки. Самое гнездо меня не удивило бы, но я не понимала присутствия около него нескольких созданий, несомненно, из породы мышей. Эти создания, величиной не более наших крысят, когда они еще не умеют, как следует, прыгать, и раза в два меньше мышей, с удивительным проворством бегали по стеблям осоки, держась не только лапками, но и с помощью своего маленького подвижного хвостика. Разумеется, я приблизилась, но, не желая мокнуть в воде, смотрела на это своеобразное гнездо издали.

Я хорошо видела, как чудные крошки бойко резвились около своего гнездышка. Что это было их жилище, — не сомневалась, так как видела, как в него и из него лазили все мышата и, наконец, из него вылезла мышь побольше, — но все же малая, очевидно — мать. Некоторые из мышат бросались в воду, ловили водяную мелочь и преуморительно съедали ее, вскарабкавшись на какую-нибудь еле держащую их травинку. Они препотешно держали свою добычу двумя лапками в то время, как задние лапки и хвостик их прочно держали тело в равновесии. Право, после этой славной картины я не удивилась бы, если бы увидела мышь, летающей по воздуху.