Огненное погребение - Владимир Нестеренко

Фабрикантов его предложение не сильно заинтересовало. Диспуты эти они знали еще со времен хиппи, и спорили не раз, с переменным успехом.

Они стали отступать в сторону офиса, а Слива с компанией стал преследовать.

В критический момент, никто еще не знал, что он критический, главшпан достал из-за пояса огнестрельный предмет, скорее всего, самопал, и рявкнул, как герой Котовский: «Ключи от машины сюда!»

У фабрикантов был убитый «фольксваген», второй «гольф», который вызывающе красно стоял у входа в офис.

Дальше все было как в кино. Саша, друг фабриканта, открыл машину, достал пневматический пистолет из-под сиденья, выстрелил – и выбил Сливе глаз.

Он служил в спецназе, в Афгане, а после войны отпустил длинные волосы и продел в ухо серьгу.

На меткость стрельбы не повлияло.

Дальше приехали мусора, свидетели, составлялись протоколы.

Не помню, когда я в последний раз так смеялся.

Отсмеявшись и приколотив еще, я начал выяснять, что от меня требуется, пока при памяти.

Оказалось, мусора, увидев офис, компы и «фольксваген», решили подоить двух коров. По крайней мере, намекнули, что нельзя выбивать хорошим людям глаза.

Идея была в том, чтобы я донес до Сливы смысл поговорки: «Кто старое помянет…»

Трава была хорошей, я сразу сообразил, что делать.

На следующий день я с приятелем поехал в больничку, где лежал Слива, проведать раненого. До этого заехали на рынок, за инвентарем.

Лифт не работал, и мы поднимались пешочком, на седьмой этаж, в глазное отделение.

От этого наше отношение к Сливе лучше не стало.

Когда мы подошли к будке медсестры, чтобы выяснить, где именно его, барана, искать, тусовавшие по коридору слепые стали расходиться по палатам. Наверно, их насторожил наш диалог, в котором часто повторялись слова «…хуйло, сука, смотри, бля, куда забрался, ебучка одноглазая, не хватало еще, чтобы каждый пидарас…».

На перехват нам бросилась какая-то женщина, мне по пояс, с плоским, как блин, ебальником. Одета она была в коричневое кожаное пальто с воротником из чернобурки.

– Я вас не пущу до моего сына!

– Мамочка, да вы что, мы же поговорить, у нас хорошие новости.

– Не пущу, шо вам надо, не надо вам с ним говорить!

Через пару минут уговоров она согласилась пустить одного из нас.

Хуй его знает, чем она руководствовалась.

В палате я обнаружил Сливу. Такой себе штришок, боевой поросенок, мясо с салом. Стильный пацан, синие шерстяные рейтузы в обтяжку, клетчатая рубашка, под ней тельняшка, на руке корявая портачка и «командирские» часы.

Беседовали мы не долго, он говорил, говорил, что у него нет глаза, как он будет работать, нужна компенсация, я кивал, кивал.

Потом он согласился с моими доводами.

Мы попрощались, и я оставил его выздоравливать.

Помахав ручкой мамаше, мы похуярили по лестнице, ну, вниз – это не вверх.

Шило, которое я показал Сливе, я выбросил из окна машины, на хуя оно мне нужно, я вообще-то не хозяин, у меня и дома нет.

Одни жиды

Жираф позвонил утром, он вообще жаворонок, поэтому и виделись мы с ним редко. А может, не виделись, потому что он потихоньку отходил от движения, нащупал себе пару жирных клопов-бизнесменов и сам становился таким же. Я помычал спросонья, что – не помню, а к обеду, приехав на стрелку в спортзал, увидел Жира, он меня дожидался. Верная примета, что дело было важное, по крайней мере, для него, обычно он опаздывал.

Жир – это от Жирафа, он как раз доставал мне до подмышки, значит, Жираф. С усами – Гитлер, карлик – Жираф, я, например, – Мелкий. Конспирация. Хуярить кандидатскую Жир бросил в начале движения, когда кандидаты вышли торговать гондонами на базарах, правильно сориентировался. Так, чтобы покончить с ним, в двух словах – он был еврей и мастер спорта по самбо.

– Привет, Мелкий, есть дело.

– Ну? – я недолюбливал Жирафа, делить деньги с ним было тяжело. Пару раз поделив, я старался в сложные схемы с ним не нырять, а он как раз любил сложные, с расчетом неликвидами и совместными вложениями в убыточные проекты.

– Тут один жид есть, – скороговорочкой понес Жираф, – он квартиру у жидов купил, они в Израильск уезжают, бабло взяли, а с хаты не съезжают…

– Тише, тише, ты притормози, я уже нить потерял, кругом одни жиды. Кто едет?

– Жиды едут.

– А купил кто?

– Жид один, бизнык.

– Так что, можно лавэ за хату у них забрать?

– Нет, бабло уже в Израиловке, их просто поторопить надо, а то уже три дня лишних на хате живут.

– Бля, этот бизнык, он пидор редкий, потерпеть пару дней не может?

– Тебе лавэ надо? – ударил по больному Жираф.

– Давай адрес. И сколько денег?

– Сколько – не знаю, я не договаривался, мы с ним партнеры, другие отношения, сколько даст, в пределах полштуки. Я в доле.

– В равной не получится, я ж сам не полезу, пацаны еще.

– Ну, со всеми в равной. Только я тебя прошу, безо всякой хуйни, как обычно.

– В смысле?

– Их только поторопить надо, желательно – на словах, без террора.

– Как получится, по крайней мере, с хаты съедут, это точно. Пиши адрес.

– Сам запиши, что ты там будешь мои каракули разбирать, – Жир достал из барсетки ручку, перьевую, я таких и не видел.

Пацаны были в хуевом настроении, с похмелюги и без копейки. Дверь в хату открыта, для сквозняка, солнце жгло, штор не было, валялись вместе с карнизом на полу. Гвоздь лежал на раскладушке, Вася на диване, лицом вниз.

– Все на пол, руки за голову, блядь! – бодро скомандовал я вместо стука. – Шутка, надо дверь закрывать, чужие ходят.

Гвоздь открыл глаз, посмотрел на меня, закрыл и попытался встать. Вася поднял руки, но до затылка не донес, а может, передумал.

Растолкав Гвоздя и отправив Васю с пятью долларами за лекарством, я, пока Гвоздь хлюпал водой в ванной, стал разглядывать обстановку.

История в осколках, занимательная археология.

Прозрачные стекла из-под водки, цветные – пиво. На кухне было чисто, потому что никаких продуктов у них не было, даже уксуса. В холодильнике стояла сковородка с чем-то обуглившимся.

По хате были разбросаны пользованые гондоны, причем завязанные узлом – изгалялись, на полу валялась разорванная на полосы эмалированная кружка, превратившаяся в стальную ромашку, это Вася рвал руками, я как-то попробовал – ни хуя, талант нужен.

Пора было отправлять пацанов на родину – крутить волам хвосты, город им не шел на пользу. Жир, кстати, называл их «волоебы» – за глаза, конечно.

Приняв по сто пятьдесят водочки, пацаны оживились, хотя слегка притормаживали, на всякий случай я повторял все по два раза.

– Тут дело есть. Есть дело. Рубануть лавэ.

– Когда?

– Завтра утром. Завтра.

– Хуево. Лучше прямо сейчас.

– Лучше утром – лохи на расслабухе. Жираф работу подогнал. Делюга простая. Но надо сделать красиво. Сделать красиво.

– Жид! – рявкнул Гвоздь, Вася заржал.

– Какая разница, и вообще, хватит ржать, вы ж не на курорте. Кто до хуя смеется – потом будет плакать.

– Наебет, – это уже Вася сказал, утвердительным тоном.

– Ну, сильно не наебет, да один хуй, другой работы нет.

– А что там?

– Один жид купил хату у других жидов, а они не съезжают. Тормозят.

– От, бля, жиды, ебать их в рот по нотам, – Гвоздь порозовел, пришел в себя от водочки и выражался красиво, как на пересылке.

– Короче, завтра в семь за вами заеду. Не нажирайтесь.

– Да загрызем, на хуй, – Вася уже настраивался на завтрашнюю акцию.

– Надо вежливо предупредить, что если к вечеру не съебутся – хуй доедут в свой Израиль.

Вася и Гвоздь заржали, как всегда, когда слышали «жиды» или «Израиль». В Карпатах еврейский вопрос был давно решен, еще немцами.

В половине восьмого мы стояли возле объекта. Губа у бизныка была не дура, тихий район, центр города, сталинский дом, второй этаж. Вечером я облазил здесь все, проводил рекогносцировку.

– Василий, пойдешь через дверь, там телефонный провод – вырвешь. Спросят кто – скажешь, новый сосед, снизу, кухню заливаете.

– Не откроют, – буркнул Вася.

– Гвоздь откроет, – я обращался уже к Гвоздю. – Ты полезешь по дереву – видишь, прямо к балкону ветка. Залезешь?

– Не хуй делать.

– Залезешь и откроешь Васе двери. Только смотри, чтоб не было как с Муриком.

Мурик сидел, не повезло. Сам виноват, впрочем, дохловат был, в спортзал не ходил. Он был первым на захвате, похожая операция. Дверь ему открыли, он сразу ломанулся на кухню, в глубь квартиры, хозяин захлопнул дверь, а пацаны замешкались на секунду. Потерпевшие забили Мурика сковородками и сдали мусорам, получил шесть лет.

– Ну я ж не такой лох. Нож есть?

– На, – я достал из дверей «восьмерки» огромный кухонный нож.

– Пошел я, – Вася с трудом вылез из машины и потопал в парадное.

Гвоздь снял футболку, небрежно бросил на капот, взял нож в зубы и полез на дерево. «Остров сокровищ», Израэль Хендс, только масти не морские, а лагерные. На плече – эсэсовский погон, ну и остальное все в стиле «карты и гестапо».