Гуль. Харизма +20. Том 1 (СИ) - Крымов Илья Олегович

— Спасите! На помощь!

Замер. Показалось?

— Помогите!

Нет, действительно кто-то зовёт. Ребёнок? Пришлось оставить след и броситься на звук. Скоро нашёл среди деревьев небольшую мшистую проплешину, — не мягкую как перина, а более стабильную.

На высоком менгире стояло существо, небольшой гуманоид. Он был совершенно белым, не имел ни первичных, ни вторичных половых признаков, а особенно странной казалась голова: ни ушей, ни носа, только большие зелёные глаза и рот; на темени рос большой нежно-зелёный листок.

Именно это существо звало на помощь, тогда как у подножья камня кружили три крупных нармедона: рыжий десятого уровня и два бурых — восьмого. Они задирали массивные головы, хрюкали и подрывали землю пятачками. Видимо, через некоторое время камень завалится набок.

Над головой существа пульсировал красный вопросительный знак.

«Внимание! Если вы не примите участие во временном событии, для вас оно никогда не повторится!»

И что же я в таком случае потеряю? Присмотрелся к белому существу, плашка над головой гласила: «крамп 1 уровня (НИП)». Крамп? Гули, которых я водил на охоту, не очень любили крампов. Следовало ли ввязываться?

— Помогите! — пронзительно завизжало оно своим тонким голоском.

Совершенно лишние хлопоты, учитывая, что это имитация жизни передо мной. С другой стороны, у меня были причины вмешаться, всего четыре: во-первых, хотелось испытать новое тело в бою; три оставшиеся причины — нармедоны, ведь именно за их шкурами я пришёл в лес.

Выбрался из укрытия и потрусил к месту происшествия. В определённый момент вопросительный знак над головой крампа исчез, и появился на иконке «Журнал».

Один из чёрных нармедонов обратил на меня внимание. Зверь развернулся, выдохнул горячий воздух и понёсся навстречу; в глазах пылал огонь. Я привстал с четверенек, подался вперёд, упираясь в почву ступнями, и перехватил зверя за бивши. Мышцы затрещали, пятки взрывали мох и заскользили назад, пока туша меня толкала; постепенно, сила разгона иссякла и мы остановились.

Нармедон был тяжелее, дёргая башкой, он отрывал меня от земли, однако, сбросить не мог, — я вцепился намертво. Навалился, придавливая к земле, напрягся и резко дёрнул сам. Туша взмахнула копытами в воздухе, перевернулась через голову и тяжело рухнула на горб. Продолжая использовать приёмы борьбы Древних «грэпплинг», я обхватил нармедона, сцепив руки замком под горлом и сдавил изо всех сил. Его шкала жизни стремительно сокращалась, зверь дёргался, хрипел, но вскоре затих.

Смерть сородича привлекла внимание обоих оставшихся, теперь уже две туши разом понеслись на меня. Основная атака у них была таранящая, с разбега, если бы всё решала физика, то мои шансы снизились бы до мизера. Однако же в «Новом Мире» огромное значение имел уровень и настраиваемые параметры.

После эволюции, мои очки Характеристик автоматически перераспределились: от двадцати пяти Ловкости осталось двадцать, а отнятые пять перешли в Выносливость, увеличив красную и жёлтую шкалу; также оба свободных очка, полученные за пятнадцатый уровень, распределились в Харизму. Три «автоматических» очка за следующие уровни достались Харизме, что не странно, — ведь я постоянно пользовался ей, максимально напрягал. Три других очка я поместил в Силу, доведя её до восемнадцати единиц.

Выхваченный из инвентаря каменный топор показался лёгким как игрушка, я метнул его… и промазал. Оружие воткнулось в мох, а рыжий нармедон был уже рядом. Я прыгнул ему на морду и почувствовал боль, — удар получился сильным, но, по крайней мере, обошлось без бивней, зверь просто боднул меня лбом и перекинул через себя, прямо под копыта несущемуся бурому. Я вскочил, подхватывая утраченный топор, взмахнул и вбил каменное лезвие твари в голову — сбоку. Это не остановило движение, туша рухнула на подогнувшихся ногах, снесла меня и вместе мы проехали по земле примерно полтора метра. Урон был скромный, даже боль оказалась терпимой. Чувствуя дрожь под собой, я быстро поднялся и достал второй топор.

Рыжий нармедон был уже близко, я ударил, на этот раз вертикально, а не сбоку, но каменное лезвие раскололось при встрече с толстой лобовой костью, а вовремя увернуться не хватило Ловкости. Два правых бивня резко вошли в брюшину, зверь понёс меня, воющего от боли, лог пылал красными строчками:

«Внимание! Получено критическое повреждение!»

Шкала жизни сократилась до четвери и продолжала уменьшаться, рядом с ней пульсировала пиктограмма кровотечения. Осознав, что сейчас отправлюсь в белёсую дымку, я закричал.

В голосе вибрировало максимальное Устрашение, нармедон резко встал, инерция сорвала меня с его бившей и покатила по земле. В какой-то миг показалось, что всё, смерть. Шкала жизни почти иссякла, но осталось четырнадцать единиц, и потому я не ушёл на респавн. Пиктограмма кровотечения отняла десять и оставила мне жалкие четыре.

Живот был в отвратительном состоянии, сквозь ослепляющую боль я видел часть живых кишок, вывалившихся наружу, тёмная кровь пропитывала мох. Стараясь не потерять сознание, прибрал всё своё, кое-как впихнул в рану с шипением и чавканьем, еле-еле встал, придерживая потроха.

Рыжий нармедон, так и не получивший ран, лежал мёртвый, а я навис над ним, чувствуя хрупкость своего положения. Достал из инвентаря каменный нож, орудуя слабой рукой кое-как вскрыл зверя на животе, где кожа была чуть тоньше, отдался инстинктам. Мясо, ливер, почки, тянул кишки жадными липкими пальцами, не думая о том, что нагружаю повреждённую пищеварительную систему. Гули не знают иных способов лечиться, кроме как праздновать пузо.

Сознание прояснилось, когда брюшная полость нармедона была выедена почти целиком, часть тазовых костей и рёбер обнажилась, теперь можно было разглядеть огромные лёгкие и нетронутые гениталии. Глядя на это красно-лиловое месиво, кости с глубокими следами зубов, я понял, что аппетит альгуля не идёт ни в какое сравнение с аппетитом обычных гулей. Мой собственный живот походил на натянутый барабан, часть кожи занимал большой красный рубец, истекавший сукровицей, но шкала жизни исправно заполнялась.

Поразмыслив немного, я выдрал лёгкие и наружу хлынул поток артериальной крови. Оказалось, что у могучего зверя разорвалось сердце, от этого он и умер.

Маленький белый гуманоид, с любопытством следивший на расстоянии десяти шагов, подошёл и несколько раз хлопнул меня ладошкой по плечу.

— Эй-эй! Ну ты здоров жрать! — заявил он тонким голоском.

Крамп широко улыбался, глядя мне в лицо.

— Не боишься, мелкий?

— Говорящий! — воскликнул крамп, отскакивая. — Говорящий альгуль!

— Именно что альгуль. Не боишься?

Он энергично замотал головой.

— А чего вас бояться? Я же не мясо! Я же корнеплод! Ха-ха!

Он заливисто расхохотался, и только тут я обратил внимание, что его кожа имела текстуру схожую с кожурой дайкона. Альгуль у меня в голове испытывал к коротышке исключительное равнодушие, притом, что обычно эта тварь хотела жрать всё живое.

— Идём! Идём-идём!

— Куда?

— Проводишь меня до дома! Ночью в лесу опасно, а я потеряло поясок из побегов щитокольчика!

Не дожидаясь согласия, крамп двинулся прочь.

— Идём-идём!

Вообще-то, мне нужны были шкуры нармедонов, но коротышка так беззаботно шагал по ночному лесу… Это ребёнок, я был почти уверен, — странный нечеловеческий, даже, наверняка, ненастоящий, но, всё-таки ребёнок.

Наконец дошли руки просмотреть журнал.

«Временное событие «Беззаботный найдёныш».

Молодой росток попал в беду, если вы пройдёте мимо, он погибнет!

Молодой росток спасён! Проводите его, дабы получить благодарность семейства».

Вот так, ни слова о награде. Что ж, раз я уже вмешался в судьбу этого НИПа, по крайней мере доведу дело до конца, а к охоте вернусь позже. В этом лесу должно быть ещё предостаточно нармедонов.

Коротышка бодро шёл сквозь ночь, глядя на светящиеся бутоны в вышине, напевал, насвистывал что-то, широко улыбался. Он казался довольно жизнерадостным, поглядывал на меня большими глазами.