Огненный омут - Симона Вилар

Эмма была поражена.

– К чему эти шутки с переодеванием?

– Да она и в самом деле монахиня, – засмеялся, притягивая Лив за плечи, Бьерн. – Но такая монахиня, что мои люди забывали грести, когда она прохаживалась меж румбами.

Эмма могла это понять. В Лив с ее вызывающей красотой, безвольным лицом и томным взором было нечто настолько откровенно плотское… Эмме совсем не понравилось, с какой улыбкой окидывал взглядом с головы до ног дочь Ботто ее муж Ролло. Но с самой Лив старалась держаться приветливо, хотя и намекнула, что если та решила стать одной из невест Христовых, то она не позволит ей распутничать под своим кровом.

Лив, конечно же, согласилась, хотя по тому, как призывно она поглядела на принесшего поклажу сильного раба, можно было предположить, сколь твердо она будет придерживаться данного слова. А пока она беспечно оглядывала отведенный ей покой, восхищалась стеклянными шариками в переплете окна, мягкостью перины, тут же попросила у Эммы померить ее жемчужную диадему.

– Кажется, тебе это ни к чему. Ты ведь теперь монахиня.

Но Лив лишь пожала плечами.

– Я сделала это назло отцу. Представляешь, Птичка, он задумал выдать меня за ярла из Котантена, а тот стар, вонюч, да еще и поднял на меня руку, хоть мы еще и не были женаты. А когда я пожаловалась отцу, он лишь сказал, что мне и нужен такой супруг, чтобы мог меня удержать. Что мне еще оставалось, как не стать одной из послушниц в обители святого Лупа и принять обет безбрачия?!

Теперь ты можешь звать меня сестрой Констанцией. Правда, красивое имя? Констанция. Куда лучше, чем Лив. Ну а мои родители пришли в страшный гнев, когда я стала монашкой. Дома мне просто житья не стало, а в монастыре было так уныло, что я постаралась как можно скорее перебраться в Бьернбе, где хозяйкой была моя сестра. Но Ингрид стала после замужества просто невыносима, и когда Бьерн сообщил, что уедет в Руан, я попросила взять меня с собой.

Эмма могла себе вообразить, чем именно разозлила эта монахиня свою младшую сестру. И она старалась держаться с Лив приветливо, но уже вечером во время пира поругалась с нею, заметив, что негоже монахине, принявшей постриг, принимать участие в плясках. Но Лив лишь смеялась. Она изрядно выпила, разрумянилась, и глаза ее вызывающе блестели. Эмме казалось, что никогда еще та не выглядела такой красивой и волнующей, как когда в своем черном одеянии кружила в хороводе, постоянно оказываясь рядом с Ролло.

– И зачем ты только ее привез! – упрекала Эмма Бьерна.

Но скальд лишь смеялся. Он поставил себе целью напоить епископа Руанского, и теперь Франкон в съехавшей на ухо митре втолковывал ему тексты Священного Писания. Потом он словно опомнился, повернулся к Эмме и сквозь икоту стал повторять, что на Троицу ей непременно надо быть в Эвре, дабы присутствовать на передаче мощей Святого Адриана.

– А Гийома оставь в Руане, – тыкал он пальцем в ее колено, настаивал, пока, не потеряв равновесие, рухнул к ее ногам. Сегодня он явно был не в том состоянии, чтобы выслушивать речи Эммы о высылке Лив в одну из женских обителей.

Позже, уже в своей опочивальне, она заметила мужу, что он уж слишком много внимания уделял новоявленной «сестре Констанции». Он же, в свою очередь, гневно высказывал ей за Бьерна. Эмма опешила.

– Но ведь Бьерн – мой лучший друг, он мне как брат. Я рада ему. О, Ролло, разве ты забыл, сколько он сделал, чтобы мы с тобой были вместе?

Однако Ролло, оказалось, был разгневан не на шутку, и Эмма из нападающей превратилась в оборонявшуюся. Они долго спорили, ругались, сходя на крик, пока Эмма, как всегда во время ссор, не пришла в сильное возбуждение и, гневно глядя на Ролло, не принялась срывать с себя одежду, а потом прямо-таки бросилась на него.

И Ролло, все еще в ярости, борющийся со страстью, стиснул ее, стал бешено целовать, повалил на шкуры перед камином. Они сошлись, как двое безумцев, изнемогающих от испепеляющего желания: быстро, неистово, зажигательно. И когда закончили, Эмма оказалась отчасти сидящей на полу, отчасти вжатой в большой деревянный сундук, а спина Ролло была выгнута дугой. И все же они были довольные, мокрые и усталые, благодарно улыбались друг другу. Еле добрались до ложа, заснули, обвив друг друга, больше не думая о ревности. Ролло был доволен уже тем, что Эмма не стала, как всегда, докучать ему разговорами о поездке.

На другой день он увез Бьерна показать готовящиеся блоки для осадных башен, стал объяснять их устройство, когда все будет готово. Скальд усиленно пытался выказать интерес, но проворчал, что викинги редко когда используют подобное и не лучше ли воспользоваться их испытанным методом внезапного нападения.

Ролло постарался подавить раздражение. Бьерну пора понять, что он замыслил не набег на деревни и усадьбы с частоколом, а настоящую войну, где на пути у них встанут целые города, крепости, окруженные крепкими стенами монастыри. Да, скальд никогда не был стратегом, его интересовали лишь слава и удача, о каких потом можно слагать хвалебные песни.

Поэтому Ролло перестал брать Бьерна с собой, предпочтя решать все с более толковыми помощниками Лодином, Гауком, Галем. Но все они, нет-нет, да и замечали Ролло, что его жена слишком много времени проводит с Серебряным Плащом. То они уезжают верхом, то катаются на лодке по Сене и рыбачат, то просто просиживают вместе вечерами, она поет, он что-то сочиняет. Нет, они никогда не бывают наедине и правила приличий соблюдают, однако их явная симпатия столь очевидна, что только слепец ее не заметит. И часто, когда Ролло, голодный и усталый, приходил вечером в покои к жене, то там было полно людей, лилась музыка, слышались песни, смех.

Сезинанда приносила детей, двоих своих и сына Эммы, кормилицей которого была. И Ролло видел, как его серьезный малыш Гийом улыбался Бьерну всеми ямочками, лез к нему на колени, но когда Ролло брал его на руки, начинал сокрушенно хныкать.

– Боги послали тебе отменного сына, – улыбался Бьерн, и сердце Ролло оттаивало. Мирная атмосфера, окружавшая скальда и Эмму, невольно передавалась и ему, и он молчал, хотя порой его пронизывала дрожь, когда он видел, как этим двоим хорошо вместе.

Странное дело, он был больше уверен в Бьерне, нежели в Эмме. Она не скандинавка, она кокетлива, падка на лесть. Ролло всегда казалось, что есть в ней нечто изменчивое. Но будь он проклят, он слишком любит ее. И ни разу не ударил, хотя помимо ее кокетства с Бьерном, она по-прежнему продолжала готовиться к поездке в Эвре.

Настал май. Город украсился зеленью. Люди танцевали и пели, приветствовали май. За городом вокруг шеста майского дерева устраивались танцы, состязания в беге и стрельбе. Пастухи старались пораньше вывести стада в поле, над опоздавшими смеялись, валяли их в траве. И все это среди подготовки к войне, когда кругом были вооруженные воины, пившие брагу в честь своих прошлых и будущих бранных побед.