Киевская Русь и русские княжества XII -XIII вв. - Борис Рыбаков

Привнеся необходимые поправки, мы можем следующим образом представить себе тот уникальный летописный листок, который историки XVI в. включили в свою новую («Никоновскую») летопись.

6372 г. (872 г.) Убиен бысть от Болгар Осколдов сын.

6373 г. (873 г.) Того же лета воеваша Асколд и Дир Полочан и много зла сотвориша

6375 г. (875 г.) Възвратишася Асколд и Дир от Царяграда в мале дружине и бысть в Киеве плачь велий. Того же лета бысть в Киеве глад велий. Того же лета избиша множество Печенег Осколд и Дир. Того же лета избежаша от Рюрика из Новагорода в Киев много новгородцких мужей[147].

Приведенные выписки интересны не только своей фактической стороной (бегство новгородцев от варягов в Киев, походы на печенегов, полочан, на Византию), но и тем, что свидетельствуют об очень раннем начале киевского летописания — на рубеже третьей и четвертой четверти IX. К этому интереснейшему источнику придется обратиться вновь при рассмотрении исторических событий IX в.

Какие-то лаконичные отрывочные записи велись, вероятно, и в дальнейшем, на протяжении X столетия. В самом конце X в., в 997 г., в расцвет княжения Владимира I был создан первый летописный свод, вобравший в себя и краткие годичные записи, и сведения из византийских хроник, и придворную эпическую поэзию (не былины), и припоминания самого летописца и его современников, и отдельные сказания, записанные в X в.[148].

Местом составления первого летописного свода могла быть кафедральная митрополичья Десятинная церковь в Киеве (настоятелем которой был Анастас Корсунянин) или кафедра заместителя (викария) митрополита белгородского епископа. Белгород расположен на рубеже земли Древлян, и это может объяснить известные симпатии к древлянам, проглядывающие в описании мести княгини Ольги древлянам[149].

Составление свода, его окончание могло быть приурочено к съезду епископов, происходившему в Киеве около 996–997 гг. и занимавшемуся разными юридическими делами (отмена вир за убийство, возможно, церковный судебный устав).

В Никоновской летописи, правда в сильно перепутанных заметках, дважды дело учреждения епархий и установления церковных властей в русских землях связано с именем не только Анастаса Корсунянина, но и Добрыни: в 990 г. будто бы митрополит отправился в Новгород «з Добрынею дядею Володимеровым и с Анастасом»; в 991 г. такое же путешествие было предпринято на другую далекую окраину с «четырма епископы… и з Добрынею и со Анастасом»[150]. Быть может, в этом сопряжении имен херсонесского церковника, ставшего видным лицом в Киеве, и Добрыни, заступившего место таких мажордомов, как Свенельд и Блуд, отразилось действительное участие Добрыни, крупного государственного деятеля, в первоначальной организации церковных дел?

Летопись всегда рассматривалась как дело государственное. Вполне возможно допустить, что дядя и воспитатель Владимира, Добрыня, был причастен не только к созданию некоторых эпических былин — произведений тех лет, но и к созданию первой сводки разнородных материалов по истории Киевской Руси. Допущение, что Добрыня имел какое-то отношение к первой государственной летописи Киева, облегчит нам в дальнейшем понимание первой летописи Новгорода, составленной не без участия сына Добрыни Константина и основанной на Киевском своде 997 г.

Участие церковных и княжеских кругов Киева, с одной стороны, и древлянско-белгородских кругов, с другой, вполне объясняет нам двойственность летописного свода и наличие в нем некоторых противоречий, особенно, когда речь шла о более отдаленных временах.

Составление свода представляется коллективным делом 992–997 гг., к которому были привлечены и настоятель Десятинного собора Анастас (не забывший себя на страницах летописи) и безвестный белгородский автор, близкий к Святославу Древлянскому, каждый со своей суммой источников и записей. Не исключена возможность того, что интересы великокняжеского дома были представлены Добрыней, также не забытым этой летописью и ярко обрисованным ею в качестве полководца и умного государственного мужа.

Первый Киевский летописный свод, история князя Владимира и его предшественников — смелая и интересная попытка первого исторического обобщения полуторавековой жизни Киевской Руси.

В этом своде много шероховатостей, отдельные его части плохо пригнаны друг к другу, обнаруживая швы между разными отрезками и противоречивые тенденции разных авторов или источников. Но в целом — это великолепное, полнокровное и красочное произведение, неожиданно сложное и интересное для X столетия. Отдельные недочеты свода 997 г. не мешают нам воспринимать ценность этого широкого исторического полотна, как ошибки в перспективе средневековых художников не мешают нам любоваться их фресками.

Владимиров летописный свод и Владимиров цикл былин — два одновременных монументальных исторических произведения, с разных позиций, но одинаково восторженно отразивших героическую эпоху строительства огромного государства, эпоху борьбы с могучим степным противником.

Былины дают нам народную оценку событий и лиц, а летопись знакомит с придворными оценками, с книжной культурой, дружинным эпосом и также с народными сказаниями.

Прогрессивность раннефеодальной империи очень явно ощущается в совпадении исторической оценки эпохи Владимира (князя, опиравшегося на широкие народные круги, занятого патриотической борьбой, князя, отказавшегося от варяжских наемных отрядов) как в феодальной исторической литературе, так и в народном былинном эпосе.

На протяжении XI в. летописи велись и в Киеве и в Новгороде («Остромирова летопись»): Продолжалась и практика составления летописных сводов, выражавшаяся в отборе и переписывании старого материала за несколько столетий, к которому присоединялась хроника последних лет, быть может, написанная самим составителем свода.

Со времен А. А. Шахматова предметом обсуждения историков являются такие предположительно выделяемые летописные своды:

Свод 1073 г. Киево-печерского игумена Никона.

Свод 1093 г. Условно приписываемый Киево-печерскому игумену Ивану.

Но несомненно, что наиболее полным, наиболее концепционным и интересным для нас является тот летописный свод, который снабжен обширным историческим введением — «Повесть временных лет» — и связан с именем монаха того же Печерского монастыря в Киеве — Нестора. Следует оговориться, что под «Повестью временных лет» историки и филологи очень часто подразумевают не только вводную (недатированную) часть, но и примыкающую к ней летопись, содержащую описание событий 860— 1110 гг. Для устранения разноречий следует принять такое понимание, объединив под одним названием и введение и летописный свод.

В средневековой европейской и восточной литературе трудно найти другое историческое произведение, которое пользовалось бы в своей стране таким же неизменным уважением и широким распространением, как русская «Повесть временных лет».

Она создавалась в Киеве почти одновременно с «Пространной Русской Правдой», когда Киевская Русь, достигнув своего наивысшего развития, готовилась дать жизнь полутора десяткам новых государств. Юридический кодекс и свод исторических знаний о Руси просуществовали пять столетий после своего создания. От летописных сводов разных русских княжеств XII–XIII вв. до труда Татищева в XVIII в. «Повесть временных лет» открывала собой изложение русской истории. Уже в XV в. русского историка восхищала разносторонность и правдивость автора «начального летописца киевского, иже вся временнобытьства земельская необинуяся показуеть» и пишет «не украшаа пишущаго» (т. е. описываемого)[151].

Для историков XVIII–XX вв. «Повесть временных лет» и в особенности ее вводная часть, посвященная вопросам, «откуда есть пошла Руская земля, кто в Киеве нача первее княжити и откуда Русская земля стала есть», служила основным источником, важнейшим материалом для построения тех или иных концепций ранней русской истории. Противоречия различных частей летописи, написанных разными лицами, порождали противоречия во взглядах позднейших историков; ошибки киевских монахов XII в. порождали ошибки исследователей спустя восемь столетий. Сложность и запутанность текста нередко открывала дорогу тенденциозным толкованиям; недаром и норманисты и антинорманисты одинаково ссылались на летопись.

Завершение «Повести временных лет» падает на 1110–1118 гг., полные разных событий: крестовый поход русских князей на половцев в 1111 г., смерть великого князя «сребролюбивого» Святополка, народное восстание в Киеве в 1113 г., приглашение киевским боярством давнего соперника Святополка Владимира Мономаха в обход династического старшинства и утверждение Мономаха в Киеве. Летописцам трудно было угнаться за событиями и сохранить плавную непрерывность изложения. В 1116 г. игумен Выдубицкого монастыря Сильвестр окончил написание летописи, доведенной до февраля 1111 г. Пять лет ушло у него на переписку (с некоторыми добавлениями) чьего-то труда. Продолжение летописи состоит из статей, возможно, написанных разными авторами, со своими диалектальными формами каждый. Дело осложнялось тем, что основная часть летописи, переписанной Сильвестром, компоновалась и писалась в Киеве при князе Святополке и должна была освещать события с позиций этого князя, упорно враждовавшего с Мономахом. Когда же великим князем стал Мономах, то старая летопись потребовала обновления и устранения тех ее строк, где Владимир был описан враждебно. В главном культурном центре Киева — в Печерском монастыре — упорно держалась традиция, что главную русскую летопись написал «черноризец» этого монастыря Нестор. В переписке двух видных церковников начала XIII в. епископа Симона и Поликарпа дважды поминается «Нестор, иже написа летописец», «блажены Нестерь в летописци написа…» К сожалению, здесь не указано, какую именно летопись и в какое время написал Нестор[152].