Акула пера в СССР - Евгений Капба
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мозг мой порой работал особым образом, запоминая слова а иногда и целые абзацы, совершенно бессмысленные. Аш-назг дурбатулук, аш назг гимбатул, аш назг тхаркатулук, агх бурзум иши кримпатул! Вот зачем это мне? Или, например, тот факт, что Сегаульский договор между Непалом и Британской империей подписали с непальской стороны — Радж Гуру Гаджарадж Мишра и Чандра Секхер Упадхьяя, с британской — подполковник Пэрис Брэдшоу. А первым монгольским космонавтом и сто первым — в мире был замечательный товарищ Жугдэрдэмиди́йн Гуррагча́.
И теперь эта дурацкая особенность, кажется, могла принести пользу. Вот как мне в 2022 году могло пригодиться знание устройства котлоагрегата на базе котла ДЕ 25/24 фирмы Kazlu Rudos Metalas? Вообще никак. Информационный шлак. Я как-то писал материал для коммунальщиков про котельные и впечатлился тем, что такая простая в общем-то хреновина может спасти город от целых гор лигнина — довольно противного вещества, древесных отходов гидролизного производства. Лигнина этого на днепровских кручах и в оврагах на окраинах Дубровицы было хоть жопой жри — буквально целые горы и горные хребты. На заводе производили кормовые дрожжи для скота всего запада СССР и утилизацией отходов как-то не заморачивались. А в начале двухтысячных, когда российская нефть стала дорожать — задумались о местных видах топлива. И какие-то наши дубровицкие кулибины почесали затылки и доработали этот самый ДЕ 25/24 так, что лигнин перегорал в нем практически без остатка.
И я вот про это писал — много. Мозг тогда чуть не лопнул, но вроде как изложить для широкой публики удалось доходчиво. "Котлоагрегат на базе котла ДЕ 25/24 фирмы Kazlu Rudos Metalas позволял сжигать лигнин, целлолигнин и древесные отходы в разном соотношении. После пиролиза топлива при 600–800 °C в предтопках пиролизный газ дожигали в котле с полным разложением и сгоранием органических канцерогенных веществ. Температуру горения повышали до 1100 °C (и выше) за счет предварительного подогрева дутьевого воздуха. В этом котлоагрегате лигнин горел без «подсветки» газом и при любом содержании древесной щепы или опилок в смеси" — это не аш назг дурбатулук, конечно, но в принципе что-то подобное. Такую жуть я переводил на человеческий язык и делал из нее удобоваримое чтиво с фоточками мужественных рабочих и самосвалов, пылящих по лигниновым горам. Так что в голове всё это отложилось намертво, и теперь я даже чертеж изобразил. Ладно, не чертеж — так, дурацкую схему. Но я надеялся, что грамотный специалист с гидролизного завода сможет разобраться и выдвинуть рацпредложение. А я с этого поимею жирный материал и внимание небожителей к нашему городишке.
Это по большому счету и было главной задачей — чтобы Дубровица постоянно была на слуху. Потому я и тормошил Краеведческий музей и архив по поводу Деражни, потому и налаживал контакты с предприятиями, потому и…
От листка бумаги с чудовищным рисунком котлоагрегата, который выходил у меня похожим на звездолет из StarWars, меня оторвал звонок телефона.
— Газета "Маяк", редакция… — сказал в трубку я.
— Здравствуйте, дорогая редакция, — голос был мужской и какой-то грустный. — Я даже не знаю, почему я вам звоню. Просто не представляю, куда обратиться.
— Ничего-ничего, — говорю. — Мы же для людей работаем. Расскажите, что у вас случилось?
— Ну, так-то у меня умерла тёща.
— Мои соболезнования…
— В общем, хоронили тёщу на городском кладбище, место уже заранее было — рядом с тестем. Наняли рабочих, всё честь по чести… Приехали, привезли — оказывается, эти кладбищенские не там выкопали могилу! Родители жены — Ваньковичи, а они — у Ваньковых ограду разобрали, плитку выломали. Представьте, все стояли на жаре, ждали, пока выкопают новую яму. Гроб с усопшей — тоже стоял. Ладно я — мне-то что? Но — жена, дети, родственники! Теперь Ваньковы, конечно, вопросы задают — нужно как-то восстановить порушенное, а этим кладбищенским — хоть бы хны. Говорят — пятьдесят на пятьдесят скидывайтесь, всё восстановим. Это как понимать?
— Дичь какая-то, — искренне сказал я. — Если, предположим, мне дадут задание написать про одного человека, а я перепутаю — и напишу про другого, это же моя вина, верно?
— Вот! Совершенно с вами согласен… Они какие-то борзые, понимаете? Как будто сам черт им не брат… Вот вас как зовут?
— Гера, Белозор.
— Очень приятно, а меня — Петя. Так вот, Гера, я, честно говоря, не знаю — мне в милицию звонить, или в горсовет идти, или еще куда?
— Ну, для начала — сходите к начальнику отдела благоустройства и зеленого строительства, насколько я знаю — городские кладбища в его епархию входят. Объясните ситуацию, поговорите… Вас должны направить куда нужно, разъяснить кто кому чего должен. Если что — звоните мне.
— Спасибо, Гера. А то я как-то растерялся, если честно… Морды бить — вроде стыдно, а как справиться с этой братией — понятия не имею.
— Держите в курсе, ладно? Мало ли что…
— Ладно. Ну, всего хорошего.
В трубке раздались короткие гудки, и я некоторое время смотрел на телефон, впечатленный услышанным. Такая хрень случалась и в двадцать первом веке: звонили и писали люди, рассказывали свои проблемы, а я сидел в чертовом кабинете, и, от всей души желая помочь, понятия не имел, как это можно сделать. Вот что тут делают с подобными проблемами? Идут в ОБХСС? Или куда? И что могу сделать конкретно я? Могу — зайти к шефу, обрисовать ситуацию и попросить разрешения начирикать заметку из серии "Нам пишут" — без имен. Мол, сообщил нам товарищ А., что жуткие дела творятся на кладбище. Про Старорусское кладбище и прилегающее к нему еврейское ходило множество историй — и что-то такое про беспредел и перехлесты тамошних товарищей я когда-то слыхал. Но — вроде как про девяностые.
Телефон снова затрезвонил, и я подхватил трубку:
— Газета "Маяк", редакция…
— Гера! — голос шефа был излишне бодрым, и это настораживало. — Зайдите ко мне.
—
