Личное дело Мергионы или Четыре чертовы дюжины - Игорь Мытько

– Вот как? – тетка прошлась по противно хрустящему смерзшемуся песку – И почему против?

Что-то в интонации Чиингиихи подсказывало Мерги, что если она сейчас не даст разумного ответа, идти вдоль реки ей придется в одиночку. Девочка глянула на Руку Помощи. Та пожала плечами, то есть пальцами.

– Ну-у-у… скорее река вытекает из Двух Чаш, чем впадает в них, – ляпнула Мергиона. – Значит, надо идти к истоку.

Тетка фыркнула. Один из варанов от избытка эмоций куснул другого.

– Вытекает из Двух Чаш… Ладно. Раз уж мы здесь, попробуем понять логику циклопов. Стражи Чаш всегда выбирают самое неприметное и неизвестное место. Река Тарим известна тем, что все время меняет свое русло, иногда впадает в озеро Лобнор, а иногда не впадает. В результате озеро то исчезает, то появляется в новом месте. Хм. Кочующее озеро – слишком приметный объект. Циклопы не стали бы скрываться около него. И Лобнор недалеко отсюда, километров сто… Да, действительно, надо искать вверх по реке.

– Я же говорила! – обрадовалась Мергиона. – Я умная?

– Не глупее циклопов, во всяком случае, – улыбнулась Чпингниха. – Ладно, останавливаемся на ночлег, утро вечера мудренее.

Ни тетка, ни Мерги не подозревали, что самой мудреной окажется ночь.

Глава тридцать вторая

Мергиона укрощает демонов

Не надо бояться демонов! Они сами нас боятся. Иначе почему они появляются только по ночам?

Мергиона открыла глаза. Она лежала в теплой повозке, освещенной красноватыми волшебными углями. («Эти угольки только греют, – объясняла тетка, – а обжечься о них невозможно. Если, конечно, руками не хватать».) Кроме Чиингиихи и варанов, в повозке больше никого не было.

Но все-таки Мерги казалось, что здесь есть кто-то еще. Или что-то еще. Она несколько минут переводила взгляд из одного угла в другой, но так ничего и не заметив, снова закрыла глаза.

И тут девочка поняла, что больше не сможет заснуть. Потому что ей… очень страшно.

«А вдруг сейчас из пустыни выползет песчаная жаба, заползет в палатку и откусит ногу. Или руку. Или придет тролль-людоед, схватит, унесет в скалы и бросит в пропасть. И я буду лететь в темноте долго-долго и кричать, а потом о камни… И вдребезги».

Мергиона и не подозревала, что она такая трусиха. И что у нее такое богатое воображение. Она уже во всех деталях видела отвратительную песчаную жабу, о существовании которой до этой минуты даже не подозревала.

«А если меня схватит самая жестокая спецслужба? – с нарастающей паникой думала Мергиона. – И будет пытать. А потом посадит в каменный мешок. И зароет мешок глубоко в землю. И я там буду сидеть скорчившись, пока не умру. И никто, – она обмерла, – никто и никогда меня не найдет».

Ладони Мергионы взмокли.

«Или сюда просочится Нечто. Нависнет надо мной, раскроет акулью пасть и проглотит. И меня не станет. Навсегда».

Теперь Мерги точно знала, что в повозке кто-то есть. Краешком глаза она заметила какую-то смутную тень.

Девочка резко повернула голову и увидела… огромные красные глаза!

Мергиона крепко зажмурилась и натянула на голову одеяло.

«Надо закричать, надо закричать, надо закричать, – колотилось сердце. – Разбудить тетю Чилу, она спасет, она защитит, она… Она же спит! Она же не знает, что Это здесь!»

Страх за беззащитную спящую Чиингииху буквально вышиб из Мерги страх за себя. Как пробку из дешевого детского шампанского.

Мергиона отчаянно вскочила и развернулась к ужасным красным глазам. Она была готова драться насмерть с песчаной жабой, троллем-людоедом, самой жестокой спецслужбой и даже с Нечто.

Глаза оказались красными угольками, о которые невозможно обжечься. Если, конечно, не хвататься руками.

Мерги почувствовала, как страх стекает с нее, испаряется, как детское шампанское, когда его открывают тайком от мамы.

А еще ей показалось, что кто-то с еле слышным вздохом разочарования покинул повозку.

Один из варанов поднял голову и посмотрел на Мергиону.

– Никому не говори, – сказала девочка. – А то меня засмеют.

Варан высунул язык, но промолчал.

С чувством невероятного облегчения девочка забралась под одеяло и начала засыпать. А чтобы лучше спалось, она решила думать о чем-нибудь приятном и успокаивающем. Например, о друзьях.

«Где сейчас Сен и Порри? Сен, небось, дома. А Порри в своей Силиконовой долине. Наверное, им хорошо».

Мергионе вдруг стало обидно.

«Конечно, им хорошо! Спят, небось, в уютных постельках, а обо мне и не думают. Или думают: вот дура, поперлась черт те куда, ну так пусть там сама выкручивается, а нам и здесь хорошо».

Сон опять пропал.

«И тетушка эта тоже. Ей-то что, она взрослая и колдовать умеет. Делает что хочет! А ко мне относится, как будто мне двенадцать лет! Командует все время! И вообще».

От тетки мысли снова перекинулись на друзей. Точнее, на «друзей».

«У них-то и мамы, и папы на месте. Папы, кстати, большие начальники. А Порри еще и маг, изобретатель, победитель Мордевольта, победитель Бубльгума, победитель Дня Закрытых Дверей… Ну да, они мне помогали, ну и что? Да они больше выпендривались, чем помогали. А почему они сейчас не помогают? Где они сейчас? Спят в уютных постельках!».

Мергиона пошевелила губами и поняла, что в Лондоне еще ранний вечер, а в Америке – разгар трудового дня, так что вряд ли Гаттер и Аесли спят в уютных постельках. Но это не помогло. На душе было тяжело и противно. Хотелось сделать какую-нибудь гадость. Причем совершенно ясно, кому.

«Ну ладно, я еще вернусь. Войду в Первертс с Двумя Чашами в руках, выбегут они навстречу, а я на них посмотрю сверху и скажу:

– Ну, детишки, как делишки? Что новенького изобрел Порренька? Самосвал для песочницы? А что интересного придумал Сенечка? Как обхитрить воспитательницу и не кушать манную кашку?

– Прости нас, великая Мергиона! – закричит Сен. – Мы тебя не ценили, не берегли, мало хвалили, плохо почитали!

И упадет на колени, и начнет стукаться лбом об пол.

А Порри будет долго стоять, раскрыв рот и выпучив глаза, а потом скажет:

– Кажется, у меня озарение.

И тоже начнет стукаться лбом об пол.

И вот они бьются головами, а я стою над ними и… и… ой, не могу!»

Не в силах больше всерьез воспринимать нелепую картину своего триумфа, Мерги прыснула, взвизгнула, сунула в рот край одеяла и давилась от смеха, пока не выступили слезы.

И снова ей почудилось, как нечто неосязаемое вылетело из фургончика, недовольно ворча и унося с собой противную тяжесть.

– Ну и дурь у меня в голове, – пробормотала засыпающая девочка, – надо же такое вообразить. Мне должно быть стыдно…

Мергионе стало стыдно. Очень стыдно. Как она могла так думать о друзьях? А о Чиингиихе? Что она из себя возомнила!

– Я неблагодарная девчонка, – прошептала Мерги. – Я просто свинья.

На глазах снова выступили слезы, на этот раз тяжелые и горькие.

«Из-за меня хорошие люди бросают все и жертвуют своим временем, здоровьем, жизнью. А я? Веселюсь и прыгаю. Я же неделю отдыхала у Чиингиихи, вместо того чтобы искать папу. У меня же папа пропал!»

Девочка чуть не застонала от горя.

«Папа убежал из Безмозглона, потому что… потому что я ни разу его не навестила! Ни одного письма не написала. Ни разу за двенадцать лет! Ну и что, что не знала? А кто виноват, что ты не знала? Трудно было узнать?»

Мергиона даже не заметила, что перешла с собой на ты. Она оказалась жалким, никчемным, бездушным созданием. И глупым к тому же. Перед девочкой промелькнули все ее дела и слова, и все они были безнадежно дурацкими и уродливыми.

«Я во всем виновата. Я должна все исправить. Прямо сейчас».

Мерги откинула одеяло, натянула паранджу и шагнула к выходу.

– Мергиона! – Рука Чиингиихи цепко ухватилась за подол паранджи. – Ты куда?

– Это я во всем виновата, – всхлипнула Мерги, – я плохая. Я должна сама пойти… пойти в пустыню искать папу… Чаши… циклопов… мне надо искупить…

– Так-так, – сказала Чиингииха, – понятно.

Тетка зыркнула в один угол, в другой и торжествующе закричала:

– Ага, попался! А ну, стой!

Серая тень метнулась из повозки. Чиингииха в мгновение ока сплела из белых ниток пентаграмму и выскочила вслед за тенью. Пустыня вокруг повозки озарилась зеленым.

Мерги тут же отпустило. Девочка потрясла головой, не понимая, что на нее нашло и почему перестало, и высунула нос наружу.

Висевшие в воздухе огромные призрачные зеленые свечи освещали тетку, протянувшую руку к серой рогатой тени. Незваный гость явно собирался покинуть поле боя, но Чиннгииха тормознула его фирменным кагэбабайским заклинанием:

– Стоять-бояться!

Тень зависла, и тетка ловко набросила на нее нитяную пентаграмму. Потом притянула брыкающегося пришельца поближе и примотала хвост нити к повозке.

Тень пару раз дернулась и обмякла.

Чиингииха повернулась к Мергионе.