Сыновья - Пэрл Бак

И опустив глаза, он налил теплого вина в чашку. Но Ван Тигр не ответил, потому что мысли его были далеко от этого бедняка, а сам он был рад, что настало этакое время. Он налил себе вина и быстро выпил его. Оно разлилось по всему телу, крепкое и горячее, удалило в голову, и к щекам его прилила краска. Он выпил немного, всего несколько чашек, заплатил за выпитое и, кроме того, еще за одну чашку, которую вынес своему верному человеку. Тот благодарно ухватился за чашку обеими руками и попробовал вино, лакая его, как собака, а потом запрокинул голову и вылил его в горло, потому что мало было проку от его раздвоенной верхней губы. Ван Тигр вернулся в лавку и спросил хозяина:

— А кто правит этой областью?

Лавочник оглянулся по сторонам, но поблизости никого не было, и он сказал, понизив голос:

— Главарь шайки бандитов, по прозвищу Леопард. Это человек жестокий и злобный. Все мы должны платить ему подать, а не то он налетает на нас со своими бездельниками, и все они, словно стая хищных воронов, обирают нас дочиста. Все мы хотели бы отделаться от него!

— Разве некому с ним бороться? — небрежно спросил Ван Тигр, садясь за стол, словно это были сущие пустяки и для него ничего не значили. И чтобы казаться еще беспечнее, он сказал: — Принеси мне чайник зеленого чая. Вино жжет мне горло, словно огнем.

Хозяин принес чай и ответил Вану Тигру:

— Некому, господин мой! Мы пожаловались бы на него высшим властям, если бы от этого был какой-нибудь толк. Как-то раз мы ходили в ямынь,[1] туда, где живет начальник нашей области. Мы рассказали ему о нашем деле и просили прислать к нам солдат, взяв подмогу у другого начальника, который выше его; мы думали, что, может быть, вместе им удастся прогнать нашего притеснителя. Однако, господин, когда пришли эти солдаты, оказалось, что это жестокие люди; они долго прожили в наших домах, насиловали наших дочерей, ели, сколько хотели, не платили нам и в конце концов стали для нас непосильным бременем. А кроме того, они были такие трусы, что разбежались, как только запахло битвой, и бандиты после этого еще больше осмелели. Мы опять пошли к начальнику и попросили его взять своих солдат обратно. Но вышло еще хуже, потому что многие из солдат пристали к бандитам, говоря в свое оправдание, что им давно не платят, а есть что-нибудь нужно, и нам стало еще хуже прежнего, потому что, куда бы солдат ни ушел, он берет с собой винтовку. И этого еще мало: наш начальник, который живет в главном городе области, прислал к нам своих сборщиков и наложил на нас всех большие налоги, — на крестьян и на лавочников тоже, — говоря, что государство вошло ради нас в большие расходы, и мы должны их оплатить. Мы-то хорошо знали, что деньги пошли не государству, а ему самому на опиум, и с тех пор не просили помощи, думая, что лучше каждый праздник платить Леопарду, сколько нужно, чтобы он не притеснял нас сверх меры. Хорошо еще, что пока нет голода, но урожай был неплохой уже несколько лет подряд, и, должно быть, небо скоро пошлет нам голодный год, и впереди нас ждет много тяжелых лет. Не знаю, что мы тогда будем делать.

Ван Тигр внимательно выслушал весь этот длинный рассказ, сидя за чаем, и потом спросил:

— Где живет этот Леопард?

Тогда хозяин взял Вана Тигра за рукав, подвел его к маленькому окну, выходящему на восток, и, указывая своим крючковатым, запачканным в вине пальцем, сказал:

— Вон там видна гора с двумя вершинами, она называется горой Двуглавого Дракона. Между гребнями лежит лощина, в этой лощине — становище бандитов.

Это-то и нужно было знать Вану Титру, но притворяясь, что ему совсем нет до этого дела, он сказал небрежно, поглаживая пальцами свой твердый рот:

— Что ж, я буду держаться подальше от этой горы. А теперь мне пора в дорогу, я еду домой, на Север. Вот деньги, которые я тебе должен. А вино, как ты и говорил, очень хорошее, крепкое и приятное на вкус.

Потом Ван Тигр вышел из лавки, снова сел на коня и со своими двумя спутниками поехал окольным путем, чтобы не проезжать больше мимо деревень. Он ехал, поднимаясь на вершины обступивших его кругом холмов, где было безлюдно, хотя люди были недалеко, потому что вся эта местность была распахана и изобиловала поселками и деревнями. Но он не отрывал глаз от двуглавой горы и направил своего коня к югу от нее, к другой горе, пониже первой и кое-где поросшей соснами.

Весь этот день они ехали молча, потому что никто не смел заговорить с Ваном Тигром, если он не начинал первым, — разве только когда было какое-нибудь неотложное дело. Один раз Рябой вздумал было запеть вполголоса, потому что он был из тех, кому трудно молчать, но Ван Тигр строго на него прикрикнул, не будучи расположен слушать пение.

К концу дня, перед заходом солнца, они достигли подножия поросшей соснами горы, к которой ехали много часов подряд, и Ван Тигр сошел с усталого коня и начал взбираться на гору по грубым каменным ступеням. Ступени вели на вершину, и он шел впереди, а спутники его следовали за ним, и животные спотыкались о камни, а гора с каждым шагом становилась все круче; дорога шла по скалам, и горные ручьи мелькали там и сям меж камней и деревьев, и везде росли травы, высокие и густые. Мох, покрывавший камни, был мягок, и на нем почти не было заметно следов, словно не больше одного-двух человек прошли этой тропой. К заходу солнца они достигли конца горной дороги, она кончалась у храма, выстроенного из дикого камня и прилегавшего к утесу, так что этот утес служил задней стеной храма. Деревья почти совсем скрывали храм, но выцветшие красные стены были видны издали, потому что заходящее солнце ярко их освещало. Храм был небольшой, старый и полуразвалившийся, и ворота его стояли на запоре.

Ван Тигр подошел к храму и долго стоял, приложив ухо к запертым воротам. Но ничего не было слышно, и он начал стучать в них ручкой своей ременной плетки. Долгое время никто не подходил, и тогда он застучал яростно и сердито. Наконец ворота слегка приоткрылись, и выглянуло бритое лицо священника, очень старое, сморщенное лицо. И Ван Тигр сказал:

— Мы ищем приюта на ночь, — и голос его звучал грубо, резко и ясно в окружающей тишине.

Но священник приоткрыл еще чуть-чуть ворота и сказал тонким, слабым голосом:

— Разве в деревнях нет харчевен и чайных домов? Здесь нас только горсточка людей, мы отреклись от мира и едим самую скудную пищу; мяса не берем в рот и пьем только воду. — И дряхлые колени его дрожали и подгибались, когда он смотрел на Вана Тигра.

Но Ван Тигр оттолкнул старого священника в сторону, прошел в ворота и крикнул племяннику и Заячьей Губе:

— Здесь как раз такое место, какого мы ищем!

Ван Тигр зашагал дальше, не обращая никакого внимания на священников. Он вошел в храм через главный зал, где стояли боги, похожие на самый храм; они были так же ветхи, и позолота осыпалась с их глиняных тел. Но Ван Тигр даже не посмотрел на них. Он миновал их и, войдя в боковые, внутренние кельи, где жили священники, выбрал себе небольшую комнату, получше других, недавно вымытую. Здесь он отстегнул и снял с пояса меч, а верный человек пошел рыскать по храму и принес ему поесть, хотя это был всего-навсего рис с капустой.

Но в эту ночь Ван Тигр, лежа на кровати в выбранной им комнате, услышал тихие, жалобные стоны, глухо доносившиеся из зала, где стояли боги, и пошел посмотреть, в чем дело. В зале собралось пять старых священников с двумя маленькими прислужниками, которых оставили при храме родители-крестьяне в благодарность за то, что молитва их была услышана. Все они плакали, опустившись на колени перед Буддой, который сидел посредине залы, сложив руки на толстом животе, и с плачем молили бога спасти их. В зале горел факел, и пламя его колебалось на ночном ветру; освещенные этим колеблющимся пламенем, они громко молились, стоя на коленях.

Ван Тигр смотрел на них и прислушивался и наконец понял, что они молили защитить их от него самого:

— Спаси нас, спаси нас от бандита!

Тогда Ван Тигр громко окликнул их, и священники вздрогнули от неожиданности, заслышав его голос, и сразу торопливо вскочили на ноги, путаясь в длинных одеждах, все, кроме старого священника, настоятеля храма, который распростерся ниц на земле, думая, что настал его последний час. Но Ван Тигр успокоил их:

— Я вас не трону, старики! Смотрите, у меня вдоволь серебра, чего же вы меня боитесь?

И он раскрыл кошелек, висевший на поясе, и показал серебро, которое носил в нем. И правда: серебра было столько, сколько им в жизни видеть не приходилось, а потом продолжал:

— У меня есть серебро, а у вас я ничего не прошу, кроме приюта на время, какой дают в храме каждому, кто в нем нуждается.

Увидев серебро, священники успокоились и, переглянувшись, заговорили между собой:

— Это военачальник, который убил кого не следует или попал в немилость у своего генерала и теперь должен скрываться. Мы слыхивали про таких.