Русская красавица - Виктор Ерофеев

А тут фотограф X. говорит, что ему наша затея нравится и что пошлости он не потерпит, а сделает все как положено, на высоком художественном уровне, достойном, например, Ренуара. Нет уж, спасибо вам, возразила я, такие толстожопые и сисястые, как подтаявшее эскимо, пусть остаются в прошлом, а вы подберите другой ключ, и вообще учтите: моя красота очень русская! И Ксюша Мочульская, моя Ксюша, говорит: у тебя, солнышко, народная красота! А американцы, добавляет, все-таки глупые, потому что однажды в Чикаго я смотрела передачу по местному телевидению, как в зоопарк привезли белого медведя, и они все обсуждали вопрос белого медведя, обсуждали и никак не могли обсудить. Но фотограф X., родом из театрального города Ленинграда, говорит: ну, тогда я знаю, что делать! Только ты не стесняйся, говорит Ксюша, а чего мне стесняться, товар не залежавшийся, а Ксюша говорит: а потом будем пить и веселиться, и фотограф говорит: обязательно.

Засучил рукава, сбросил вельветовый пиджачок, лампы расставил, юпитеры и озарил ярким светом мою зрелую красоту и великолепие, и ахнула Ксюша в ладошку, дивясь потаенной роскоши, и пришел в изумление бесстрастный профессионал, повествуя об одиночестве истинной вдовы, о ее печали и робких попытках успокоения перед трюмо, где трофейные духи стоят вперемежку с баллонами лаков, и отразилась я на фоне гудящего газоаппарата, удивившего своей радикальной конструкцией заморского мастурбатора, и открылась я, и черные тоненькие чулки поднялись в воздух, и оглянулась я в полусумраке, приветствуя радостного читателя, и плачу, и скорблю, вспоминая безвременно минувшего супруга, но вот уже раскраснелась от одинокой муки щека, и участилось неровное дыхание, и прикрылись воспаленные, отуманенные слезами и думами глазки, и бешеным цветом зажглась рыжая лиса моей шубы, и возвестило зияние раны, что я, подстреленная вдова, вспомнила нежность супруга и остаюсь ей верна, а жизнь продолжается, несмотря на печальные принадлежности, переполох нарядов и тошноту зеленых очей, что вдруг становятся серыми, сирыми, серыми, и вновь удивлен американский клиент, не понимающий российских превращений, и так далее, покуда гудящий газоаппарат не примет меня под свою взрывоопасную опеку и струи воды не сверзятся на лесные красоты: там земляника спеет в соседстве с иван-да-марьей, там пахнет елочными иголками, там знойная тишина, излучина реки и косогор, поросший сосной, чьи цепкие корни похожи на пятерню пианиста, о, мой Дато! но гудящий газоаппарат гудит и выделяет тепло, которое мне никогда не заменит нежность супруга, погибшего от трепета романтических будней, охваченного спазмом Валдайской возвышенности, которого не понял, как ни старался понять, странствующий маркиз образца тысяча восемьсот тридцать девятого года, но жизнь продолжается, льется вода, и мыло скользит между пальцев, и пляшет неустойчивая табуретка, и если тоска не проходит и не пройдет, то боль затихает, замирает, из горечи лекарства проглоченный стрептоцид растворяется в сладкое марево, если не запивать, и не нужно запивать, не нужно прятать слез, пусть ровным и лучезарным потоком! а черные тонкие, безо всяких кружев, чулки стоят будто рамки некролога, и сквозь ткань траурного рубища светится закатным светом изгиб, излучина, пыльная дорога, утопая в белых простынях, черное-белое, белое-черное, и только волосы мои дружны с рыжей лисицей, и я, поднимая их кончиками пальцев вверх, вверх, скорблю.

Ища бегущие моменты красоты, X. извивался. Ксюша смотрела на меня с таким разливом любви, что не могла не запечатлеться бесплотным бликом, и даже мелькнула на одной из них в роли ангела-утешителя, слетающего на землю, дабы сообщить, что супруг доставлен в целости и сохранности, и мы обнялись, и она схоронила в моих волосах ангельское лицо, и только груди дышали трогательным изъяном, и братья, тыкая в груди, задали вопрос: не Ксенья ли это Мочульская, сменившая гражданство? Ирина Владимировна! Это, простите, не идет к вашему лицу, хотя формальных претензий нет, а раз не имеете, сказала я, то выпьем, ребята, и близнецы выпили коньячку и в общем и целом понравились мне, ребята хорошие, и очень внимательно были склонные меня выслушать, только на Ксюшу осерчали бесповоротно, а фотограф X. был вполне удовлетворен, и мы стали ждать результатов, как школьницы, а я пела Ксюше новые куплеты про цыган:

Цыгане любят лютоТвердую валюту… —

и разъезжали на розовом авто, пугая прохожих, а после подоспели результаты, и они были великолепны, и мы закричали от счастья, так были красивы эти невиданные картинки, и Ксюша потребовала, чтобы X. отдал негативы, и он с сожалением расстался с ними и заломил сумму, хотя и по дружбе, но ссылаясь на долги и неустроенный быт, поскольку недавно разошелся с женой по причинам принципиального свойства, но вдруг к нему вновь возвращается любовь к семье, к маленьким детям, однако было поздно, и он, горюя, отъезжал в свой город и увозил тайну, умоляя не разглашать, и никто не узнает.

Я тоже собрала Ксюшу в дорогу и на вопрос – как ваша красота там оказалась? – отвечала честно: понятия не имею, потому что даже не догадываюсь, но я всегда была против, потому что красивая женщина – это, мальчики, национальное достояние, а не просто дешевка, предназначенная на извоз, только охотников до нее великое множество, включая Виктора Харитоныча, который туда и передал.

И они говорят: нам нужны русские красавицы! – а я им на то, посмеиваясь: еще бы! как не нужны! – и они смотрят на меня с интересом, и я предлагаю: давайте дружить! А они: почему бы и нет? А это кто? – И пальцем в Ксюшу, чье умное личико у меня в волосах, а я говорю: какая, мол, разница? Ну, знакомая… – А они: это Ксенья Мочульская, темная женщина – что??? – если вы Ксюшу Мочульскую считаете темной женщиной, то покажите мне светлую! И еще говорю: уж если искать виновника, по причине которого вышел конфуз, то известен ли вам Виктор Харитоныч? – так Харитоныча спешила подзаложить, но не из мести, а потому, что негоже на мне плясать и измываться, когда я потеряла сознание, и потом даже не объясниться! А потому что сдрейфил и боялся, что Полина, знаете Полину? – его разоблачит как моего любовника, только не всякий тот любовник, с кем спишь, и тогда, мальчики, мне стало вдвойне обидно, потому что нельзя так поступать с людьми, а они поступают.

Ксюша немедленно развила бурную деятельность (увижусь ли я с тобой, единственная моя?), но дружба дружбой, однако Ивановичи все-таки говорят по-хорошему: не лучше ли мне отдышаться и отойти от треволнений на родной стороне, вдали от вредного общества и вдовьей силы Зинаиды Васильевны (которая, признаются мне, не сахар), а я говорю: вот еще! с какой стати! Я любила Владимира Сергеевича и страдать за любовь не собираюсь. Наморщили лбы… Говорите, любовь? – А вы думали! И еще говорю: если будут меня обижать, за себя не ручаюсь – и намекаю, что в надежном месте сохраняются еще фотографии, на этот раз наши с ним, потому что, знаете ли, был он большой выдумщик, как показало патолого-анатомическое исследование, да, мы знаем, сказали братья, только не следует, Ирина Владимировна, размахивать перед нашими носами тем, чего нет и в заводе, ну, я сказала, для кого нет, а для кого и найдутся, ледяным голосом, и больше уже не угощаю коньяком, а они участливо: не нужно так, Ирина Владимировна, а то, в самом деле, поезжайте-ка отдохнуть, городок не хуже других, потому что хоть Владимир Сергеевич и большой человек, но подобные инсинуации нанесут окончательный вред его памяти и наступит ускоренное забвение, а стоит ли вам этому способствовать, пусть ВСЕ МЫ его помним и чтим замечательные шедевры… Я вижу: передо мной неглупые ребята – и налила им еще по рюмке.

Между тем Витасик знакомит меня с новыми друзьями, почти сплошь евреями, что было даже несколько ошеломительно, однако некоторые отнеслись ко мне с горячим уважением за мою смелость, а я никогда не боялась, только Юра Федоров все норовил меня обидеть, несмотря на журнал, а Ксюша тогда очень быстро договорилась, и вот выходит их широко распространенный журнал, услада для многочисленного мужского читателя, и главное место и разворот отводятся мне, со всеми моими снимочками, такая грустная, траурная композиция, и кое-какие данные, включая:

ИМЯ: Тараканова Ирина Владимировна.

БЮСТ – 36, почему-то в дюймах, сведения липовые, Ксюша взяла из головы.

ТАЛИЯ – 24.

БЕДРА – 36.

РОСТ – 172 (см).

ВЕС – 55 (кг) (теперь разжирела).

ЗНАК – Дева.

МЕСТО РОЖДЕНИЯ: СССР.

ИДЕАЛЬНЫЙ МУЖЧИНА: богатая творческая личность.

ХОББИ: воспитание дошкольных детей (засранка!!!).

Итак, знакомьтесь: ИРИНА ТАРАКАНОВА, которую друзья зовут нежно Ирочка, скорбит и печалится, а повод непрост: не каждой молодой девушке суждено подержать в руках содрогающееся от старости тело великого (в масштабах их деспотической страны) человека, которого Ирочка любовно звала Леонардик (по имени итальянского художника, архитектора, скульптора, инженера и теоретика эпохи Возрождения (1452–1519), автора мирового шедевра «Джоконда» (Париж, Лувр, второй этаж, вход со двора)), но гений он или не гений и в чем гений – вопрос любви, однако Ирочка имела далеко идущие неприятности (буквальный перевод: неудобства) после его кончины – это факт, признаваемый ее ближайшими друзьями, которые, в частности, сообщили нам, что ей пришлось покинуть прекрасно оплачиваемую работу (стольник в месяц я получала!!!), но не будем затягивать наше представление, вы будете сейчас иметь возможность сами убедиться, что КРАСОТА ПОБЕЖДАЕТ СМЕРТЬ! (Это красиво!)