Родная старина Книга 3 Отечественная история с конца XVI по начало XVII - В. Сиповский

В «безгосударное» время патриарх был в государстве первым лицом, и слово его получало огромный вес в глазах народа.

Когда из-под Смоленска прибыл гонец с вопросом от послов, как отвечать на королевские требования насчет сдачи города, то Салтыков и Андронов явились к Гермогену и стали говорить, что надо послать королю грамоту, просить у него сына и вместе с тем объявить, что предаются вполне на волю короля, а также написать и Филарету, чтобы и послы положились во всем на королевскую волю.

Гермоген понял, что дело ведется в угоду Сигизмунду и в ущерб отечеству, и стал спорить с Салтыковым и Андроновым… На другой день (5 декабря) они явились с князем Мстиславским и с грамотой, которая была уже подписана боярами. Оставалось подписать ее патриарху.

— Пусть король даст своего сына на Московское государство и выведет своих людей из Москвы, — сказал Гермоген, — пусть королевич примет греческую веру. Если вы напишете так в грамоте, то я приложу к ней руку и вас благословлю на то же. А чтобы положиться на королевскую волю — я сам так не поступлю и другим повелеваю так не делать. А если вы меня не послушаете, то наложу на вас клятву. Ясно, что после такой грамоты нам придется целовать крест королю… Если королевич и воцарится у нас, да веры единой с нами не примет и людей королевских от нас не выведет, то я всех тех, которые уже крест ему целовали, благословлю идти на Москву и страдать до смерти!

Бояре заспорили с патриархом. Сильнее всех горячился Салтыков. Говорят, что он вышел из себя, стал браниться, даже сгоряча выхватил из-за пояса нож и замахнулся на патриарха.

— Не боюсь я твоего ножа, — сказал патриарх. — Я против твоего ножа вооружусь силой святого креста — ты же будь проклят от нашего смирения в сем веке и будущем!

Бояре так и ушли с неподписанной грамотой.

На другой день патриарх говорил в соборной церкви проповедь. Поляки окружили церковь, чтобы не допустить народного сборища, однако некоторые успели войти. Гермоген увещевал всех твердо стоять за православную веру, оборонять ее всеми силами, сноситься с другими городами, изобличал изменников и предателей…

После этого поляки стали сильно опасаться патриарха — окружили его стражей, затруднили доступ к нему. Но дело было сделано. Живое слово святителя разносилось слышавшими не только по Москве, но и по другим городам. Высокий пример его самоотверженности и непоколебимости воодушевлял лучших русских людей, а притеснения старца-патриарха поляками обращались во вред им же, возбуждали против них негодование народа.

Прокопий Ляпунов, который уже и раньше волновал рязанскую землю против поляков, проведав об оскорблении патриарха, писал в Москву:

«Вы, бояре, прельстились на славу века сего, отступили от Бога… король ни в чем не поступает по крестному целованию и договору с гетманом Жолкевским… Знайте же, что я сослался с калужанами и тулянами и северскими и украинскими городами: целуем крест на том, чтобы нам всей землей стоять, биться насмерть с поляками и литовцами».

В это время совершилось событие, которое дало новый поворот всему делу. 11 декабря Лжедмитрий был убит одним крещеным татарином, мстившим за смерть татарского касимовского царя, который был умерщвлен по приказу Лжедмитрия. Многие и в Москве, и по областям только потому и соглашались признать царем Владислава, что очень боялись власти самозванца. Теперь с этой стороны страха не было, и они примкнули к тем, которые хотели всей землей встать против Литвы и ляхов и выбрать себе природного русского царя.

Гонсевского пугало, что в Москву все больше и больше собиралось народу. Это было обычным делом, что в столицу сходились люди к рождественскому и крещенскому праздникам: Москва с ее соборами, чудотворными образами и мощами, с ее пышным патриаршим богослужением и обрядами всегда привлекала набожных русских людей. Поляков сильно беспокоило это многолюдство: они боялись народного мятежа. К патриарху, которого поляки, чтобы не возбуждать народной вражды, освободили из-под стражи, приходили с разных сторон люди. Он всех благословлял стоять твердо за Русскую землю, за веру и всем говорил:

— Если королевич не крестится и литовские люди не выйдут из нашей земли, то королевич не государь нам!

То же самое писал он в своих грамотах и рассылал их в разные стороны. Одна его грамота попала в руки полякам, и они снова стали наблюдать за ним и стеснять его, отняли от него бумагу; но все же усмотреть не могли. Писать он не мог, но говорить с приходившими к нему людьми ему позволялось, а он их благословлял на подвиг за родную землю, увещевал их другим передавать его речи, и слово его разносилось по Русской земле.

Тогда как в Москве непоколебимо радел за православную веру патриарх, несмотря на то что был в руках у поляков, под Смоленском так же твердо стоял за родную землю другой польский пленник — митрополит Филарет. Когда пришла боярская грамота из Москвы с приказом поступать во всем по воле короля, Филарет, прочитавши грамоту, сказал:

— Таким грамотам по совести повиноваться нельзя: писаны они без воли патриарха и всего освященного собора и всей земли.

Пытались всячески паны уговорить послов, но они стояли на своем.

— Ныне по грехам нашим, — сказал между прочим Голицын, — мы стали без государя, а патриарх у нас человек начальный, и без патриарха ныне о таком деле советовать непригоже!

Не удалось полякам склонить в пользу грамоты и других посольских людей. Пример Филарета и Голицына воодушевлял их, и они все стояли заодно, что боярская грамота не имеет силы, потому что писана без патриарха и без «совета всей земли».

Народное движение против поляков

В Москве была получена от посольских дворян из-под Смоленска грамота, где говорилось между прочим:

«Не надейтесь, чтобы королевич воцарился в Москве. Литовские и польские люди не допустят этого. У них в Литве на сейме положено, чтобы вывести лучших людей, и опустошить всю землю, и завладеть всей землей московской. Ради Бога, положите крепкий совет между собой. Разошлите списки с нашей грамоты и в Новгород, и в Вологду, и в Нижний и свой совет напишите, чтобы всем было ведомо про то, чтобы всей землей сообща стать за православную веру, покамест мы еще свободны, а не в рабстве и не разведены в плен».

Грамота эта во многих списках была разослана из Москвы по городам. К ней была приложена московская грамота, писанная с благословения Гермогена. Она призывала всех к единодушному восстанию на врагов православия, призывала другие города выручить Москву из беды, причем напоминала о святынях, хранящихся в столице.

«Здесь (в Москве), — говорится в грамоте, — образ Божией Матери, Богородицы, заступницы христианской, которую евангелист Лука написал. Здесь великие светильники и хранители: Петр, Алексей и Иона чудотворцы».

Когда эти грамоты дошли до Рязани, Прокопий Ляпунов велел сделать с них списки, приложил к ним свое воззвание и разослал по соседним городам, а сам немедля стал собирать ратные силы.

В Нижнем Новгороде уже раньше началось движение. Когда здесь были получены грамоты смоленская и московская с воззванием Ляпунова, то и отсюда стали рассылать по окрестным городам списки этих посланий, приложивши свои. Гонцы за гонцами с грамотами неслись в Кострому, в Ярославль, в Муром, во Владимир и другие города, поднимая всюду народ на борьбу с «нечестивыми ляхами», на защиту православной веры и родной земли. Из городов гонцы ездили по селам и деревням, сзывали помещиков и всяких ратных людей, звоном в колокола собирали сходки. Тут решались вопросы, как казну собрать, как снаряжать войско. Вооружались кто чем мог; все, кто пеший, кто конный, спешили в назначенное сборное место; везли сюда сухари, толокно, порох и другие припасы. Духовенство воодушевляло ратных людей, приводило их к присяге, и русский люд торжественно целовал крест «стоять за православную церковь, за Московское государство, не служить польскому королю и единодушно, без всяких споров и смут, очищать московскую землю от польских и литовских людей».

Сильно ошиблись поляки: они думали, что лишь стоит склонить бояр на свою сторону — и дело будет сделано. О народе они словно совсем забыли и вовсе не ожидали отпора со стороны его: на него смотрели они, как на стадо, которое можно погнать в ту или другую сторону. Не подумали поляки и о том, что была на Руси могучая сила, способная поднять народ на смертную борьбу.

Этой силой была православная вера. Во имя ее и взывали к народу призывные грамоты. На защиту своей веры, своей святыни — церквей, икон, мощей — поднимался русский народ. Поляки становились в глазах всех православных «погаными нечестивцами и заклятыми врагами». Очистить родную землю от этих оскорбителей святыни и найти себе настоящего русского царя, надежного хранителя ее, стало теперь задачей лучших русских людей.