По воле ветра. Два удивительных путешествия к Северному полюсу: героя нашего времени и романтика викторианской эпохи - Дэвид Хемплеман-Адамс

бы говорить об этом, ведь мы вернулись бы с триумфом, покорив Северный полюс, – сказал Андре. – Но Экхольм этого не понял. Вместо этого он решил критиковать недостатки «Орла», забыв, какую работу я проделал, чтобы создать лучший в мире воздушный шар. – На ходу он обивал льдинки у края замерзшего тротуара. – У меня гораздо больше надежд на Кнута Френкеля. Он инженер и выдающийся гимнаст. Недавно он приходил ко мне на работу.

Андре остановился и вытащил письмо из внутреннего кармана пиджака.

– Вот, взгляните, это заявка Френкеля.

Нильс взял письмо и прочитал:

ГЛАВНОМУ ИНЖЕНЕРУ САЛОМОНУ АВГУСТУ АНДРЕ:

Пишу Вам по поводу нашего разговора девятнадцатого числа. Заявляю о своем желании занять место, освободившееся после ухода доктора Экхольма, и стать третьим участником полярной экспедиции, запланированной главным инженером на следующий год. Мне двадцать шесть с половиной лет, я здоров и крепок. Я сдал экзамены и окончил Королевскую высшую техническую школу, где изучал строительство шоссе и гидроинженерию.

Ваш покорный слуга,

инженер Кнут Хьялмар Фердинанд Френкель

– Я надеюсь, что вскоре смогу утвердить его на место Экхольма, – сказал Андре.

– А какой он, этот Френкель? – спросил Нильс.

– Думаю, на него можно положиться, но его лучшие качества – это смелость и физическая сила. – Андре уже допускал, что если «Орел» вообще взлетит, то возвращаться с полюса, вероятно, придется пешком. – У него нет опыта в метеорологии, в отличие от доктора Экхольма, но я не сомневаюсь, что он быстро его приобретет. Ему двадцать шесть, он почти вдвое младше Экхольма и вдвое крепче него.

Нильс ничего не ответил. Спорить было бессмысленно. 48-летний Экхольм был всего на 6 лет старше Андре, но пребывал в гораздо лучшей форме и был значительно выносливее него. В физическом отношении Андре всегда оставался самым слабым звеном.

– Приходите ко мне на работу на следующей неделе – познакомитесь с Френкелем и сами оцените, насколько хороша его кандидатура, – сказал Андре, и дальше они с Нильсом пошли молча.

Нильс вернулся домой уже за полночь, потеряв всякую надежду увидеть Анну вновь. Очевидно, она не проявляла к нему интереса, твердил он себе, да и он вряд ли сумел произвести на нее впечатление, ведь за весь вечер он почти с ней не поговорил. Уставший и разочарованный, он проклинал себя за трусость, понимая, что упустил свой шанс, когда она была так близка, и пошел спать, твердо решив больше никогда о ней не вспоминать.

Но через несколько часов, спустившись вниз в поисках записной книжки, которую он в конце концов нашел в кармане своего пальто, Нильс заметил в углу гардеробной пару маленьких галош с инициалами «А. Ш.».

– Похоже, их забыла мисс Шарлье, – сказал его брат Туре. – Не беспокойся, я ей их отнесу.

И снова Нильс почувствовал, что от него ускользает возможность поговорить с Анной. На этот раз, однако, он решил не упускать свой шанс.

– Конечно, можно поступить и так, ведь я вчера провожал мисс Шарлье до дома. Но мне не хочется тебя утруждать. В конце концов, это я ее пригласил, поэтому и верну их сам. – Задетый снисходительным тоном брата, Туре попытался возразить, но Нильс не уступал. – Я все равно собираюсь в город. Я занесу их по дороге в университет.

На завтрак времени не осталось. Схватив галоши Анны, Нильс выбежал из дома и вскоре уже поднялся на крыльцо дома Петерсонов и постучал к ним в дверь.

– Вам известно, который час, Стриндберг? – раздался из-за тяжелой двери хриплый голос господина Петерсона. – Какого черта вам нужно?

– Прошу прощения за беспокойство, господин Петерсон. Мне нужно поговорить с Анной, – крикнул Нильс в ответ.

– Это еще зачем? Сейчас слишком рано.

– Вчера вечером она забыла галоши у моих родителей. Я пришел их вернуть.

– К чему такая срочность, Стриндберг? – Нильс услышал шумный вздох. – Если вы подождете, я ее позову.

По коридору прошуршали тихие шаги. Совсем скоро Анна подошла к двери. При звуке ее голоса сердце Нильса забилось быстрее. Он представил, как она стоит одна так близко к нему, по другую сторону двери, и на него нахлынули воспоминания о том дне, когда они сидели бок о бок на узкой скамье брички. Нильс гадал, улыбается ли Анна своей расслабленной улыбкой или же хмурится, потому что ее разбудили в столь ранний час.

– Господин Стриндберг! Зачем вы пришли так рано? Я не могу открыть вам дверь в такой час. Оставьте, пожалуйста, мои галоши снаружи, я заберу их позже.

Нильс соображал на ходу. Он надеялся на другой прием, но понимал, что упустит свой шанс снова встретиться с Анной, если не найдет, что ответить.

– Я оставлю их, – сказал он, – но, может, вы окажете мне честь увидеться сегодня?

Последовало долгое молчание.

– Можем встретиться на Дроттнинггатан в час дня, – наконец ответила Анна. – До тех пор я занята с детьми. Теперь мне пора. Спасибо, что вернули мне галоши.

В назначенное время Нильс пришел на Дроттнинггатан, главную улицу Стокгольма, которая вела от здания риксдага, шведского парламента, расположенного на острове Хельгеандсхольмен и с трех сторон окруженного водой, в торговый район в самой старой части города. Беседуя со случайно встреченным другом, Нильс заметил на другой стороне улицы Анну, одетую в темное пальто с меховой оторочкой и шляпу в том же стиле. Он помахал ей рукой, пересек Дроттнинггатан и быстрым шагом пошел ей навстречу.

Анна не скрывала радости от встречи с ним: ее губы расплылись в широкой улыбке задолго до того, как Нильс остановился перед ней. Эта улыбка была даже лучше, чем ему помнилось. За ужином накануне Нильс не обратил внимания, как похорошела Анна за прошедшие два года: она так и светилась красотой молодой женщины во цвете лет.

– Вы прекраснее, чем я вас запомнил, – сказал Нильс и тут же пожалел, что позволил себе говорить так откровенно. Щеки Анны, и так румяные от холода, покраснели еще сильнее, и Нильс снова заметил у нее на губах натянутую улыбку, которой он пытался избежать двумя годами ранее в Сконе. «Может, в этой улыбке нет осуждения? – подумал он. – Может, в ней лишь смущение? Очаровательно».

Глаза Анны слезились на холоде, а теплое дыхание клубилось облачками пара. От этого Нильсу хотелось заключить ее в объятия, и