Случайный билет в детство - Владислав Стрелков

Я вздохнул и, не дожидаясь пока Александра Владимировна продиктует произведение до конца, быстро дописал текст. Отложил ручку и задумался. М-да, «рассвет мой скрыт за тучей тьмы…», ну точно намек на моё будущее. Нечаянный. Байрон ни при чем, и Травина тоже. Откуда они могут знать про мою ситуацию? Но совпадение странное. Если бы этот стих мне продиктовали в других условиях, то и внимания не обратил. Но тут…

— Молодой человек, — раздалось рядом. Англичанка замолчала, прервавшись на последнем предложении, и посмотрела на меня. А рядом стоял тот тип и смотрел на листок.

— Я думаю, что Вы отлично знаете этот стих. Не так ли?

Делаю невозмутимое лицо и киваю:

— Да, вы правы, я хорошо его знаю.

Он постоял немного, глядя на стих, написанный мной, затем передвинул стул, поставив его напротив, сел, положив ногу на ногу. Взял листок, опять пробежал глазами текст и пристально посмотрел на меня.

— В первый раз вижу столь молодого человека знающего классика английской литературы в подлиннике.

Я покосился на Травину. Теперь она тихо сидела, как будто поменялась ролью с этим респектабельным мужчиной. А этот «профессор» разглядывал меня как чудо.

— А ещё что-нибудь из классиков знаете?

Я много чего знал, так как, практически, учил язык по английским книгам, которыми меня обеспечивал сокурсник. Но не уверен, что что-то ещё вспомню, поэтому, на всякий случай, ответил так:

— Только этот стих, но могу перевести на инглиш любого из русских поэтов.

И подумал — только полчаса назад этим и занимался. Кстати, надо будет Александру Владимировну за Олега попросить.

— Даже так?! — чуть улыбнулся «профессор», и поглядел на Травину, — интересно, интересно.

Учительница пожала плечами, а он поправил очки и, наконец, представился:

— Кокошин Виктор Михайлович, декан КазГу. Факультет филологии, литературоведения и мировых языков.

Я про себя улыбнулся — правильно угадал.

Мы немного поговорили. Кокошин задавал разные вопросы, а я отвечал. Диалог велся на английском. Мои ответы декан выслушивал внимательно, иногда чуть улыбаясь. Наконец он сказал по-русски, обращаясь к Травиной:

— Вы были правы, Александра Владимировна, у молодого человека ярко поставленный английский, без вкрапления американизмов. Но некоторые слова он произносит не совсем правильно. — Он опять взглянул на лист. — Удивительно, что в написании стиха не допущено ошибок, даже орфографических.

Повернулся ко мне:

— Сергей… э-э-э…

— Александрович, — подсказал я.

— Сергей Александрович, откуда вы так хорошо знаете язык? У вас родители им владеют?

— Нет, родители изучали немецкий. А я… (чего сказать-то?) просто начал понимать, а потом и говорить…

— Да? — удивленно поднял брови декан, — интересный поворот. Ну, не хотите говорить… впрочем, неважно.

Кокошин чуть помолчал, пристально меня разглядывая, затем сказал:

— Сергей Александрович, вы бы не хотели перейти в школу с углубленным изучением английского языка? С последующим поступлением в университет. Это даст вам в будущем очень большие перспективы.

Усмехнулся про себя. А если, например, я сейчас запою, как Карузо, то в консерваторию позовёте? И про будущее говорит. Уж про него-то я лучше вас знаю. Всё что случится… Нет, конечно, предложение заманчивое, ничего не скажешь, но не стоит торопиться. Надо хорошо подумать.

— Я вас не тороплю, — продолжал Кокошин, — подумайте, — будто прочел мои мысли. — Конечно, можете и эту школу закончить, Александра Владимировна отличный учитель, я её прекрасно знаю. А после десятого класса, я буду ждать вас в приёмной комиссии. Кстати, Александра Владимировна, — Кокошин взглянул на учительницу, — я рекомендую поставить Сергею высокую оценку. Заслужил.

Он взглянул на свои часы (золотые) и поднялся.

— К сожалению, мне пора. До свидания, Александра, — поклонился декан Травиной, повернулся ко мне, — до свидания, молодой человек.

— До свидания, — кивнул я в ответ, тоже поднявшись.

Декан направился к двери, а я повернулся к англичанке:

— Александра Владимировна, Савин Олег тоже хочет стих рассказать.

Кокошин, услышав мои последние слова, задержался в дверях:

— Что, ещё один феномен?

— Нет, Виктор Михайлович, — улыбнулась англичанка, — Сергей просто за товарища просит, чтобы тот оценку по предмету исправил.

— А, это хорошее дело, — тоже улыбнулся тот, и подмигнул мне, — удачи, молодой человек. Я буду ждать вашего решения.

И дверь за ним закрылась.

— Так можно ему прийти и исправить двойку?

— Хорошо, пусть прямо сюда на перемене приходит. А тебе я четвёрку в табель ставлю за год. Уж извини, пятёрку никак не могу…

— Спасибо, Александра Владимировна. Мне четвёрки хватит.

Вышел из учительской в приподнятом настроении и быстро пошел к кабинету литературы. Надо успеть к концу урока, так как, выходя, посмотрел на настенные часы. Пять минут до звонка. Перемена всего десять минут, а Олегу ещё стих надо учительнице рассказать. У двери кабинета литературы меня застал звонок на перемену. Тишина тут же взорвалась стадионным рёвом, который я приглушил, закрыв дверь за собой. Одноклассники уже встали из-за парт, учительский стол окружили девчонки и о чем-то говорили с учительницей, пацаны занимались кто чем. Савин сидел и смотрел в окно, подперев голову рукой. Под любопытные взоры прохожу через класс. Олег сразу оживляется:

— Ну что?

— Четыре, — я не стал уточнять детали, сразу спросил, — ты выучил?

— Ага. И отрывок из Онегина успел тут прочитать. Пятёрку получил, — похвастался Олег и перешел на шепот, — чуть по-английски его не прочел. Представляешь?

— Представляю, а я, насчет тебя уже с англичанкой договорился. Она тебя сейчас в учительской ждёт.

— Как в учительской! — воскликнул Савин так, что к нам разом все обернулись.

— Нельзя было где-нибудь отдельно, или потом? — уже шепотом спросил он, — туда же сейчас все учителя припрутся.

— Ну, уж прости, — развел я руки, — так получилось. Пошли, а то времени нет. Провожу тебя до кабинета.

По дороге Олег читал выученный текст, а я поправлял не только ошибки, но и произношение. Нагнали Щупко, она как раз входила в учительскую. У двери мы остановились.

— Давай, иди. Ни пуха… — и я ободряюще пожал плечо Олегу. — Я тебя в классе подожду.

Савин как-то жалобно на меня взглянул, тяжело вздохнул и выпалил:

— К черту! — И, открыв дверь, решительно шагнул в кабинет.

Скрестил за Олега пальцы и направился обратно. В переходе между корпусами увидел идущего навстречу хмурого Макса Громина. Он тоже меня заметил. Согласно нашей договоренности развернули головы в разные стороны и спокойно разминулись. Уже за спиной, сквозь школьный гам, различил его тяжелый вздох. Ну-ну, не нравится? А что ты думал? Впрочем, черт с этим Громиным. Не надо себе хорошее настроение портить.

Только я подошел к своей парте, как меня сразу окружили пацаны. Как оказалось, по той же теме, что пытались подойти перед уроком литературы:

— Сегёга, здорово ты врезал Громозеке!

— А как в бок ему дал!

— А в нос!

— … обалденно ногой так…

Я переводил взгляд от одного к другому. Интересно — откуда они знают такие подробности? Ведь не было в скверике никого кроме Громинской компании, меня и Савина. А издалека очень трудно было бы что-то разглядеть, кусты и деревья мешают.

— А откуда знаете? — спрашиваю.

— Так вся школа об этом говорит, — ответил за всех Ульский.

Обалдеть! Никто ничего не видел, а знают всё, как будто лично присутствовали на разборе. И кто проболтался? Савин? Так он никогда излишней болтливостью не отличался. Толще, Вершине и Громину вообще это не выгодно. Не от этого ли, кстати, Макс так сегодня хмур? Его проблемы. Тогда кто же? Не тот ли, четвёртый, что всё время за забором сидел, а потом сбежал, как только я метнул нож?

Одноклассники продолжали спрашивать и одновременно отвечать на свои же вопросы. Я им не мешал, думая о своём, и тут услышал такое, отчего чуть со стула не упал:

— … и ведь как ножом махнул… махаловка до крови была…

— Стоп, — гаркнул я. Все сразу замолчали, даже девчонки у доски. Сказал уже тише:

— Повтори, что ты сказал про нож?

Переходников удивился, но медленно повторил:

— Ты ножом махнул, а Громозека отскочил…

Мля, а вот это уже серьёзно. Слухи слухами, но они имеют свойство преумножаться самыми нелепыми и фантастическими дополнениями. Каждый, пересказывая новость другому, прибавлял какую-нибудь отсебятину, чтобы было гораздо круче и интереснее. В результате, от множества подобных пересказываний, получалось вовсе другая история, кардинально отличающаяся от первоначальной. В моём случае это то, что я, будто бы, дрался с Максом на ножах. Для всех это круто, но для меня…