Современная финская новелла - Мартти Ларни

Начальник станции кивнул.

— Удивительно, как повторяются события. Во время освободительной войны мне пришлось ухаживать за немцами, тогда я и выучила немецкий, — усмехнулась госпожа, — потом, позднее я поехала в Германию, чтобы выучить язык как следует, что я и сделала.

Девушка принесла поднос с кофе, поставила на уголок низкого диванного столика; госпожа достала чашки и блюдца, сахар и сливочник, тарелку, полную бутербродов с лососиной, — взгляд начальника станции остановился на бутербродах, розоватые толстые куски рыбы, веточки молодого укропа, тонкие ломтики вареного яйца, у начальника станции побежали слюнки…

— У вас прекрасная рыба, — заметил начальник станции, осторожно перекладывая бутерброд с блюда себе на тарелку.

— Мне поставляет ее один человек, — сказала госпожа, — из Кеми.

— Но дело ведь не в самой рыбе, — продолжал начальник станции, — я сам много рыбачил, разбираюсь в рыбе, но ведь секрет в том, как вы ее готовите, — он взял на вилку кусочек лососины, положил его в рот, подержал на языке, — вкус был несравненный.

— Да. Я научилась этому искусству, — улыбнулась госпожа, — у меня хороший кулинар по холодным закускам, но лосося я солю всегда сама, тогда я уверена: получится отборная лососина. А по нынешним временам лосося не так-то просто достать, надо знать, куда толкнуться. У меня частенько бывает чувство, будто я тайный агент какой-то чужой власти, это нелепо, но в этом есть, конечно, и своя прелесть. — Госпожа приятельски похлопала начальника станции по колену. Начальник станции вздрогнул.

— Если мне что-то и удалось скопить, то и работать пришлось за десятерых.

Начальник станции подумал про свои долгие рабочие дни, про ночи, когда он боялся, что произойдет какая-нибудь авария, случится нечто непоправимое, — ведь оборудование было таким плохим, суровые зимы, стрелки обледенели, люди измучены. «Человек бывает двужильным, если нужно». — Он услышал свой голос, — голос донельзя усталого мужчины; красивая нарядная госпожа наклонилась к нему, положила пальчики на его руку, державшую вилку, груди госпожи коснулись блестящей поверхности стола, аппетитные, круглые, как маленькие арбузики. Начальник станции вздрогнул при этой мысли. «Почему я смотрю на ее грудь, на ее ноги, на ее руки? Они не должны сейчас интересовать меня, надо сохранить холодную голову, я должен выполнить важное дело». И он попытался выпрямиться на глубоком, мягком диване; госпожа тоже выпрямилась, рука ее соскользнула с руки начальника станции, госпожа подвинула блюдо с бутербродами.

— Возьмите еще один, дорогой начальник станции, ведь вы сказали, что любите рыбу… — И начальник станции взял бутерброд, тонкий белый кусочек хлеба сломался в его руке, веточка укропа упала на ковер.

— Ой, ой, что же это я такой неуклюжий, — начальник станции наклонился, стараясь найти на полу веточку укропа.

— Да пусть, — сказала госпожа, и начальник станции тоже готов был сказать «пусть», но когда он наклонился, ишиас пронзил его болью насквозь, он невольно ахнул да так и остался согнувшись, лицом на уровне низкого диванного столика.

— Господи боже, что с вами? — испугалась госпожа.

Начальник станции попытался подняться, но результатом попытки был новый, еще более громкий стон. — Ишиас, — сказал он и почувствовал себя крайне неловко. «Это же ужасно», — повторял он про себя, пот выступил на лбу, катился градом, он уперся рукой в пол, чтобы сесть повыше.

— Подождите, — госпожа встала со стула, — позвольте я помогу вам.

— Нет. — В голосе начальника станции звучало отчаяние, но госпожа уже стояла рядом с ним, взяла его под мышки — боже, как было щекотно! У начальника станции вырвался какой-то звук, напоминавший куриное квохтанье, но госпожа этого не слышала или сделала вид, что не слышит; поразительно сильными руками она подняла начальника станции с полу и усадила на диване подальше от края. Начальник станции утомленно откинулся на спинку дивана, пот стекал со лба на шею, руки вцепились в край дивана, он дрожал. «Если я когда-нибудь отсюда выберусь, — думал он в полном отчаянии, — пусть у нее будет сплошь ворованный товар, но я сюда больше не приду, не спрошу ничего, хоть убейте на месте. Пускай этим делом занимаются те, кому положено по службе», — он пошевелил ногами, собираясь с силами, чтобы встать, когда позвонил телефон.

Госпожа ответила, и разговор был жесткий и краткий. «Я не могу», — повторила она в трубку несколько раз, кто-то отвечал ей, и начальнику станции показалось, что он различает мужской голос. «Разве ты не понимаешь, я не могу», — в голосе госпожи звучала сталь, такого голоса начальник станции у нее раньше не слышал. Через некоторое время госпожа положила трубку, постояла спиной к начальнику станции, глядя из окна на улицу.

— Вы чем-то расстроены?

— Ах, ерунда! Мне рекомендуют одного юриста вести кое-какие мои дела, но судья не компетентный, — как это я сразу не заметила, ведь я хорошо разбираюсь в людях. А тот человек изрядно запутал все.

Начальник станции кивнул, покачался, опершись на руки и как бы испытывая, выдержит ли его спина.

— Пора идти, — сказал начальник станции, госпожа не ответила. Начальник станции подумал, что она не слышит, и повторил свои слова. Госпожа вдруг обернулась, быстрыми шагами подошла к нему, обхватила его руки.

— Вы такой сердечный человек, дорогой начальник станции, не уходите еще, не оставляйте меня одну в этот пасмурный и печальный субботний вечер. Посидите тут, я налью кофе и принесу из буфета нам по глоточку коньяка, вы помните, летом мы с вами сидели вот так, совсем рядышком, вечер был напоен таким удивительным ароматом.

За разговором госпожа достала рюмки и бутылку, начальник станции поднял руки, как бы защищаясь, — «Нет, нет!», но госпожа, не слушая его, налила коньяк и кофе.

— Это было давно, и с тех пор прошло много времени, но в те незабываемые вечера я поверила, что обрела друга. Скажите, что я не ошиблась. — Госпожа подняла рюмку, и начальник станции в полном смятении поднял свою.

— И будущим летом… — тут госпожа выдержала долгую, прочувствованную паузу, — но до лета еще есть время, и вы знаете, что за несколько недель, за несколько дней может произойти много всего — и плохого, и хорошего.

Начальник станции кивнул.

— Вы знали моего sofööri фон Ловенталя?

Начальник станции кивнул.

— Он ушел.

Начальник станции как раз собирался сказать, что Ловенталя давненько не видно, но тут госпожа стукнула руками по столу и всхлипнула.

— Этот человек причинил мне много зла. Я доверяла ему, он знал о моих делах больше, чем кто-либо другой. Он как змея. Пригрелся у меня на груди, я имею в виду, конечно, иносказательно, — госпожа и начальник станции оба покраснели, — он воспользовался моим доверием, грабил и обворовывал меня, а теперь старается отнять все мое состояние… вы понимаете. И он ушел. Не попрощавшись, не сдав ключей, он забрал все, что было в сейфе… а там было много денег.

Начальник станции слушал ее в полном ужасе. И такое может происходить в непосредственной близости от него, на его корабле, — это сравнение опять всплыло в его сознании; он совсем позабыл, зачем пришел сюда, забыл, что все время подозревал саму госпожу. А сейчас, в этот момент, в этой майской туманной дымке, госпожа казалась ему маленькой, беспомощной, беззащитной. Его взгляд, поблуждав по комнате, опять обратился на арбузики, и он испытал непреодолимое желание дотронуться до одного из них, слегка, чтобы на краткий миг кончиками пальцев ощутить его упругость.

— Нет, нет, — начальник станции пришел в ужас от слов госпожи и от своих собственных мыслей. В его мозгу царил полнейший хаос, никогда в жизни он не испытывал ничего подобного. — Я пойду. Я должен идти, — он высвободил свои пальцы из теплой руки, говорил торопливо, сбивчиво, с усилием поднялся, преодолевая мучительную боль.

Госпожа отступила, встала напротив него, их разделял какой-нибудь шаг, вытянутая рука, достаточно приличная дистанция, чтобы танцевать, не прижимаясь. Так сказала сестра однажды. Сейчас она ждет его дома, прождала уже несколько часов, на обед у них сегодня отварная щука с яичной подливкой, сестра просила прийти домой вовремя.

— Но я верю, что у нас еще будет наше общее лето, — госпожа произнесла эти слова тихим, нежным голосом.

— Конечно, конечно, — начальник станции шагнул назад, — настанет лето, — и в его памяти всплыли теплые воспоминания о лете, такие невинные, такие многозначительные, такие благодатные, целое половодье воспоминаний хлынуло в его душу, и он подумал: может быть, все, чего он боялся, что должен был преследовать, является плодом его фантазии, просто он слишком устал, он знает это. И потом такой большой ресторан, должны же в него поступать продукты… А эти окорока и прочее… деликатесы, ну и что? Может быть, деловые люди живут по своим особым нормам, неизвестным простому человеку, у них другие вполне законные пределы возможностей… Он знал, что обманывает себя, но ему хотелось этого. И когда госпожа протянула ему руку, он взял ее.