Большие батальоны. Том 1. Спор славян между собою - Василий Звягинцев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ты, Людочек, это, насчёт рюмок распорядись. Да чего там рюмки, сразу стопки давай, ну те, серебряные, на кухне…
Вяземская убежала, Герта села в сторонке, на древний, тяжёлый, будто из чугуна табурет, оперлась спиной о стену, закинула весьма раскрепощённо ногу за ногу, совершенно как знаменитая в советские годы актриса Людмила Целиковская в роли лётчицы из кинофильма «Небесный тихоход» (1945 г. выпуска). Там фронтовые девушки-красавицы тоже носили хромовые сапожки на заказ, синие юбочки на ладонь выше колен, гимнастёрки затягивали «в рюмочку» офицерскими ремнями. Валькирии-«печенежки» такие фильмы смотрели с особым удовольствием, кое в чём пример брали. Сейчас подпоручик Витгефт неизвестно для кого свои форменные прелести демонстрировала, то ли для Мятлева, то ли для генерала пленного. Игру Фёста она пока не раскусила, но что-то интересное в ближайшее время ожидала. Поскольку старший товарищ ничего просто так не делает, можно будет кое-чему поучиться.
— Да вы, госпожа Витгефт, пардон — баронесса, подвигайтесь поближе, вам туда никто специально подавать не будет…
Герта хмыкнула, придвинула табурет, чтобы как-то обозначить своё участие в игре, закурила, манерно отставляя руку с зажатой между указательным и средним пальцами сигаретой.
Вяземская вернулась, держа в обеих руках шесть массивных серебряных чарок. Одна лишняя или две, неизвестно, будет ли Фёст и подследственного угощать.
— Ну что ж, присаживайтесь, господин Стацюк, — сказал Вадим, и Людмила ногой подвинула к нему свободную табуретку. — В ногах правды нет…
— Но правды нет и выше, — непонятно к чему, довольно загробным голосом процитировал заговорщик.
— Это в смысле чего? — коротко хохотнул Мятлев. — Выше ног? Не понял…
Девушки тоже заулыбались генеральской двусмысленности.
— Не существенно, — пресёк веселье Фёст. — Тут у нас серьёзный разговор намечается.
Он неторопливо, держа паузу, наполнил четыре чарки, над пятой слегка придержал руку.
— Тебе — наливать? Выпьем, тогда один разговор пойдёт, возможно, и взаимополезный. Нет — в одни ворота играть будем. Я доходчиво выразился?
То ли военнопленный, то ли просто схваченный на месте преступления бандит Стацюк не раздумывал.
— Наливай, чего уж. Я не Космодемьянская, мне геройски молчать под пытками и в одиночку помирать «в борьбе за это» никакого резона нет. Уж лучше старого коньяку выпить, чем демократизатором по почкам. Или что вы тут применяете…
— Мы много чего применяем. Есть вещи покультурнее «изделия ПР-73». Мне с юных лет нравится магнето от старого доброго полевого телефона…
Фёст не поленился, снял с полки над столом названное устройство, продемонстрировал. Для чего-то Лихарев его там держал. Простенькая вещь, железная, размером в кулак, ручка как у кофемолки, зубчатое колесо, два провода на выходе. Примитив, а такую искру даёт, что не только мотор самолётный без аккумулятора завести можно, но и человек от непереносимой боли не хуже мухи способность по стенкам лазать приобретает.
— Но если ты очевидную готовность к сотрудничеству проявляешь, зачем же… Выпьем, закусишь, давно небось маешься, ну и поговорим ладком. Предупреждаю, Коля, чтобы потом недомолвок и предъяв не было — я тебе ничего не обещаю, поскольку не правомочен. Президент у вас ведь жив пока, по странной случайности, и от должности не отстранён. Я только гуманное обращение могу обещать и эту… Судебную сделку, как нонче становится принято. Ты колешься со всеми потрохами, а тебе за это — срок ниже нижнего предела…
Всё вместе — девушки, коньяк, перенос в пространстве-времени, суржик взявшего его в плен полковника неизвестно какой службы, смешавший в себе вполне интеллигентную речь с блатной музыкой окончательно доконали Стацюка, вторые сутки не спавшего и не евшего, зато на самом деле тщательно перебравшего по минутам всё происшедшее.
— Сказал же — буду говорить, и хватит «му-му» гонять, — сохраняя подобие достоинства, скривился генерал и залпом выпил вежливо поданный ему Людмилой коньяк.
Два соединённых параллельно Шара, по схеме, наскоро придуманной Людмилой и Гертой на базе собственных знаний и весьма подробных записей Лихарева, в техническом журнале давали Фёсту широчайший спектр возможностей, тайной которых он не собирался делиться и с Мятлевым. Во избежание, как говорится.
Один Шар записывал все произносимые в этой комнате слова, и допрашиваемого, и остальных присутствующих, анализировал по фактологическим, интонационным, эмоциональным, семантическим и семиотическим характеристикам, выделял в отдельную графу, как говорилось раньше, или «файл», по-нынешнему, всё, что относилось к интересующей допрашивающего теме. Второй, внепространственно связанный с носителями «фиксированной информации» (хотя и находились те сейчас в параллельном мире), выбирал в базах данных и систематизировал всё, касающееся упоминаемых Стацюком личностей и фактов.
Принцип, совершенно противоположный верископу Бубнова — Ляхова, но получить почти исчерпывающую оперативную и личную информацию на любого человека, хоть мельком упомянутого Стацюком, эта конструкция могла без проблем. И одновременно поразить, деморализовать его знанием таких подробностей служебной и личной жизни, которые на самом деле никому не могли быть известны, если только не вело человека опытное, весьма квалифицированное подразделение с самых ранних лет его жизни и постоянно. Ничего не стоило, например, предъявить тому же генералу Стацюку только что изготовленную, но выглядящую соответственно реальному возрасту фотографию фривольного содержания с подружкой ещё студенческих лет. Его жены с любовником где-нибудь в Гаграх или, если ближе к теме — конспиративного собрания заговорщиков в весьма уединённом и абсолютно никому из непосвящённых неизвестном месте.
Несколько больше труда составило подключение системы ко всем действующим в Москве компьютерным сетям, как локальным, так и общего доступа. При Лихареве и даже во времена работы координатором Ирины такого чуда техники, как «Всемирная паутина», ещё не существовало, но в принципе невелика разница, что к старинным ручным телефонным коммутаторам подключаться, что к современным серверам. Каждый Шар сам себе модем, а также что угодно другое.
Может показаться, что при наличии таких возможностей нет никакой необходимости в личном допросе. Увы, не так. Машина и есть машина, очень многие тонкие связи, аналогии, аллюзии она отследить не в состоянии. Намёки, внутренние ассоциации, размытые впечатления — всё это нуждается в уточнениях и устных подтверждениях. Кроме того — оперативная информация обычно достаточна для бессудного решения вопроса, а Фёст предполагал, что открытый судебный процесс в перспективе может оказаться полезным. И для отечественных граждан, и для мировой правозащитной общественности, радостно оправдывающей даже убийц с руками по локти в крови, если они успеют заявить, что просто борются с тоталитарным российским режимом. И наоборот, та же общественность с воем и свистом требует пожизненных сроков для обычных лейтенантов и майоров, сражающихся за «конституционный порядок», против мирового терроризма.
Всего за час доверительного разговора под видеозапись (чтобы видно было, что он не в пыточной камере разговорился, а на частной квартире, с бутылочкой дорогущего коньяка и хорошими сигаретами), Стацюк сдал людей и выдал информации в сто раз больше, чем мог вообразить в своём самом страшном кошмаре. Убедившись в этом, Фёст исключительно ради забавы вывел на принтер и отпечатал одну бумажку, подписанную Николаем Фёдоровичем лет десять назад, долженствующую, по всем договорённостям, сгинуть в самых тайных архивах некогда «дружественной», а теперь снова враждебной державы. А она вот не сгинула, и вполне по тем временам, когда смертная казнь ещё была в моде, стоила бы ему головы. Впрочем, говорят, нынешнее «пожизненное» намного хуже простого и, главное, быстрого расстрела.
Протянул, несколько даже печально усмехаясь (тоже школа Шульгина — создавать «пациенту» психологическую атмосферу, наиболее соответствующую его глубинным настроениям), сказал:
— Неосторожно такими вот раритетами разбрасываться, коллега. Хорошо — мне попалась, а если бы… — и значительно посмотрел в потолок.
Стацюк совершенным образом обалдел. Не могло же ему прийти в голову, что этот, написанный на случайно подвернувшейся, не слишком свежей, помятой по углам бумажке документ не переправлен «откуда следует» кем-то, затеявшим уж слишком сложную для мозгов простого генерал-лейтенанта игру, а изготовлен только что, практически на глазах «подследственного», мгновенно превратившегося в «обвиняемого», а то и «подсудимого».
