Постель и все остальное - Эллина Наумова

Приход Арсения был отличным поводом для того, чтобы наутро ступить босыми ногами на грешную землю, то есть теплое ковровое покрытие. И это «то есть» слишком много говорит о человечестве, но надо просыпаться не столь раздраженной, чтобы баловать себя вечными мыслями до завтрака. А Ирина, еще продирая глаза, чувствовала недовольство жизнью. Ее задела жалость мужчины уже не на одну, а на две ночи. Дескать, сиди, наивная, в замначальницах и не рыпайся. Она вспомнила, как знакомая пришла работать секретарем в маленькую фирму – пять человек в офисе, включая ее и гендиректора. Пообвыкнув, девушка начала сплетничать с водителем шефа.

– Лилия Петровна, божий одуванчик, наш бухгалтер…

– Она – финансовый директор.

– Иди ты! А Паша, юрист…

– Он – заместитель генерального.

– Елки, но Валера-то, инженер…

– Он – коммерческий директор.

– Блин, по ходу тут все начальники, я одна подчиненная, – расстроилась выпускница филфака и написала заявление об уходе.

«Тоже мне счастье – вечная конторщица в аналитическом центре, – думала Ирина. – Нет, прав был Евгений Владиславович, надо подчиняться одному и самому главному руководителю. Хорошая я помощница, раз он сохранил мой номер на годы. И помнит тех, о ком я ему рассказывала. Вот возьму и схожу к нему сама. Танька ему понадобилась, как же! Она – предлог, он и звонить ей не станет. Намучился с безответственными идиотками, думал, я, услышав его голос, сразу попрошусь обратно. И попрошусь, раз Арсений холост». Это и было причиной причин. Любовник вернулся по доброй воле. Сообщил, что никогда не был женат. Увольнять отказался. В каких еще ситуациях надеяться на замужество? Но Ирина и чистой кожей, и здоровым нутром, и даже корнями своих густющих от проветривания в любую погоду московских волос чувствовала: служебный роман не для него – щепетилен очень. Наверняка вздохнет с облегчением, если она куда-нибудь устроится. Заодно и покажет ему, что работу ей найти – не проблема. Просто лень было суетиться. Но если сам ночью пришел… Если свободен… Под лежачий камень вода не течет, надо действовать.

Она подошла к окну и отдернула штору. Простора хотелось, чтобы фантазия разыгралась. Лучший способ почувствовать себя человеком – расправить плечи, поднять голову и посмотреть вдаль. Сначала Ирина неосознанно так делала, а потом стала практиковать, когда надо было на что-то решиться, но апатия или трусость одолевали. Взгляд уперся в безобразную коробку строящегося напротив дома. Как быстро эти одинаковые монстры теперь вытягиваются, неделю назад еще была перспектива. И что делать? Ящик включать, искать канал с каким-нибудь обворожительным морским видом? Врут про гибель телевидения. Наоборот, экран скоро станет единственным настоящим окном в городских квартирах. Кожа и ноздри ничего не ощущают, зато тонны и километры воды живут, плещутся с неповторимым шумом. Ирина подняла глаза – равномерно голубой клок неба, будто искусственный. Эпоха смога. «Наверное, современные красители вот-вот отобьют у нас желание лицезреть природные краски, – вздохнула потомственная горожанка. – Люди тысячелетиями воспевали, скажем, небесные оттенки и развивали химию.

Много-много всего развили, чтобы освободить время для лицезрения. А времени почему-то все меньше и меньше. И оттенки все беднее и беднее. Грустно. Надо собираться на работу». Как говаривала ее сокурсница, убедилась, что не робот, что еще способна чувствовать, и хорошо, и беги себе дальше.

Начальник отдела, седой бодрячок за шестьдесят, быстро– и прямоходящий гимн интеллектуальному труду в сочетании с активным образом жизни, встретил ее широкой улыбкой. Как только наши обеспеченные узнали частных стоматологов, показывать зубы стало хорошим тоном. Все-таки похвастаться лучшим в себе и скрыть худшее – основной человеческий инстинкт. Питание и спаривание – за ним.

– Как вам новый руководитель, Ирочка? – спросил он.

– Никак, – ответила она. – Вам с ним контактировать, сами и разбирайтесь. Выздоровели? Все хорошо?

Он недовольно кивнул. Дурацкая ситуация. Не спросить о здоровье у человека, который несколько дней бюллетенил, невежливо. Если этот человек мнительный аскет и пенсионер, а ты вроде ждешь, когда он тебе свое рабочее место освободит, вопросы о самочувствии его злят. Но Ирина никак не могла заставить себя расцветать улыбкой при виде героя, мужественно преодолевшего очередное легкое недомогание, и констатировать с едва заметным удивлением и восхищением: «Отлично выглядите». А тот, кто не в силах порадовать начальство чем-то, кроме самоотверженного труда, карьеры никогда не сделает. «Не надо мне вашей лестницы к инфаркту, сами карабкайтесь наперегонки», – подумала Ирина и сказала:

– Я задержусь после обеда, но вернусь обязательно. Разрешите? Надо в банк съездить, отвезти мои договоры, а они по будням до шести, по выходным не работают. Вы же знаете.

– В одной стране живем, – вздохнул он.

Ирину сердила эта манера – разрешил или нет, не поймешь. «Ты уж, демократ чертов, или вели не отпрашиваться, а просто ставить в известность, или дай понять, что благословляешь на вынужденное отсутствие», – подумала она, запамятовав, что на самом деле лгала про банк, что многие врали, отлучаясь из офиса, и что начальник об этом знал.

Отработала до перерыва и бросилась в метро. Ей и в голову не пришло зайти в кафе обедать. Она действительно собиралась сгонять к Евгению Владиславовичу быстро. Если сам позвонил, значит, играть в шарады не придется. Она ему: «Ошиблась, уволившись. Хочу назад». Он: «Рад, что поумнела. Беру». Тогда бегом к Арсению с заявлением об уходе. И сразу предложить обмыть ее новую старую работу. Он все поймет, он оценит ее жесткий рывок к бывшему шефу. Отдалиться, чтобы сблизиться. Будто не пьяный рок лбами столкнул в баре, а потом в его кабинете, но сами плавно и красиво двигались навстречу друг другу. До этого не всякая женщина додумается. Кстати, уж и Евгению Владиславовичу можно будет сказать, мол, большое видится на расстоянии. Вроде и уходила только для того, чтобы познать его истинный масштаб. Прямо какое-то возвращение блудной дочери. Но по зову отца, а не с голодухи. И ведь расслышала она, умница, этот зов сквозь какой-то бред про нужду в сценаристке Татьяне.

«Я приготовила полезный завтрак. Молодец. Погуляла с мужем и детьми на свежем воздухе. Молодец. Позаботилась о вкусном обеде. Молодец. Но кто позаботится обо мне и моей печени?» – вопрошала жена и мать, загримированная под тургеневскую девушку. «Психиатр, – ответила в телевизор Ирина. – Сама себя хвалишь и жаждешь благодарности от тех, кого в поте лица идеально обслуживаешь. Тебе надо либо лечиться, либо разводиться с бездушным скотом мужем, либо начать раздавать подзатыльники своим счастливым детям. А лучше запряги всех, пусть помогают». Скажи ей кто-нибудь, что, превознося себя за еще не осуществленные идеи, она мало чем отличается от героини рекламной фигни, убила бы. Ну, обхамила, скорее. Однажды в электричке незнакомый дедок развлекал ее притчей про бедную, но умную мамашу. Та сварила пятерым детям пять последних в доме яиц, раздала и всхлипнула: «Кушайте, ангелочки, кушайте, а мама потерпит, ей сегодня есть нечего». Добрые малыши отдали родительнице по половинке каждый. Попутчик так заливисто хохотал! Так радовался женской находчивости. И заговорщицки подмигивал Ирине. «Дурак старый!» – крикнула она и выбежала в тамбур. Ее колотило, как припадочную. Еле успокоилась. «Я ведь с тобой мудростью делился. Кому ни рассказывал, все смеялись. Извиниться не хочешь, дочка?» – спросил дед, проходя мимо Ирины на выход. «Я жалею твою дочку до слез!» – завопила она и ринулась обратно в вагон. При случае поведала эту историю «нянюшке»-однокласснице. Та потупилась: «Ириша, нельзя же так с божьим одуванчиком». – «Можно, – твердо сказала Ирина. – Словами можно». – «Подумала бы про него что угодно, мне сказала, и была бы права. А так – нет. Христос запретил называть брата – пустым или никчемным, то есть, в сущности, дураком. Вдруг он именно таким провидению нужен», – строго напомнило воплощенное мягкосердечие. «Зачем? Как источник каких-нибудь мутаций? Так гены детям передал и свободен! Но это – не про него. Он вовсе не пустой. В нем полно дерьма. И дело у него есть – блудливо тешит одиноких пассажирок в электричке, те покатываются над его байками. Знаешь, если открыл рот, чтобы говорить с человеком, надо быть готовым выслушать любой ответ».