Импровизация - Мэри Портман

Памела Хенсфорд, сидевшая на полу рядом с креслом Долли, перешла на диван и устроилась на противоположном конце от Сабины. Долли осталась на своем месте, откуда было видно всех.

Реджайна, которая не умела сидеть спокойно, расхаживала между музыкальным центром и диваном, пока Сабина не усадила ее силой.

— Ну ладно, — сказала Сесили, когда воцарилась тишина, которой она тщетно добивалась уже десять минут. — Но потом займемся работой. — Она заправила локоны за уши. — Пит не очень любит говорить об этом, но сказал, что это не такая уж большая тайна, так что если я поделюсь с вами, особой беды не будет… Дело в том, что у Пита есть ужасный шрам на груди. Длиной сантиметров в пятнадцать. Как раз над сердцем. Вот тут, — показала она. — Его пырнули ножом во время драки в каком-то карибском баре.

— Ух ты! — Ничего более оригинального Долли не придумала, а потому решила задать вопрос, который разумелся сам собой: — Любопытно, за каким чертом его понесло на эти проклятые Карибы?

На этот раз Сесили посмотрела на подруг взглядом, который только усилил их любопытство.

— Он искал младшего брата, от которого не было известий три года.

В комнате воцарилось молчание. Долли не сомневалась, что остальные думают о Пите, который предстал перед ними в совершенно новом свете. Как там говорится? Под спокойной внешностью бьется сердце… Кого? Она тщетно ломала себе голову. Но важнее другое. Как Сесили узнала про его тщательно скрываемый шрам?

Долли готова была спросить об этом в лоб, но тут Памела начала хихикать. Затем хихиканье сменилось истерическим смехом, который бедняжка изо всех сил пыталась сдержать, но тщетно.

— Что с тобой? — наконец спросила Долли, когда стало ясно, что Памела не остановится никогда.

— Прошу прощения, — с трудом проговорила Памела. — Просто я… я вспомнила, что на груди у Чарли тоже есть здоровенный шрам.

— Так вот оно что! — протянула Сабина, утопавшая в подушках. — Я чувствую, что меня надули. Чертов Джонни! Когда я спросила, откуда у него шрам, он молчал как скала. Ну, я ему покажу!

Долли тут же вспомнила про шрам на бедре Алекса, который она заметила сразу же, как только оказалась с ним в душе. О происхождении этой отметины она спросить не решилась.

— У Алекса тоже есть большой…

Молчание длилось около минуты. После этого женщины по очереди начали давиться от хохота. Долли возвела глаза к потолку. Какой черт дернул ее за язык? Тем временем смех продолжался.

— И сколько в нем сантиметров? — поинтересовалась Сесили. О Господи, и это их спокойный, выдержанный, воспитанный главный редактор?

— Я говорила про шрам. Но забудьте про это. Больше не скажу ни слова. — Судя по жару, в который ее бросило, щеки Долли приобрели цвет спелой кормовой свеклы. — Если хотите услышать что-нибудь еще, попросите Памелу выдать секрет Чарли.

— Да, Пам. Что там с ним случилось? — деланно небрежным тоном поинтересовалась Реджайна Браун, украдкой подмигнув Долли.

— Он меня убьет, но… Кажется, он говорил, что позировал студентам в Институте искусств. Стоял в позе Давида Микеланджело. И преподавательница — думаю, она была женой кого-то из его коллег, — спросила, не согласится ли он побрить грудь. — Памела пыталась сохранить серьезное лицо, но вновь расхохоталась. — Он согласился… И порезался во время бритья… Пришлось наложить четыре шва… — выдавила она.

Добрых пять минут вся редакция «Девичьего счастья» не могла разогнуться от смеха. Никто из них не желал Чарли ничего плохого. Но стоило представить, как чрезвычайно застенчивому Мистеру Натурщику накладывают швы на порез, полученный во время бритья…

Интересно, как его удалось уговорить раздеться перед целым классом? И как он сумел сохранить это в тайне? Если верить Памеле…

— Уважаемые дамы! Теперь, когда мы всласть посмеялись над Чарли, давайте займемся делом. — Женщины сделали несколько глубоких вдохов, приходя в себя, и послушно взялись за блокноты. — Я понимаю, что в феврале трудно говорить о модах на наряды к Рождеству, но таковы издержки нашей профессии. — Сесили с ручкой в руке проверяла свои записи. — Посмотрим, что у нас есть для колонки «Моды».

Памела положила на колени две подушки и поставила на них свой «ноутбук». Потом потуже завязала ярко-красную ленту, придерживающую пышные черные волосы, и начала поправлять очки.

— Пам, сколько можно?

Памела показала Долли язык, а затем повернулась к остальным.

— Почему я здесь единственная, кто живет в воображаемом времени? В каком-то вакууме? Черт побери, когда наступает Рождество, меня начинает тошнить, потому что я праздную его полгода подряд.

— Когда наступает Рождество, ты начинаешь работать над купальниками-бикини, — сурово напомнила ей Мисс Главный Редактор.

— Ты издеваешься? Я никогда не доживу до бикини. — Памела пожала плечами. — Пользуешься тем, что я податлива как воск…

И тут Реджайна ни с того ни с сего брякнула:

— А я пользовалась воском. Бразильским.

Сесили закрыла лицо руками и застонала.

— Ура! — воскликнула Памела.

Долли громко взвыла, как щенок, которому наступили на лапу.

А невозмутимая Сабина просто сказала:

— Прошу прощения, но я не позволяю драть себе задницу до такой степени, чтобы потом приходилось заливать дырки воском.

— Никто никакие дырки не заливает. Это больше похоже на… работу кистью. — Реджайна задрала нас и сделала величественный жест живописца, работающего над нетленным полотном. Это вызвало у остальных еще один приступ гомерического хохота.

— Ну вот и обрабатывай свою дырку кистью… — Сабина смеялась меньше других, но все же достала маленькое зеркальце и проверила, соответствует ли утверждениям рекламы водостойкость ее макияжа. — И все остальные волосатые места, о которых я даже не хочу думать. Лично я предпочитаю их просто брить.

Последовало еще несколько стонов, вскриков и взрывов смеха. Прошло не меньше пяти минут, прежде чем Памела смогла постучать карандашом по дужке очков.

— Бедные мы, бедные… Теперь вы представляете, как тяжело приходится мужчинам? Вставать каждый день, водить бритвой по лицу, принимать душ, надевать деловой костюм и отправляться на работу!

— Ни горячих компрессов.

— Ни пинцетов.

— Ни щеточек для ресниц, ни горячего воска.

Долли подождала, пока закончат остальные, а затем пожала плечами.

— Охота вам тратить столько времени на косметику…

В нее тут же полетели все подушки, которые оказались под рукой у Сабины и Реджайны. Долли уклонялась, пока у тех не иссякли боеприпасы. Потом она подняла голову и увидела свирепые взгляды всех четырех подруг.

— Что я такого сказала?

Памела прикрыла рот рукой и театральным шепотом произнесла:

— Косметика…

— Вот именно. Не всем дано иметь хорошие волосы от природы. Кое-кому приходится несколько часов в день тратить на стилиста, — сказала платиновая блондинка Сесили, волосы которой были собраны в элегантный узел, как нельзя лучше соответствующий ее изящной внешности.

— И не у всех нас кожа, которая позволяет не знать, что такое «цит» или «Т-зона», — подхватила Сабина, которая вела в журнале колонку косметики и знала эту тему как свои пять пальцев.

Долли выбралась из-под горы подушек и села на ручку красно-желтого кресла.

— Может быть. Но зато у вас есть одна важная вещь, которой нет у меня. — Она подняла вверх два пальца. — Точнее, две вещи.

— Знаю, знаю! — воскликнула Реджайна и вместе с Сабиной и Памелой пропела: — Сиськи!

Сесили махнула рукой, опустилась на диван и снова припала лбом к портфелю, лежащему у нее на коленях.

Сабина сосредоточенно рассматривала свои ногти, покрытые модным светло-зеленым лаком.

— Зато большинству присутствующих не требуется прибегать к декоративной росписи, чтобы люди обратили внимание на их достоинства.

Долли ахнула от негодования.

— Я сделала татуировку вовсе не для того, чтобы привлекать к себе чье-то внимание! Это средство самовыражения!

— Ага. Выражения того, что тебе требуется внимание.

— Ничего мне не требуется! Иначе я сделала бы татуировку на местах, прикрытых рубашкой, где ее никто не видит! — Долли вскочила и спустила бретельки топа, доказывая, что внимание ей не требуется.

И только тут увидела, что в дверях коридора стоит Алекс Кэррингтон.

У него был до невозможности сердитый вид. И больше ничего. Если не считать спортивных трусов ярко-красного цвета, оставлявших мало пространства для воображения. Его туловище и ноги были обнажены.

— Видеть тут особенно нечего, — проворчал он. — Зато шуму хватает.

Долли быстро вернула бретельки на место, чувствуя себя пристыженной и гордой одновременно. Она не будет переживать. В конце концов, это ее квартира. А он здесь всего лишь временный жилец. Его мнение не имеет никакого значения. Ей наплевать, что он думает.