Полное собрание сочинений. Том 4. Утро помещика - Лев Толстой

– Не прикажете-ли сѣтку, Ваше Сіятельство, пчела теперь злая, кусаютъ? Меня не кусаютъ.

– Такъ и мнѣ не нужно.

– Какъ угодно, – отвѣчалъ Болхинъ, оттыкая одну колодку и заглядывая въ отверстіе, покрытое шумящею и ползающею пчелою по кривымъ вощинамъ. Николинька заглянулъ тоже.

– Что скоро будутъ роиться? – Въ это время одна пчела забилась ему подъ шляпу и билась въ волосахъ, другая – ужалила за ухо. Больно ему было, бѣдняжкѣ, но онъ не поморщился и продолжалъ разговаривать.

– Коли роиться, вотъ только зачала брать-то, какъ слѣдуетъ. Изволите видѣть теперь съ калошкой идетъ, – сказалъ старикъ, затыкая опять улей и прижимая тряпкой ползающую пчелу. – «Лети, свѣтъ, лети, – говорилъ онъ, огребая нѣсколько пчелъ съ морщинистаго затылка. Пчелы не кусали его, но зато бѣдный Николинька едва-едва выдерживалъ характеръ: не было мѣста, гдѣ-бы онъ не былъ ужаленъ, однако онъ продолжалъ распрашивать…

– А много у тебя колодокъ? – спросилъ Николинька, ступая къ калиткѣ.

– Что Богъ далъ, – отвѣчалъ Болхинъ, робко улыбаясь. – Вотъ, Ваше Сіятельство, я просить вашу милость хотѣлъ, – продолжалъ онъ, подходя къ тоненькимъ колодкамъ, стоявшимъ подъ липами, – объ Осипѣ, хоть-бы вы ему заказали въ своей деревнѣ такъ дурно дѣлать.

– Какъ дурно дѣлать?

– Да воть, что ни годъ, свою пчелу на моихъ молодыхъ напущаетъ. Имъ бы поправляться, а чужая пчела у нихъ вощины повытаскиваетъ, да подсѣкаетъ…

– Хорошо, послѣ, сейчасъ… – проговорилъ Николинька, не въ силахъ уже болѣе терпѣть и, отмахиваясь, выбѣжалъ въ калитку.

................................................................................................................................................

Однимъ изъ главныхъ правилъ Николиньки было во всѣхъ отношеніяхъ становиться на уровень мужиковъ и показывать имъ примѣръ всѣхъ крестьянскихъ добродѣтелей; но главная изъ этихъ добродѣтелей есть терпѣніе, или лучше безропотная и спокойная сносность [?], которая пріобрѣтается временемъ и тяжкимъ трудомъ, а онъ не видалъ еще ни того, ни другаго. Не знаю, смѣяться-ли надъ нимъ, или жалѣть его или удивляться ему, но гримасы и прыжки, которые заставила его сдѣлать пчела, мучили его какъ преступленіе; онъ долго не могъ простить себѣ такой слабости и, нахмуривши свое молодое лицо, остановился посереди двора.

– Что я насчетъ ребятъ хотѣлъ просить, Ваше Сіятельство, – сказалъ старикъ, какъ будто или дѣйствительно не замѣчалъ грознаго вида барина.

– Что?

– Да вотъ лошадками, слава-те Господи, мы исправны, и батракъ есть, такъ барщина за нами не постоитъ.

– Такъ что-жъ?

– Коли бы милость ваша была, ребятъ отпустить, такъ Илюшка въ извозъ бы на 3 тройкахъ пошелъ. Може, что бы и заработалъ.

– Куда въ извозъ?

– Да какъ придется, – вмѣшался возвратившійся Илюшка, – Кадминскіе [?] ребята на 8 тройкахъ въ Роменъ ѣздили, такъ, говорятъ, прокормились и десятки по 3 на тройку домой привезли, а то и въ Одестъ, говорятъ, кормы дешевые.

– Развѣ выгоднѣе ѣздить въ извозъ, чѣмъ дома хлѣбопашествомъ заниматься?

– Когда не выгоднѣе, дома-то лошадей кормить нечѣмъ.

– Ну, а сколько ты въ лѣто выработаешь?

– Да лѣтошній годъ, начто кормы дорогіе были, мы въ Кіевъ съ товаромъ ѣздили, да въ Курскомъ опять до Москвы крупу наложили и такъ и сами прокормились и лошади сыты были, да и 15 рублевъ денегъ привезъ.

– Что-жъ, я очень радъ, что вы занимаетесь честнымъ промысломъ, коли хотите опять ѣхать, съ Богомъ, но мнѣ кажется, что выгодъ вамъ мало этимъ заниматься, да и работа эта такая, что шатается малый вѣздѣ, всякой народъ видитъ – избаловаться можетъ, – прибавилъ Николинька, обращаясь къ старику.

– Чѣмъ же нашему брату, мужику, заниматься, какъ не извозомъ, съѣздишь хорошо, и самъ сытъ, и лошади сыты, а что насчетъ баловства, такъ они у меня ужъ, слава-те Господи, не первой годъ ѣвдятъ, да и самъ я ѣзжалъ, дурнаго ни отъ кого не видалъ, окромя добраго.

– Нѣтъ, братъ, какъ ты не говори, а самое пустое это дѣло, только шляться. Мало ли, чѣмъ другимъ вы бы могли заняться.

– Какъ можно, Ваше Сіятельство, – подхватилъ Илюшка съ жаромъ, – ужъ мы съ эвтимъ родились, всѣ эти порядки намъ извѣстны, способное для насъ дѣло, самое любезное дѣло, Ваше Сіятельство, какъ нашему брату съ рядой ѣздить.

– Ну отчего бы вамъ не заняться рощами или лугами.

– Силы нашей нѣтъ, – отвѣчалъ старикъ.

– Вѣдь у тебя есть деньги, – неосторожно сказалъ Николинька, – такъ, чѣмъ имъ въ сундукѣ лежать, ты ихъ въ оборотъ пусти…

– Какія наши деньги, Ваше Сіятельство, вотъ избенку поставилъ, да ребятъ справилъ, и деньги мои всѣ… наши деньги мужицкія. Гдѣ одолѣть рощу купить? Послѣдній достатокъ потеряешь, да и деньги наши какія? – продолжалъ твердить старикъ.

– Придите въ контору получить билетъ, – рѣзко сказалъ Николинька, повернулся и пошелъ домой. – Онъ боится открыть мнѣ, что [у] него есть деньги, – подумалъ онъ. Какъ передать мысли Николиньки, когда онъ шелъ по большой аллеѣ, которая черезъ садъ вела къ дому. Онѣ такъ были тяжелы для него, что онъ и самъ не съумѣлъ-бы выразить ихъ. —

Сколько препятствій встрѣчала единственная цѣль его жизни, которой онъ исключительно предался со всѣмъ жаромъ юношескаго увлеченія!

Достигнетъ ли онъ когда нибудь того, чтобы труды его могли быть полезны и справедливы. Одна цѣль его трудовъ есть счастіе его подданныхъ: но и это такъ трудно, такъ трудно, что кажется легче самому найдти счастіе, чѣмъ дать его другимъ. Недовѣріе, ложная рутина, порокъ, безпомощность, вотъ преграды, которыя едва ли удастся преодолѣть ему. На все нужно время, а юность, у которой его больше всего впереди, не любитъ разсчитывать его, потому что не испытала еще его дѣйствій. Искоренить ложную рутину, нужно дождаться новаго поколѣнія и образовать его, уничтожить порокъ, основанный на бѣдности нельзя – нужно вырвать его. – Дать занятія каждому по способности. Сколько труда, сколько случаевъ измѣнить справедливости. Чтобы всѣлить довѣріе, нужно едва столько лѣтъ, сколько вселялось недовѣріе. На чемъ нибудь да основанъ страхъ Болхи открыть свое имущество. Это почти одно горькое вліяніе рабства и то произошло не отъ самаго положенія рабства, а отъ небрежности, непостоянства и несправедливости управленія.

Возвратившись домой, Николинька взошелъ въ одну изъ комнатъ своего большаго дома. Въ небольшой комнатѣ этой стоялъ старый, англійскій рояль, большой письменный столъ и кожанный истертый диванъ, обитый мѣдными гвоздиками, на которомъ спалъ мой герой, и нѣсколько такихъ же креселъ, вокругъ комнаты было нѣсколько полокъ съ книгами и бумагами, и нотами. – Въ комнатѣ было чисто, но безпорядочно, и этотъ жилой безпорядокъ составлялъ рѣзкую противуположность съ чопорнымъ барскимъ убранствомъ другихъ комнатъ большаго бабуринскаго дома.

Николинька бросилъ шляпу на рояль и сѣлъ за него. Рука его разсѣянно и небрежно пробѣжала по клавишамъ, вышелъ какой-то мотивъ, похожій на тройное «Господи помилуй», которое пѣли въ Церкви.