Нашествие Даньчжинов - Эдуард Маципуло

Ощущение опасности не оставляло нас. Это здорово действовало на нервы. Уж лучше бы тэу обстреляли лагерь или бросили гранату. Все какая-то определенность…

Я не смог уснуть и вылез из палатки. На часах стоял Джузеппе – ему выпало по жребию. Светила яркая луна, отчего тени под деревьями были непроглядными, наступишь – завязнешь. Стояла мертвая тишина. Даже ночные птицы помалкивали, и духота достигла апогея – с меня текли ручьи пота.

Джузеппе возился у костра, колол большим ножом дрова и складывал в огонь. Я увидел, что он кромсает свой хомут. Нашел, значит, и никому не сказал. Он вздрогнул, когда я подошел.

– Все! Назад возврата нет! – нервно произнес он и так рубанул по доске, что тяжелое лезвие тесака врезалось в землю. – Меня держали здесь мои дорогие кошечки… А теперь их нет, и меня нет… Это все очень печально, Пхунг. Жизнь моя кончилась. Нет любимого занятия, нет профессии, и все, что я написал о королевских горных, – теперь только история. Мы в другой эпохе, Пхунг, где нет места моим дорогим кошечкам, и мне нет места…

– Что за нытье! – оборвал я его довольно грубо, иначе он не остановился бы до утра. – Джузеппе, ты же сильный, умный мужик. Жизнь дала тебе по морде, так сделай выводы. И в конце концов, если бы ты тех своих кошечек не убил, то, может быть…

– Все равно, Пхунг! Мне лучше не жить… Я не должен жить…

– Это у тебя от усталости, дружище. Отдохни, а я посижу здесь.

– Мне тоже не уснуть… В этой душной яме хочется выть, а не спать.

На наши голоса пришел Говинд с картой заповедника.

– Вот посмотрите, крестиком помечены бывшие логова тигров – в каждой охотничьей зоне по крестику. Я уверен, что Желтый залег где-то там.

– Все обойти – это же какой труд? – сказал я. – Не потянем.

– Он же ранен, – сказал Джузеппе. – Значит, далеко не пойдет.

– Верно, – согласился Говинд, – и выберет что-нибудь по своему вкусу. А он любит горы, чистый воздух. Эта парилка не для него.

Мы склонились над картой и выбрали симпатичное логово, в котором каждый из нас залег бы с удовольствием.

Когда на костре уже догорал хомут Джузеппе, пришел монах. Ему тоже не спалось.

– Тэу нас не тронут, – огорошил он всех. Лицо его было страдальчески-серьезно. И вдруг увидел в костре догорающий кусок доски с выемкой для шеи. – Это что?

– Моя колода! – с вызовом ответил Джузеппе.

Старичок насупился и хотел уйти, я удержал его за руку.

– Мудрейший наставник, почему тэу нас не тронут?

– Я помолился, – ответил он просто.

Можно было, конечно, поднять на смех такой ответ или хотя бы выкинуть его из головы. Но в этом мире все серьезно, и стоящее пряталось за несерьезным, а истина была окутана мистикой и религией. Если совершенный сказал: тэу не тронут – то какая истина тут была зарыта?

– А ведь все верно, – сказал я, когда он ушел. – Тэу видят нас, они поняли, что мы идем по следу Желтого. А сами-то они не смогли его взять. Вот и ждут, когда мы возьмем его. Тогда и появятся. И совершенный понял это во время молитвы…

– В путь! – загорелся Джузеппе. – Подальше от этой ямы! Немедленно! Все равно никому не спится!

– Непонятно одно, – сказал я, – если Желтый намеренно завел нас сюда, то с какой целью?

– Он точно знал, что здесь мы столкнемся с тэу… – проговорил задумчиво Говинд. – Я словно читаю его мысли. И черные грифы знают, что здесь будет много трупов.

– Так какого черта!.. – воскликнул я.

И мы начали торопливо сворачивать пожитки и складывать их на усталого мула. Я вдруг подумал, что Желтый, возможно, совсем по другой какой-то причине притащил нас к Красным Скалам. К сожалению, спросить его об этом не представлялось возможным.

Мы шли и шли, отупев от зноя и духоты, хотя Красные Скалы остались далеко позади, а перед нами простирался хвойный лес, облепивший почти отвесный склон хребта.

Но сосны и кедры, как и пальмы с фикусами внизу, цепенели в безветрии. И тут стоячее море жары, от него, казалось, уже не будет спасения. Смолкли крики сорок и соек, а снизу уже не доносились резкие вопли обезьян и попугаев.

Старичок поглядывал на небо, на сверкающие серебром конусы вершин, ломал морщины лба и беззвучно шевелил губами.

– Дождь будет, – наконец объявил он. – Большой, как река. Ветер тоже будет… Опоздали мы со своим делом. Плохо.

– Он правду сказал. – Чхина беспокойно смотрела по сторонам… – Ты не знаешь, Пхунг, – если польет, нас тут же смоет вниз.

Но Говинд упрямо шел вперед, и Джузеппе старался не отставать от него.

Неожиданно мул звучно всхрапнул и прижал уши. Все замерли. Чхина прошептала одними губами:

– Тигр!

Говинд вдруг бросился к храпевшему животному, которого я с трудом удерживал за узду, и принялся натирать его ноздри какой-то тряпицей, и монах ему помогал. Мул постепенно успокоился, уши его встали торчком и беззаботно задвигались. Он вырвал зубами из каменистой почвы зеленую жесткую плеть и принялся жевать.

Джузеппе стоял на четвереньках и словно обнюхивал землю.

– След! – прошептал он. – Клянусь, его след!

Впереди были высокие заросли папоротника, увитые травяными лианами и ежевикой. Верхушки полосатых опахал шелохнулись.

– Туда смотрите! – прошептала Чхина.

Мы превратились в скульптурную группу. Надо бы снять предохранитель на карабине, но щелчок мог вспугнуть зверя. Вот уже и ноги онемели, и по рукам поползли колючие мурашки, и еще донимали комары и злые кусачие мухи, которые, как объяснил Джузеппе, находились в какой-то биологической связи с местными тиграми.

Страдания Духовного Палача и вовсе были ужасны: на его ошпаренной головенке уютно устроилась большая улитка, слизистый след которой действует на кожу, как соляная кислота.

С добродушными нотками в голосе начал пофыркивать мул. И вдруг над папоротниками будто взошло светило – появилась огромная кошачья голова золотисто-желтого цвета. И тут же скрылась. Вероятно, всхрапывания мула заинтересовали Желтого, чтобы оглядеться, он высоко подпрыгнул. И, конечно же, увидел всех нас.

Старичок, цепляясь одеянием за кусты, подбежал к мулу, сорвал с вьюка свой узелок.

– Скорей! Надо скорее! – пришептывал он заполошно.

И вот мы бежим по склону, выжимая из себя последние силы. Только бы успеть! Только бы не дать Желтому улизнуть за хребет! Говинд в своих разбитых иссеченных сапожищах торил тропу, сминая заросли, как танк. Духовный Палач посыпал ее черным порошком, похожим на дымный порох. Тайну приготовления порошка монахи не открыли до сих пор никому, даже своему столичному князю, хотя он и очень интересовался. Я же, бросив мула на произвол судьбы, тащил на себе гранатометы.