Деловые письма. Великий русский физик о насущном - Пётр Леонидович Капица

с директором непрогрессивного завода я всегда говорю ему, что не будь научных открытий, как то электричество, магнетизм, сделанных нами, учеными господами, директор не был бы директором, а, пожалуй, в лучшем случае трубочистом. Но вот заводы, которые действительно нам шли навстречу, и тут я их перечислил. Конечно, я пригласил представителей этих заводов, и они все меня потом благодарили.

После моей речь пошли открывать лабораторию. Я пошел вперед вместе с архитектором. Дверь лаборатории охранялась от толпы полицейскими. Народу поглядеть собралось много. Впереди полицейских стояла шеренга фотографов. Затворы щелкали непрерывно. Потом подошел впереди процессии Болдвин. Архитектор передал ему ключ. Ключ серебряный, позолоченный, представляет из себя крокодила, хвост которого был превращен в бородку американского ключа. Наш замок, будучи новым, еще обладает способностью застревать, потому для надежности мы вообще дверь не запирали. Я шепнул Болдвину: «Вы вставьте ключ только в скважину, а дверь не заперта». А он мне шепотом обратно: «Это всегда так делается». Конечно, конфуз [мог быть] большой перед толпой, а кто там разберет, был ключ повернут или нет.

Потом был осмотр лаборатории. Мне в обязанность вышло показывать и объяснять и водить Болдвина. Он не много интереса проявил, на мое счастье. Но, дойдя до комнаты жидкого водорода и показывая ему замерзание водорода, я объяснил, каким таким взрывчатым веществом является смесь жидкого водорода с твердым воздухом. Что три физика уже было убито и пр. На лице его я прочел жуть, и он захотел идти смотреть дальше. [Когда я] объяснял ему что-то, к нам подошел полковник Kitson-Clark, школьный приятель Болдвина, и я его хорошо знаю. Славится он своим остроумием. Сам заводчик – локомотивный завод – и президент Инженерного общества. Он говорит: «Не верьте [тому], что он вам рассказывает». Это шутка, конечно. Я не выдержал и говорю: «Нет, Mr. Baldwin, нам верить тут можно, ведь мы тут ученые, а не политики». Быстро нашелся. Но ответа не получил, кроме одобрения[79]. Потом я привел его [к] себе в кабинет, чтобы отдохнуть от народа. Кабинет у меня шикарный. Самый что ни на есть модернистый. Мебель из стальных труб, обтянутая ярко-красной кожей, и все в этом стиле. Тут я показываю мою коллекцию металлов, это вызвало у Болдвина интерес. Пришел сюда Резерфорд и говорит: «Фотографы просят, чтобы мы вместе попозировали». Но Болдвин запротестовал: «К червовой матери их», – говорит. Тогда Крокодил говорит: «Пойдемте чай пить». «Чаю я не хочу, – говорит Болдвин, – а вот если вы бы виски мне дали». Вот об этом я не подумал, кроме денатурированного спирта у нас в лаборатории ничего не было, а это не предложишь. Крокодил говорит: «Все же хоть на минутку покажитесь в аудитории, где у нас устроен чай (на 250 персон)». Ну, пошли чай пить. Вот во время чая дверь вдруг открывается и в один момент появляется фотограф и снимает нас за чаем (это несмотря на запрещение). Съемка была произведена с этими новыми алюминиевыми вспыхивающими лампами. Работа была поразительная. Ты найдешь фотографии эти в вырезках.

Корреспондентов и репортеров пришло [к] нам сразу, всех вместе, 25 человек. Я им показывал лабораторию, а потом им сказал речь Крокодил. Кроме того, для «Таймса» статью написал сам Крокодил. Из всех репортеров только один немного понимал в физике, и как им ни пытались мы втолковать, что мы делаем, но чепухи написано было много. Это первый раз, что я давал интервью. Дело в том, что я их терпеть не могу и на все прежние попытки интервьюировать [меня] я уклонялся. Поэтому меня и назвали «таинственным профессором» и [упоминали] «таинственную лабораторию». Из всех газет только «Манчестер Гардиан» написала, что я советский гражданин, остальные все умолчали об этом. Среди репортеров была недурная собой девица, она представилась мне как репортерша от «Daily Mail». Колоссальная бульварная газета. Ты найдешь ее статью, она описывает мою наружность и голубые глаза и пр.

После всего этого у нас теперь много посетителей, которые очень мешают работать в покое. Но, надеюсь, скоро все это кончится. <…>

Да, вот еще что тебя может позабавить. В честь Крокодила я заказал скульптору вырезать его барельеф в каменной плите, которая замурована при входе в лабораторию. Скульптор современной школы, очень известный тут, тот же самый, что вырезал крокодила на лаборатории, по имени Eric Gill. Барельеф вышел хороший по работе, но сходства мало, как во всех современных вещах. Среди консервативно настроенных англичан это вызвало возмущение. Многие видели в этом оскорбление самого Крокодила и приходили выразить соболезнование его жене. Дескать, как можно так изуродовать Lord’а, что подумает следующее поколение. Когда сказали, что портрет не похож, скульптору, он ни капли не обиделся, а сказал, что когда один из многочисленных кардиналов, которых писал Микеланджело, сказал последнему, что портрет его не похож, Микеланджело ответил: «Да, он не похож сейчас, но будет похож через сто лет». Дело дошло до того, что ко мне пришла делегация от профессоров с просьбой снять это изваяние. Я им сказал, что не считаю это оскорблением Крокодила, что современная школа не стремится дать полное сходство, это достигается фотографией или же съемкой маски. Современный артист[80] смотрит на модель как на [нечто], воодушевляющее его творчество. Что могло бы случиться, [если бы] он изобразил Резерфорда в виде голой женщины? Это бы их, наверное, еще больше шокировало. Я соглашусь снять это изваяние только по просьбе самого Крокодила, если он письменно заявит мне, что считает это оскорблением его особы, т. к. я поместил это изваяние, чтобы оказать ему почет и внимание. Когда обратились к Крокодилу, то он заявил, что ничего в искусстве не понимает и, по-видимому, оскорбления своей особы не видит. Но агитация продолжается. Не знаю, чем все это кончится, но я решил быть твердым и не сдам своей позиции до конца. Забавный народ англичане – [то], что я построил модернистое здание среди старинной готики и ее подражаний, им очень понравилось, а [то], что я модернисто изобразил Резерфорда, это их бесит. <…>

Кембридж, 19 апреля 1934 г.

Дорогая моя Мама!

Пишу тебе сегодня только короткое письмо, но хочется поделиться с тобой радостью. Сегодня мне удалось получить жидкий гелий новым методом, над которым я ровно работал 13 месяцев и 14 дней. Это большое завоевание в области техники получения низких температур. Этим методом удается получать жидкий гелий в 10 раз экономнее, чем прежде, и также скорее. Но главное, отпадает необходимость пользоваться жидким водородом как охладительным