Мой полицейский - Бетан Робертс

class="p1">Я тогда посмотрел на него и увидел его ухмылку, мягкий открытый воротник его рубашки, волосы с пробором. Я сказал:

– Ничего сложного. Все, что тебе нужно делать, – это не двигаться.

– Когда мы начнем?

Я не ожидал такого рвения. Я предполагал, что потребуется несколько встреч, прежде чем мы действительно начнем работать. Немного времени на разогрев. Я даже не взял с собой никаких материалов.

– Мы начали, – сказал я.

Он выглядел озадаченным.

– Знакомство – это часть процесса. Пока я не буду делать никаких набросков. Важно заранее установить взаимопонимание. Узнать немного друг друга. Только тогда я смогу воплотить твою личность в рисунок… – Я выдержал паузу, гадая, смогу ли убедить его. – Я не могу нарисовать тебя, если не знаю, кто ты. Понимаешь?

Его глаза метнулись к окну.

– Значит, сегодня не рисуем?

– Не рисуем.

– Это кажется немного… странным.

Он смотрел прямо на меня, и я не отворачивался.

– Стандартная процедура, – сказал я, затем улыбнулся и добавил: – Во всяком случае, моя процедура.

По удивленному выражению его лица я понял, что лучше всего было безразлично надавить.

– Скажи мне, – сказал я, – тебе нравится быть полицейским?

– Это часть процедуры? – Он слегка ухмыльнулся, ерзая на месте.

– Можно и так сказать.

Он коротко рассмеялся.

– Ага. Думаю, да. Это хорошая работа. Лучше, чем бо́льшая часть других.

Я выбрал лист бумаги, взял в руки карандаш, чтобы выглядеть профессионально.

– Приятно знать, что я что-то делаю, – продолжил он. – Для народа. Защищаю людей, знаете ли.

Я записал слово «защита» на свой лист. Не поднимая глаз, я спросил:

– Чем еще ты занимаешься?

– Чем еще?

– Помимо работы?

– Ох. – Он задумался на мгновение. – Я плаваю. В клубе морского плавания.

Это объясняло плечи.

– Даже в это время года?

– Каждый день, – объявил он с простой гордостью. Я записал «гордость».

– Как ты думаешь, что нужно, чтобы стать хорошим морским пловцом?

В его ответе не было колебаний.

– Любовь к воде. Ты должен любить находиться в ней.

Я представил, как его руки рассекают волны, а ноги обвиваются водорослями. Я записал «любовь». Затем я провел черту от этого слова и написал «вода».

– Послушайте, мистер Хэзлвуд…

– Прошу, Патрик.

– Можно вопрос? – Он наклонился вперед на своем сиденье.

Я положил карандаш.

– Конечно.

– Вы один из этих… ну, знаете… – Он сложил руки вместе.

– Кого?

– Один из тех современных художников?

Я чуть не засмеялся.

– Я не уверен, что понимаю, о чем ты говоришь…

– Ну, как я уже сказал, я ничего не знаю об искусстве, но имею в виду, что, когда вы нарисуете меня, рисунок будет похож на меня, не так ли? Я не буду как один из тех новых многоквартирных домов или что-то в этом роде?

Тогда я действительно засмеялся. Я ничего не мог с собой поделать.

– Могу тебя заверить, – сказал я, – я никогда не смогу сделать тебя похожим на башню.

Он казался немного расстроенным.

– Все в порядке. Просто надо было проверить. Никогда не знаешь…

– Ты прав. Совершенно верно.

Он посмотрел на свои часы.

– На следующей неделе в то же время? – спросил я.

Он кивнул. У дверей он повернулся ко мне и сказал:

– Спасибо, Патрик.

Я все еще слышу, как он произносит мое имя. Это было похоже на то, как если бы я услышал свое имя впервые.

То же время на следующей неделе.

До этого момента еще целая вечность.

3 октября 1957 года

Прошло два дня с тех пор, как он побывал здесь, а я уже схожу с ума от нетерпения. Сегодня Джеки внезапно спросила:

– Кто был тот молодой человек?

Был ранний полдень, и она передавала мне протокол нашей последней встречи с Хоутоном. Она позволила вопросу прозвучать легко, даже непринужденно. Но ее взгляд, которого я раньше не видел: взгляд искреннего любопытства, – он был отлично виден даже сквозь диамантовую оправу, которая прикрывала ей глаза.

Избегание проблемы разжигает огонь интереса. Я ответил:

– Он был субъектом.

Она положила руку на бедро, ожидая большего.

– Мы планируем портрет. Новый проект. Обычные люди города.

Она кивнула. Затем, спустя мгновение:

– Значит, он обычный?

Я знал, что ей любопытно. Другие девушки говорили о нем. Обо мне. Конечно, они говорили. «Брось ей лакомство», – подумал я. Избавься от нее.

– Он полицейский, – сказал я.

Последовала пауза, пока она переваривала эту информацию. Я наполовину отвернулся от нее и взял трубку, чтобы убедить ее уйти. Но она не поняла намека.

– Он непохож на полицейского, – сказала она.

Сделав вид, что не слышал этого, я начал набирать номер.

Когда она наконец ушла, я положил трубку и сидел неподвижно, позволяя сердцу успокоиться. «Не о чем беспокоиться, – сказал я себе. – Просто обычное любопытство». Конечно, девушки хотят знать, кто он. Красивый молодой незнакомец. Таких в музее не так много. И все равно. Все ведут себя выше всяких похвал. Профессионально. И Джеки верная. Джеки осторожная. Таинственная, но заслуживающая доверия.

Но… Стук, удар, кровь в груди. Так происходит часто. Я был у врача. Лэнгланд. Он известен своим сочувствием. Сочувствием до определенной грани. Я считаю, что очень увлекаюсь психоанализом. Я ему объяснил: чаще всего это происходит ночью, когда я пытаюсь заснуть. Клянусь, я вижу, все еще лежа в постели, как этот кусок с мышцами прыгает у меня в груди. Лэнгланд говорит, что это совершенно нормально. Или если не нормально, то обычно. Он называет это внематочным сердцебиением. «Удивительно обычное явление», – говорит он. Иногда ритм неправильный, и это дает почувствовать, как бьется сердце. Он продемонстрировал:

– Вместо де-ДУМ (он хлопнул рукой по столу) идет ДУМ-де. Не о чем беспокоиться.

– Ах, – сказал я. – Вы имеете в виду, что это хорей, а не ямб.

Казалось, он это оценил.

– Совершенно верно, – просиял он.

Теперь у меня есть название, от которого немного легче отказаться, но не менее сложно игнорировать. Мое хорейное сердце.

Я сидел за столом, пока оно не успокоилось. Затем я ушел. Из моего офиса, через длинную галерею, вниз по лестнице, мимо денежного кота, на улицу.

Поразительно, что меня никто не остановил. Ни один человек не посмотрел в мою сторону, когда я шел мимо. Моросил дождь, было ветрено. Через Штайн на меня обрушились порывы влажного соленого воздуха. Донеслись звенящие звуки с пирса. Я перешел на улицу Сент-Джеймс. Хоть у неба и был странный коричневатый оттенок, после музея воздух был свежим. Ускорил шаг. Я знал, куда иду, но не знал, что буду там делать. Неважно. Я двинулся дальше, обрадованный тем, что сбежал из офиса так бесшумно. С облегчением от