Фигурек - Фабрис Каро

Жюльен, смеясь от души, вновь наполняет наши стаканы.

— Ладно, как бы там ни было, это сработало. Дело сдвинулось с мертвой точки. Перспектива утратить то, чем владеешь, придает ему новую ценность… Ладно, мы, собственно, не об этом говорим, только не подумай, будто я нарочно напускаю тумана… (Лицо его делается серьезным, он откашливается.) Мы с женой работаем на Фигурек вот уже пять лет. Ее родители, как и мои, всегда были там, но не делились этим с нами, пока не сочли нашу семью достаточно прочной… И вот… очень скоро нам стали предлагать семейные контракты, да мы и сами на другое бы не согласились, от предложений работать по отдельности мы попросту отказывались. Мы с моей душенькой попробовали себя практически во всех возможных для семейной пары сферах, но вплоть до того времени, когда был заключен тот контракт, что принес ты, работа для нас находилась лишь время от времени и большей частью состояла из вызовов на какие-то церемонии или вечеринки… Но внезапно, с год назад, нам предложили стать активными фигурантами в совершенно новой области, причем на постоянной основе, ну, то есть предложили нам заключить вот этот самый «контракт четы друзей» — название нас даже насмешило… Не надо сердиться на родителей, они тебе добра хотели, ничего, кроме добра… Их тревожило твое одиночество, они беспокоились из-за того, что ты все больше уходишь в свою ракушку… Ты постепенно отрезал себя от внешнего мира, и им хотелось лишь одного: подарить тебе хотя бы минимум общественной жизни, правда, исходя настолько же из твоих интересов, насколько и из своих собственных… Мы не сразу приняли это предложение, мы несколько дней — и несколько ночей — обсуждали его, не давая ответа. Исключительность этого контракта казалась нам… прости за выражение, слегка удушающей… Ну а потом подписали, решили, что стоит попробовать, что нам будет приятно и полезно покончить с рутинной работой по вызову с мероприятиями, похожими одно на другое, как две капли воды… Кроме того, прости опять-таки за подробность, долговременный контракт куда выгоднее материально и значительно более надежен… Оставалось организовать нашу встречу — вот тут и пригодился блошиный рынок… А когда нас вызвали в Фигурек и, ничего не объяснив, велели приостановить работу, нам захотелось узнать почему, и мы решили найти способ встретиться с твоими родителями… Если бы об этом узнал Фигурек, нам пришлось бы круто. Встретиться с ними оказалось проще простого: ты же сам дал нам родительский адрес… А твоя мать, женщина совершенно прелестная, объяснила, что это она сочла нашу работу уже не столь необходимой, потому что ты недавно встретил женщину своей жизни, эту самую Таню, которую она расхваливала без остановки… Мы были за тебя искренне рады. Мы были счастливы, но в то же время и огорчены, что наша история подошла к концу, поверь мне, пожалуйста… Ну, значит, случилось это как раз тогда, когда развивалось «дело Анри», и нам вдруг показалось, что удобно им воспользоваться, чтобы перейти на новый уровень… Ну вот, если коротко, самое хладнокровное и объективное объяснение. А теперь я хочу, чтобы ты знал — ах, как жаль, что моей ненаглядной сейчас нет дома, она бы сказала тебе это куда лучше меня!., тебе пора узнать, что наша дружба с тобой, которая началась с обычного заказа, с течением времени стала самой настоящей и очень крепкой дружбой! И я не хочу, чтобы ты хоть на миг усомнился в том, что был и остаешься нашим другом, я очень быстро стал воспринимать тебя как брата и…

Я не даю ему закончить. Я встаю и ухожу. С той минуты, как я постучал в дверь их квартиры, и до той, когда захлопнул эту дверь за собой, я не произнес ни слова.

Всякий раз, как я переступаю порог ФНАКа[67], на меня накатывает жаркая удушливая волна, я чуть ли не в обморок от этого падаю, и лишь с большим трудом, не без борьбы вонзаюсь в плотную нездоровую покупательскую массу — как в ядовитое облако. Отсеки магазина набиты битком, куда ни глянь — толпа, наседают со всех сторон. Только и жди, что Левиафан, внезапно проникнувшись отвращением к этому скопищу лилипутов, с минуты на минуту очнется и в приступе громовой отрыжки выкинет их всех отсюда.

Сворачиваю в отдел классической музыки и некоторое время ошиваюсь там, пока не замечаю консультанта. Иду к нему — он лысый, но не смирился с этим и не отчаялся, потому что сзади у него болтается конский хвост.

— Добрый день, мне бы «24 каприса» Паганини для продольной флейты и треугольника.

— Пожалуйста. Извольте следовать за мной.

Проход по магазину бесконечен, мне кажется, я попал в видеоигру, где задача — следовать за мчащимся галопом конским хвостом, уворачиваясь от покупателей, ослепленных новым приобретением, при том, что они так и норовят сбить тебя с ног на каждом перекрестке секций.

В течение нескольких минут я успеваю проиграть целиком все свои три жизни, но вот мы останавливаемся перед дверью с табличкой «Служебный вход». Конский Хвост открывает ее, и я начинаю дышать. Внутри нам предстоит измерить шагами сотни метров пустынных серых коридоров, напоминающих декорацию малобюджетного научно-фантастического фильма, наши шаги эхом отдаются от холодного металла, и мы идем, идем, идем из коридора в коридор — долго, без единого слова. Он довольствуется тем, что указывает мне путь, а я беспрекословно двигаюсь следом за его спиной, этой спиной в красном жилете.

В конце особенно темного и мрачного коридора, еще более темного и мрачного, чем все предыдущие, вижу дверь. Конский Хвост открывает ее, приглашает меня войти и закрывает за мной, сам оставшись снаружи.

А внутри, прямо напротив меня, — Большой Совет. Штук десять черных костюмов сидят за длинным пустым банкетным столом. Лица у всех мертвенно-бледные. Я уже видел раньше эти лица, но они настолько ничем не примечательны, что не запомнил ни одного — может, еще и потому они были выбраны? Тот, кто сидит в центре, берет слово первым:

— Присядьте, контролер номер три тысячи восемьсот пятьдесят девять, полагаю, вам известно, зачем вы сюда приглашены…

Я повинуюсь и бормочу что-то невразумительное.

— Видите ли, три тысячи восемьсот пятьдесят девять, успехами, которыми Фигурек гордится, мы обязаны именно таким людям, как вы, людям, которые долгое время работают безупречно. Вы не только вошли в элиту Фигурека, вы, три тысячи восемьсот пятьдесят девять, сумели и среди элиты занять весьма достойное место. Вот уже… (он заглянул в папку на столе, сначала мной не замеченную), вот уже в течение почти четырех лет мы полностью удовлетворены тем, как вы исполняете ваши обязанности, и послужной список у вас отличный, и наград вы удостоены, и я вас с этим поздравляю… При этом вы, вероятно, догадываетесь, что мы пригласили вас сюда не только для того, чтобы дать вам послушать панегирики, вы ведь знаете, что это не в нашем стиле… Потому позволю себе взять быка за рога: из-за вас у Фигурека возникла серьезная проблема. С полгода назад один из врачей предупредил нас о том, что есть некоторые основания считать ваше поведение подозрительным. До тех пор ничего особенного не случилось, досье у вас прекрасное, и мы решили пока не ставить вам этого на вид. Но позже, примерно три… (он опять сверился с бумагами) три с небольшим месяца назад, в тот период, когда вам было поручено дело Бувье, начались осложнения, и они день ото дня только усиливались… Не станем преуменьшать ваших заслуг: что касается Бувье, вы, как и всегда, замечательно поработали, встречаясь с вами, старый пьяница успокоился и не представляет больше той опасности, какую нес в себе ранее… Зато теперь опасность исходит от вас самого… Врачи могут называть это как им угодно, они говорят «шизофрения», пусть говорят, это не имеет значения, я-то вам скажу то, что ясно мне: вот уже два месяца, как вы, простите за выражение, свихнулись.

— Послушайте, я за короткое время узнал так много, особенно о…

— Своих родителях, да, я знаю, но ведь когда-нибудь это должно было стать вам известным. Ну и потом — ваши родители, ваши дедушки-бабушки — что это меняет?.. Как бы там ни было, это не причина, три тысячи восемьсот пятьдесят девять, повторяю, это не причина и этого недостаточно, чтобы ставить под угрозу Фигурек. Кроме того, в отчетах медиков говорится, что ваша шизофрения берет истоки задолго до этих открытий. Они полагают, что это распространенное явление среди наиболее одаренных контролеров: вы чересчур освоились в шкуре Обычного Человека и совершенно потеряли голову… Я даже не говорю о капризах, связанных с этой так называемой… (взгляд в папку) Таней, нет-нет, я говорю об истинно скандальных публичных акциях, опасных для будущего Фигуре ка… Вы зашли слишком далеко, и точка. Что-нибудь хотите сказать в свою защиту?

Я сжимаю кулак, выпрямляю средний палец и показываю ему.

Ледяной ветер, черные тучи над головой, плотные, тяжелые, ребенок лет десяти, сидя по-турецки прямо на дорожке, играет с шариками, шарики у него кипарисовые, он старается загнать их в ямку и, кажется, толком не понимает, что в нескольких метрах от него четверо занимаются тем же, что и он, с его дедушкой, интересно, а что эти четверо, у которых веревка легко скользит между пальцами, расскажут вечером своим женам? Люди молчаливы, молчание пугающее, нарушает тишину только ветер, ревущий среди ветвей, фонограмма Апокалипсиса, серый, серая, серое, серые, все серо и все серы, вся гамма серого, грубая, шероховатая зернистая поверхность раздражает глаз и мешает смотреть, черная шляпка слетает с головы старой дамы и летит, довольно высокий человек метрах в пяти позади старой дамы протягивает руку и ловит шляпку, корпус его словно окаменел, только рука вытянута, ничто другое в нем нисколько не шевельнулось, лицо застывшее, маска из фарфора, скаредность жестов, другая старая дама, левее склепа, спокойно спит, на ее коленях — персидская кошка, бледнокожий господин, нацепивший темные очки, что-то пишет в блокноте, облака несутся с сумасшедшей скоростью, четыре пополудни, и практически ничего не видно.