Юнгаши - Александр Воронцов

— Сигнальщик, как обстановка?

Это голос капитан-лейтенанта Васильева. Наполовину высунувшись из рубочного люка, он и сам наблюдал — и за морем, и за воздухом. Но и за боевыми постами успевал следить.

— Нормально, товарищ командир!

Коля постоянно ощущает на себе взгляд командира.

— Не прозевай вызов флагмана, Уланчик, — негромко, даже как-то доверительно предупредил Васильев.

— Есть не зевать!

Хорошее настроение у командира — Уланчиком назвал.

Повелось так с того самого дня, когда три юнгаша — рулевой Боря Демченко, моторист Женя Бурмистров и он, сигнальщик Коля Уланов, — впервые появились на катере. Прибыли прямо из Школы юнг. Ладно сшитая форма придавала им молодцеватый вид. Но вместо свободно выпущенных лент на бескозырках были бантики. Может, поэтому, а может, из-за того, что им впервые предстояло служить на боевом корабле, чувствовали они себя стеснительно, хотя и старались казаться бравыми мореходами.

Собственно, корабля как такового еще не было. У стенки стоял приземистый, не очень внушительный корпус, сваренный из броневых листов. Ремонтникам вместе с экипажем предстояло напичкать его всевозможными механизмами и аппаратурой.

Командир встретил необычное пополнение весело, с нескрываемой, впрочем вполне благожелательной, иронией. Выслушал стандартный доклад: «…прибыли в ваше распоряжение для дальнейшего прохождения службы», заметил:

— Та-ак, добровольцы-комсомольцы, значит?

— Так точно! — за всех ответил Боря Демченко, он был на правах старшего.

Колю, самого маленького, переспросил:

— Как зовут, говоришь?

— Юнга Николай Уланов.

Васильев смерил его взглядом.

— Ну какой же ты Уланов? — улыбнулся добродушно. — Ты еще Уланчик. Верно я говорю, парторг? — обратился к стоявшему рядом старшине 1-й статьи.

Непосредственность командира подкупала. Он как бы приглашал: «Не стесняйся, будь здесь как дома». И сразу настраивал на дружеский лад.

— Он подрастет, товарищ капитан-лейтенант, — ободряюще кивнул Коле старшина.

— Надеюсь, — не переставая улыбаться, продолжал командир. — У нас морской паек, подкормим. — И неожиданно распорядился: — А бантики заменить. Теперь вы моряки, балтийцы и выглядеть должны соответственно. Верно я говорю, Уланчик?

— Так точно, верно! — выпалил Коля, обрадованный таким решением командира.

С тех пор и повелось — Уланчик.

Удобно устроившись на своей площадке — тут тебе и наблюдательный пост и пулеметное гнездо! — Коля, почти не отрываясь от бинокля, всматривался вдаль. Где они там, проклятые фашистские корабли? Не пропустить бы!

Здесь у него все наготове. Только, конечно, надо знать, где что находится. Понизу, вдоль ограждения, прямо под руками — ящики с ячейками, в которых, аккуратно свернутые, хранятся сигнальные флаги. Бери любой, какой потребуется. Слева на кронштейнах закреплен прожектор. Под ним на полочке — фонарь ратьера, это в основном для ночных переговоров с помощью световой азбуки Морзе. Высоко над головой самая верхушка мачты — клотик, а на нем — лампочка, ее тоже можно использовать для сигнализации, выключатель тут же. Ну и, само собой, семафорные флажки.

Струнами сказочной арфы тянутся вверх, вдоль мачты к рее, фалы — прочные тонкие тросы. С их помощью Коля может поднять один или несколько флагов. Умно придумано: «Каждый флаг соответствует букве, цифре или целому слову. Иногда — команде. Пользуясь кодом, набором флагов, можно передавать на другой корабль донесение, распоряжение или условный сигнал. Например: «Счастливого плавания!», «Поворот — все вдруг», «Вижу противника».

Коля мастерски научился орудовать флагами и фалами.

Во время сильного ветра или на быстром ходу фалы натягиваются и звенят. Действительно как струны. И звон их чем-то напоминает музыку, строгую и печальную.

На сердце у Коли было и тревожно, и радостно. Ведь вокруг воды Центральной Балтики. Именно здесь почти четыре года назад, в июне сорок первого, шли первые бои Великой Отечественной. Балтийцы в числе первых приняли на себя удары немецких, армад. Здесь — под Либавой, в Ирбенском проливе, у Моозундских островов — советские моряки нанесли врагу первые ощутимые удары.

Иногда Коля бросает взгляд на боцмана Семенова — тот у второго пулемета вахту несет. Наверное, тоже волнуется. Да и как не волноваться! Войну он встретил на эсминце «Сердитый» рядовым сигнальщиком. Как раз в этих водах. Утром, когда проходили вблизи Ирбенского пролива, боцман, вообще-то человек неразговорчивый, вдруг оживился, тронул за плечо стоявшего рядом с ним на палубе Колю, тихо сказал:

— Слышь, юнга, тут вот, — он обвел рукой горизонт на востоке, — наш «Сердитый» в паре с «Сильным» немецкие эсминцы повстречали. Как сейчас помню: шестого июля дело было, на постановку мин мы выходили. Ну, само собой, артиллерия заработала. И наша, и немецкая. Один ихний эсминец мы ко дну все же пустили.

— А мины поставили? — полюбопытствовал Коля.

— Поставили. На «Сильном»-то наш Толя Рамзин служил, он и ставил. Заметил, у него пальцы на руках покалеченные? Мина у них на борту тогда загорелась и пришлось ее в воду сбрасывать. Пальцы-то и пострадали… А потом — отступление. Берегом фрицы нас обходили.

Сейчас Коля смотрел вокруг и пытался представить, как все происходило. Тогда, в сорок первом. Так же, наверное, светило солнце, и дул легкий ветер, и катились за горизонт неторопливые волны.

— Уланчик, как настроение? — У командира, видно по всему, отличное.

Дотошный он. Будто видит, что у юнги в душе творится.

— Нормально, товарищ командир! — Голос, кажется, не дрогнул.

— Не прозевай сигнал с флагмана.

Не надоедает ему напоминать об одном и том же? Ведь наблюдение за флагманским кораблем — первая забота сигнальщика, поскольку оттуда поступают самые главные распоряжения.

— Есть не зевать!

Думы думами, а служба службой. Еще во время учебы в Школе юнг — год назад дело было, в Кронштадте — Коля твердо усвоил: у хорошего сигнальщика в море и соломинка незамеченной не проскочит.

Красивое это зрелище — двенадцать кораблей на полном ходу идут двумя колоннами. Двенадцать алых вымпелов полощутся на ветру. Двенадцать флагов. Мерно гудят моторы, настороженно по секторам нацелены стволы пушек и пулеметов. И десятки пар глаз обшаривают, прощупывают, измеряют все вокруг.

Сигнальный прожектор на флагманском замигал неожиданно.

— Уланчик, нас вызывают, — подсказывает командир.

Но Коля и сам увидел.

— Есть, принимаю.

Доля секунды — и прожектор включен. Взялся за ручку, раздвигающую шторки — жалюзи, автоматически выбил: «Ясно вижу».

И снова на прием.

«Слева двадцать… Неопознанные суда… — передавали с флагманского катера приказание командира отряда. — «Сорок первому», «сороковому» и «четверке» задержать… Доставить в порт Либава».

Значит, Либава уже освобождена!

Коля передал текст сигнала капитан-лейтенанту Васильеву.

«Лево на борт! — последовала команда. — Боевая тревога! Самый полный вперед!»

Послышалась тревожная трель звонков, звякнул машинный телеграф. Катер круто отвалил влево, вырвался из общего строя и взял курс на сближение с противником. «Сороковой» и «четверка» последовали за ним.

Вскоре за дымами из-за горизонта выросли мачты и трубы, а затем и корпуса больших и малых судов.

«Десятка два, — прикинул Коля, оглядывая растянувшуюся цепочку каравана. — Курс держат на запад. Значит, в Швецию драпают, хотят спасти шкуру в нейтральной стране».

Он непрерывно докладывал командиру обо всем, что открывалось перед ним.

— Эх, добавить бы оборотов! — забеспокоился боцман. — Уйти могут.

Недавно отлаженные моторы тянули бойко, но хотелось идти быстрее.

— Не уйдут, догоним, — заверил Васильев.

Но нетерпение прорывалось и в его голосе.

Первым настигли огромный пассажирский транспорт. Он шел без флага, без сигналов. Только дым из большой трубы клубился за кормой.

— Комендорам держать под прицелом мостик, пулеметчикам — палубы! — распорядился Васильев. — Щербаков, предупредительный супостату: «Застопорить машины!».

— Есть!

Пушка Щербакова выстрелила. Снаряд разорвался под самым носом у транспорта.

Судно остановилось. С верхней надстройки свесились две белых простыни.

— Вот так-то лучше.

Васильев, оставив «сороковой» и «четверку» поодаль, подвел свой катер поближе. Вскинул мегафон: «Вызываю капитана!»

На какие-то мгновения все вокруг будто замерло.

Коля с нескрываемым интересом разглядывал незнакомое тысячетонное судно. Палубы его до отказа были наполнены людьми, главным образом мужчинами, одетыми в штатское… Все необычное, чужое.