На кончиках твоих пальцев (СИ) - Туманова Лиза

– Ты про морально ущербного урода или про действие спидов? Впрочем, и то и то вызывает у меня разумный вопрос: где ты, девочка, умудрилась подцепить такую паршивую болезнь, как Татарский? – поинтересовалась Соня, подливая мне молока.

Я начинала кое-что понимать.

– Татарского зовут Сережа?

– Сережа – Сережа! – продекламировала девушка. – Кулак ему в рожу…

– И он чем-то меня накачал?

– И не похоже, что вливал в тебя силой, – заметил Северский. – Тогда как так вышло, Шелест?

Я кинула на него мрачный взгляд и рассказала им, вкратце, о моем знакомстве с Сережей Татарским.

– Красиво он тебя на жалость развел! – присвистнула Соня.

– Мне кажется, он был далек от притворства, – протянула я. Несмотря на то, что этот парень намеренно напичкал меня какой-то гадостью и неизвестно, что бы еще со мной сделай, не окажись Соня в нужное время в нужном месте, я помнила его слова и не сомневалась, что они были правдивы. И было очевидно, как несчастен Сережа Татарский в глубине своей, может быть, не самой лучшей души.

– Татарский не стоит сочувствия! – стальным голосом проговорил Марат.

– Почему вы так его не любите? – с вызовом спросила я, сама не до конца понимая, что и кому хочу доказать.

– Тебе мало того, что он накачал тебя наркотой, а потом привел в бар, не имея в голове и намека на платоническую любовь? Шелест, не придуривайся, что не понимаешь!

– Просто пытаюсь найти истину, – у меня закружилась голова от резкости его слов.

– Истина далека от сочувствия и состоит в том, что тебе не нужно якшаться с Татарским.

– Может быть, но это не тебе решать, – с вызовом глянула я ему в глаза и похолодела от низкого градуса взгляда парня. Какого бы мнения я не была о Татарском, колючие зеленые огни говорили без слов о ненависти к нему, которая едва ли возникла недавно – укоренившееся негативное чувство настаивалось годами и только больше усиливалось, подогреваемое недавними событиями. И дразнить Северского, как быка красной материей, мог только умалишенный. Либо Зина Шелест, неясно отчего ощетинившаяся на в целом разумные предостережения – даже факт того, что мне было элементарно жаль Сережу, который, в отличие от меня, барахтался в одиночестве не по своей воле, не оправдывал моего отчаянного и в какой-то степени по-бараньи упрямого порыва делать только то, что я захочу, а не идти на поводу у запретов.

Однако совсем не Татарский спасал меня ночью в незнакомом баре, не он уже второй раз благодушно оставлял меня на ночь в своей квартире, и совсем не у него в глубине глаз я находила что-то, что цепляло, подобно рыболовному крючку, мои мысли. И Северский, если и казался холодным и непробиваемым айсбергом, то уж точно не был равнодушным и бесчувственным. На деле, только он и заботился обо мне в последнее время. Поэтому я безоговорочно капитулировала и готова была уже признать это, но в этот момент моя память решила восстановить заключительные кадры вчерашних событий, которые заставили меня пораженно замереть.

Как оказалось, последний порыв моей нежности и беззастенчивой преданности прошлой ночью я дарила совсем не Сереже Татарскому. Не к нему прильнула в беззастенчивой ласке, и не его встретило радостным стуком мое воспаленное мнимым счастьем сердце, которое даже в отравленном болезнью организме едва ли могло лукавить и обманываться в искреннем чувстве.

Даже не капитуляция, а полное фиаско мира Зины Шелест заставило меня в ужасе отпрянуть от всё еще прожигающего меня взглядом Северского.

– Значит, Татарского ты защищаешь, а меня боишься? – с кривой усмешкой прокомментировал парень мой жест, понятый им превратно. – Ты заставляешь меня думать, что мы с Соней оказали тебе медвежью услугу, – слова с горьким привкусом заставляли меня впадать в еще большее отчаяние.

– Северский, ты все не так говоришь…

– Конечно не так! – встряла Соня до этого подозрительно внимательно следившая за реакцией парня. – Она еще не оклемалась, а ты ее уже морально давишь, Север! Тоже мне серый волк нашелся – так и съешь сейчас бедную Зину, и в итоге получиться, что зря мы с тобой геройствовали. Я так не договаривалась! – встала на мою защиту девушка. – Но, вообще, он прав, – обратилась она уже ко мне, – Татарский, каким бы он не казался милым, на деле – прогнивший кусок дерьма! Так что не советую его жалеть, а тем более продолжать знакомство. Проще говоря, гони его как можно дальше, если еще раз объявится на горизонте! А если не прогонится, то можешь свистеть мне – прилечу аки пуля и помогу ему сориентироваться в какой стороне задница вселенной, где ему самое место!

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

– Поняла, – кивнула я, благодарная Соне за то, что она притушила неясно откуда взявшиеся искры между мной и Северским, готовые уже разгореться в пламя. Она была откровенна и дружелюбна, и это заставляло меня стыдиться своего вчерашнего поступка и смелых непрошеных мыслей в адрес ее парня. – Спасибо, – все, что смогла выдохнуть я, вложив в одно слово больше, чем они могли понять.

– Ой, да было б за шо! – весело откликнулась девушка и пихнула локтем Северского, который кисло поморщился. – Мы же оба бы не пережили, если бы с тобой, Зина, что-то случилось, да, Север? – слишком двусмысленно и разяще пронзили эти слова пространство. Я и Марат замерли, точно пойманные с поличным; не знаю, чем Соня умудрилась задеть парня, который растерянно глянул на девушку, но меня смутило то, что Мармеладова уж как-то слишком сильно, как для первого дня знакомства, заботилась обо мне. Не в первый раз мне казалось, что она знает меня уже давно.

– А мы разве встречались раньше? – спросила я у девушки, пытаясь расшифровать тревожный звоночек догадки, возникший на краешке сознания.

– Ну как сказать..., – протянула внезапно посерьезневшая Соня, глядя мне в глаза, – самого акта знакомства не было, но рискну предположить, что твои руки познакомили нас ближе, чем если бы мы с тобой на самом деле общались.

Я ошарашено уставилась на Соню, не в силах поверить, что она и есть та самая девушка, которая так часто слушала мою игру в зале «Орфея».

И в какой-то миг я осознала простую истину, которая обнажённо лежала на поверхности разума и поражала своей простотой и правильностью – любая случайная встреча имеет от простого совпадения ровно столько же, сколько я от типичной глазированной блондинки. А иначе объяснить тот факт, что девушка, с которой я делилась таинством мира звуков, посвящая в секреты элитарной вселенной, оказалась подругой Северского, да еще и моей нежданной спасительницей, слишком уж кстати выбрав местом для вечернего расслабления злополучный бар, в который привел меня Сережа Татарский, я не могла.

– Так ты…приходила послушать меня?

– Да уж не поспать, – хмыкнула Соня. – И точно не смотреть на ваши спектакли – извини меня, конечно, но такого отстоя я не видела в жизни! Я и в целом театры не люблю, но ту анархию, которая творилась у вас на сцене, мало даже помидорами закидать... Растрэлять! – сказала она характерным голосом с грузинским акцентом и прыснула. – Но одного у вашего театра не отнять – там работает музыкант с самыми волшебными руками на свете! – без тени шутки продолжила она, а я, внезапно смутившись, рассеянно оглянулась по сторонам, и мельком глянула на Марата, который смотрел так, точно молчаливо, но безоговорочно поддерживал слова девушки.

– Я просто люблю музыку, – честно ответила я на незавуалированный комплимент.

– А я просто пару веснушек лишних имею, ага, – съязвила в ответ Мармеладова. – Нет, фрау Моцарт, тут нечто большее – взрыв, буря, фейерверк, музыкальный оргазм, если на то пошло! По-настоящему гремучая и атомная смесь тебя и рояля! И давай, скажи мне без уверток и лишней скромности – какого черта ты прозябаешь на скучном поприще управленческого планктона, попусту растрачивая талант, данный природой? Почему размениваешься на обычный Вуз, когда тебя ждет обитель одаренных уникумов?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

– Родители были против моего поступления в консерваторию, – разговоры, ссоры, обиды, ничего из этого не сработало, и я просто смирилась, позволив им убедить меня, что музыка – блажь и ненадежное хобби, а мне нужна «настоящая» профессия. И может быть, я бы выстояла в борьбе за свой выбор, но даже брат, и тот встал на сторону мамы и папы. Лишиться поддержки и одобрения всей семьи – шаг, на который решится далеко не каждый, и я сделала выбор в пользу любящих меня людей, которые, естественно, желали мне только добра. И пусть, наобум выбранная профессия не вызывала в моей душе ни грамма всполохов любопытства и желания постичь ее, пусть, сидя вечерами за скучными книгами о менеджменте и теории управления, я ловила себя на мысли, что проигрываю в голове то мелодию вальса Шопена, то невероятные импрессионистические гармонии Дебюсси, а ночами просыпалась от того, что мне снился Шуберт, неуклюжий, неказистый, похожий на крота в своих маленьких очках, но неизменно с карандашом в руках, нашептывающий мне какие-то немыслимые идеи и тут же принимающийся строчить ноты на первом подвернувшемся листе бумаге. Но мечта оставалась мечтой, а ее осуществление спотыкалось о мудрость взрослых родственников, не сомневающихся в своей правоте и не способных оценить «талант, данный природой».