Жизнь за гранью жизни - Е Басаргина

Дегенеративный характер жизни в Бардо прекрасно подтверждается западной спиритической литературой, которая с удручающим постоянством воспроизводит впечатление ублюдочной банальности сообщений духов. Наша научная проницательность, разумеется, без промедления объясняет эти сообщения как флюиды бессознательного медиумов и участников сеанса и применяет тот же принцип для истолкования картины посмертного существования, которую дает наша Книга мертвых.

Несомненно, что вся книга состоит из архетипических содержаний бессознательно. За этим не стоят - и в данном случае наша западная рациональность права - никакие физические или метафизические реальности, а стоит "просто" реальность душевных Данностей. Существует ли нечто в качестве "данного" субъективно или объективно, - оно существует. О том, что за этим, не говорит и "Бардо Тходол", ведь Даже пятеро его Дхьяни Будд суть душевные данности, и именно об этом должен узнать усопший, если ^му еще при жизни не стало ясно, что его душа и тот, кто дает все данности - одно и то же. Мир богов и

ЛУЧШЕ НЕТУ ТОГО СВЕТА?

ДУХОВ - "не что иное как" коллективное бессознательное во мне. Для того, чтобы перевернуть это предложение, которое в таком случае гласил" бы' "Бессознательное есть мир богов и духов вне меня" не требуется никакой интеллектуальной акробатики' а нужна целая человеческая жизнь, а может Кыть даже много жизней при все возрастающем приб.] .'же. нии к законченности. Я намеренно не сказал "к совершенству", ибо "совершенные" делают совсем дру. гие открытия.

"Бардо Тходол" был и остается тайной книгой, какие бы комментарии к нему мы ни сочиняли, ибо его постижение требует духовных способностей, которыми никто не обладает просто так, но которыми можно овладеть лишь благодаря особому образу и опыту жизни. Хорошо, что существуют такие "бесполезные" с точек зрения содержания и задач книги. Они предназначены для людей, которым было суждено иметь не слишком высокое мнение о пользе, о цели и о смысле нашего теперешнего "культурного мира".

'tБУДДИЗМ И ЗОРОАСТРИЗМ ^

Буддизм в Юго-Восточной Азии, печально выродившийся из своего прежнего высокого состояния, выработал учение о добродетелях и проступках по образцу конторских книг, где приход и расход отмечаются ежедневно разными знаками: раздача чая в жаркое время приравнивается к единице заслуг; так же расценивается удержание в течение месяца жен от спора, но это может быть нейтрализовано, если позволить им оставить на один день горки и тарелки невымытыми, что составляет уже единицу проступков. Дарение досок на два гроба, составляющее по тридцати единиц за каждый, и погребение ^^тl.pex костей - по десяти за каждую может 61 ь нейтрализовано убийством ребенка, которое оцен: дается 100 единицами греха. Едва ли нужно говоритч ITO в

обеих указанных религиях следует изучать скорее уцелевшие в них остатки минувших веков, чем то достояние вымирания и вырождения, в котором они находятся теперь.

В Хоьрда-Авсете, памятнике древней персидской религии, судьба душ праведных и злых людей после смерти изображена в разговоре между Заратуштрой (Зороастром), Ахурамаздой и Анхра-Майнью (Ормузд и Ариман). Заратшутра спрашивает: "Ахурамазда, Небесный, Святейший, Творец вещественного мира, Чистый! Когда умирает чистый человек, где находится его душа в эту ночь?" Ахурамазда отвечает: "Она сидит у его изголовья, повторяя слова Гата-Уставаити, испрашивая себе блаженства: Пусть будет счастлив человек, который способствует счастью другого. пусть Ахурамазда продолжает творить и править по своей воле". В эту ночь душа видит столько радостей, сколько содержит в себе весь живущий мир, и то же во вторую и третью ночь. Когда в течение третьей ночи тьмы начнет превращаться в свет, тогда душа чистого человека выходит в путь и находит свою дорогу по запаху цветов. Из полуденных областей дует ей навстречу ветер, полный благоуханий, более ароматный, чем все другие ветры, и душа чистого человека вдыхает его. "Откуда дует этот ветер, самый благоуханный, который я когда-либо вдыхала?" Тогда выходит ей навстречу ее собственный закон (правила ее жизни) в образе девы, красивой, светлой, с блестящими руками, сильной, статной, гибкой, с полной грудью, чудным телом, благородным, ясным лицом, пятнадцатилетней девы, равной по прелести самым дивным существам. Тогда к ней обращается Душа чистого человека и спрашивает: "Кто ты, самая прелестная из виденных мной дев?" А она отвечает: *0 юноша, я .твои добрые мысли, слова и дела, твои добрые правила, правила твоей собственной ^изни. Ты сделал все прекрасное еще более прекрасным для меня, все приятное еще более приятным, все Желанное еще более желанным, пребывание в

ЛУЧШЕ НЕТУ ТОГО СВЕТА?

ком месте пребыванием в месте еще более высоком". Тогда душа чистого человека делает первый шаг и входит в первый рай; делает второй и третий шаг и входит во второй и третий рай; наконец, еще шаг и достигает "Вечного Света". К душе обращается одна из отошедших прежде чистых душ и спрашивает: "Как пришел ты сюда, о чистый умерший, из бренного жилища плоти, из телесного мира, сюда, в невидимый, из преходящего мира в вечный? Приветствую тебя, давно ли это случилось с тобой?" Тогда говорит Ахурамазда: "Не спрашивай того, которого ты спрашиваешь, потому что он пришел сюда по страшному пути содроганий, отделения души от тела. Принести ему самой тучной пищи, пищи юноши, который хорошо мыслит, говорит и поступает, который предан доброму закону после смерти, - пищи женщины, которая хорошо мыслит, говорит и поступает, преданной, послушной, чистой после смерти".

Затем Заратуштра спрашивает: "Когда умирает грешный человек, где остается его душа?" Ему отвечают,, что она, бегая вокруг изголовья умершего, повторяет молитву, Ке Маум: "Какую страну восхвалю я, куда пойду я молиться тебе, о Ахурамазда?. В эту ночь она видит столько печали, сколько содержится во всем живущем мире, то же и во вторую и в третью ночь. На заре после этой ночи душа уходит в нечистое место и находит свою дорогу по дурному запаху. Зловонный ветер дует ей навстречу с "евера, и ее глазам является безобразная, отвратительная дева - ее собственные злые дела. Душа делает четыре шага в беспредельном мраке, и злая душа .иворит ей: "Горе тебе! Давно ли пришла ты сюда?" А зл"юно смеющийся Майнью, подражая словам Ахур&ма.:ды, обращенным к чистой душе, велит принести пищу для порочной души - яд для тех, кто думает, и говорит, и делает злое, и живет по дурным правилам.

Парс наших дней, следуя древнему учению Зороастра, перед началом своей молитвы о прощении за все, что он должен был думать, говорить и делать и

что не выполнил, о прощении за все, чего он не должен был думать, говорить и делать и в чем провинился, в следующих словах исповедует свою веру в будущую жизнь; "У меня нет никакого сомнения в существовании правой мазадаяснийской веры, в будущем воскресении мертвых с последним телом, в переходе через мост Чинват, в неизменной награде за добрые дела и в наказании за грехи".

Вера в будущее воздаяние сделалась могучим рычагом в жизни народов. Распространяясь с одинаковой силой на добро и на зло, она становилась могущественным средством для многих религий.

Люди, живущие как для одного мира, так и для двух, имеют много общих побуждений к добру: вопервых, благородное чувство собственного достоинства, заставляющее их вести соответственную жизнь; во-вторых, любовь к добру ради самого добра и ради его непосредственных результатов; и, наконец, желание сделать нечто такое, что пережило бы самого человека, который, быть может, и не увидит своих дел, но которому уже одно ожидание их последствий доставляет известную долю удовлетворения. Но тот, кто убежден, что нить его жизни будет раз и навсегда перерезана роковыми ножницами смерти, сознает, что ему необходимы уже в земной жизни те цели и радости, которых верующий ожидает лишь в будущем мире. Мало кому может доставлять удовольствие мысль исчезнуть совершенно из сознательного мира и жить, подобно великому Будде, в одних делах своих. Остаться живым в памяти друзей составляет уже отраду. Немногим великим умам дано в удел пользоваться в памяти потомства какими-нибудь тысячью годами "субъективного бессмертия". Вообще же в человеческом роде интерес к отдельным личностям почти всегда ограничивается современниками, а память о лице всегда сохраняется лишь до третьего или четвертого поколения. Но выше и сильнее всех этих земных побуждений влияние веры в бессмертие, которая Достигает наивысшего проявления у смертного одра,

когда, отвергая свидетельства своих чувств, люди оплакивающие близкого человека, улыбаются' сквозь слезы, говоря, что это не смерть, а начало жизни.

ЛИТЕРАТУРА

1. Л. Я. Штернберг, первобытная религия в свете этнографии. М.-Л., 1936.

2. Э. Б. Тайлор. Первобытная культа. М., 1939.

3. P. И. Рубинштейн. Древний Восток. М., 1969.