Все до последнего страхи - Алекс Финли

Де Мартини покачал головой с таким видом, будто не имел об этом ни малейшего представления.

– Мы держим Marconi на мушке уже два года. Отмывание денег и все в таком духе. Фирма является банком картеля Синалоа.

– И вы к ним до сих пор не нагрянули?

Келлер хотела было ответить, что прямой контакт с Marconi может свести на нет два года упорного труда, однако Стэн ее опередил.

– Завтра утром первым делом отправимся к ним.

– Держите меня в курсе. Администрация, – с горестным вздохом добавил он, – проявляет к этому делу чрезвычайный интерес. И я не хочу узнавать последние новости из Washington Post.

– Будет сделано, – заверил его Стэн.

– Кук из Госдепа обеспечит все, что вам потребуется в Мексике. Ступайте к нему в приемную на Си-стрит, а когда основательно встряхнете Marconi, не забудьте прислать мне рапорт.

Стэн и Келлер кивнули. Де Мартини развернулся и, не попрощавшись, толкнул дверь в кабинет директора.

– Две сотни миль ради шести минут, – сказала Келлер, глядя на Стэна.

– А тебе хотелось удостоиться более длительного приема?

Они зашли в лифт и спустились на первый этаж.

– Меня удивило его распоряжение о Marconi, – произнесла Келлер, – в том смысле, мы ни к чему не готовились, и это может поставить под угрозу существенную часть нашей работы. Если они поймут, что мы решили за них взяться, тут же бросятся уничтожать документы. И все может оказаться зря. У нас нет ни малейших доказательств, что гибель Пайнов так или иначе связана с Marconi или картелем.

Стэн посмотрел на Келлер и в своей привычной саркастичной манере ответил:

– Ты же не станешь разочаровывать дочь президента, правда?

Глава 18

Мэтт подошел к столу дежурного в небольшом полицейском участке. Местечко обладало точно таким же шармом, что и тюрьма Дэнни на севере штата Нью-Йорк, и представлял собой такое же обветшалое одноэтажное строение с низкими потолками и убогим ковровым покрытием.

– Здравствуйте, – обратился он к сидевшей за стойкой женщине средних лет с очками на носу.

Та бросила на него взгляд.

– Я пришел к сеньору Гуттиэресу, – Мэтт заглянул в бумажку с фамилией следователя, полученную от агента Келлер.

Дежурная что-то быстро ответила на испанском. Он не понял ни слова, но по тону понял – она на него сердится.

– Меня зовут Мэтт Пайн, – произнес он медленно и громко, будто это могло как-то помочь. Показал дежурной паспорт, но лишь озадачил ее.

После чего достал из сумки газету, которую ему дала Келлер, положил ее на стол, ткнул пальцем в фотографию и сказал:

– Это моя семья.

Женщина посмотрела на газету, подняла глаза и уже внимательнее взглянула на него поверх очков, после чего опять затараторила на испанском.

Если б не трагизм ситуации, ее можно было бы назвать комичной. Ни дать ни взять сцена из «Трудностей перевода»[18].

Мэтт произнес единственную фразу на испанском, которую вынес из старших классов школы.

– No hablo español[19]

Женщина умолкла и сердито вздохнула. Потом долго разглядывала парня, явно что-то обдумывая, и наконец ткнула пальцем в фамилию детектива на клочке бумаги в его руке. После показала пальцем на дверь.

– Ага, сеньор Гуттиэрес ушел… А когда он…

Но тут же осекся и показал на часы на стене за спиной женщины – старомодные, круглые, с белым циферблатом и черными цифрами, из тех, которые можно увидеть в начальных классах.

– В котором часу вернется сеньор Гуттиэрес? – Мэтт ткнул в фамилию детектива, а потом опять на часы.

До женщины дошло. Она встала и показала на цифру «9». Ага, получается, он будет в девять вечера. Хотя нет – она изобразила, будто укладывается спать, снова подошла к часам, показала на «9», обвела пальцем по кругу циферблат и опять ткнула в «9». Завтра утром. В девять.

Значит, уехать отсюда сегодня не получится. Мэтт подумал было поговорить с другим полицейским, но в участке, похоже, больше никого не осталось.

Солнце снаружи медленно катилось за горизонт. Мэтт зашагал к маячившей далеко впереди главной дороге. Миновал захудалую автомастерскую, круглосуточный магазин без единого окна и ресторанчик с куриным фаст-фудом, судя по нарисованному от руки петуху на вывеске. Чувствовал он себя как в некоторых районах Нью-Йорка – в безопасности, но все же начеку.

К нему подбежал грязный пес.

– Привет, приятель.

Мэтт рискнул почесать бродягу за ушами. У того спуталась шерсть, кое-где виднелись шрамы, но настроен тот был дружелюбно. При взгляде на его морду казалось, что он улыбается. Мэтт не удержался и тоже улыбнулся ему. Пес взвизгнул, словно пытался что-то сказать.

– Проголодался?

Бродяжка посмотрел на него. Мэтт расстегнул «молнию» сумки и вытащил пакет сухих крендельков, которыми кормили пассажиров в самолете. Пес заплясал, наворачивая вокруг него круги.

– Не самая здоровая еда, но да ладно, держи, – Мэтт вывалил на землю содержимое пакета. – Еще увидимся, Смайли.

Мэтт зашагал дальше к главной дороге, а пес побежал за ним в надежде перехватить что-нибудь еще. Автострада 307 представляла собой длинный ряд магазинов, баров, ресторанов и пунктов обмена валюты. На табуретках у входных дверей сидели продавцы, туристы кочевали от одного магазинчика к другому, покупая безделушки.

У Мэтта заурчало в животе. Как и Смайли, ему тоже хотелось есть. Он понял, что у него уже целые сутки во рту маковой росинки не было. Аппетит напрочь пропал. Есть, как и заниматься другими обыденными вещами, теперь казалось неважным. Но на одном отчаянии долго не проживешь. Увидев перед собой небольшой продовольственный магазин с баром, он решил чего-нибудь перекусить, а потом найти, где переночевать. Мэтт уселся за высокой барной стойкой и заказал у официантки, к счастью, говорившей по-английски, мексиканское пиво и два тако. В чужой монастырь…

Мэтт оглядел помещение. В дальнем углу обосновалась крикливая, вульгарная компания молодых женщин – живое воплощение понятия «гадкие американцы». Через пару столиков от них расположилась четверка туристов из Японии, которые