Охотник - Евгений Щепетнов

– Товарищ полковник, а кто же его вниз потащит?! – взмолился дежурный. – Я отлучаться по понятным причинам не могу, помощник дежурного – тоже! Кто его в камеру понесет, кто будет таскать в сортир?! Мне что, делать-то?!

– Воскобойников задерживал – вот он пусть его и тащит, – разрубил гордиев узел видавший виды полковник. – А что касается сортира – пусть в штаны гадит, сволочь! Будешь в штаны гадить, паскудник? Ты зачем бабку убил, может, сразу расколешься?!

– Пошел на!.. – четко и внятно произнес Сергар, пользуясь лексиконом дяди Пети. – Чтоб ты сдох, волк позорный! Чтобы ты до конца жизни в штаны делал, гаденыш!

– Оооо… вон ты какие слова-то знаешь! Похоже, не зря тебя Воскобойников прихватил! Бандюган! Не гляди, что инвалид! Давай, Воскобойников, тащи его вниз! Да наручники-то сними, черт тебя подери! Не дай бог проверка из области – греха не оберешься, доказывай потом, что мы боялись побега инвалида-колясочника, на всю жизнь пятно, будут смотреть, как на дураков!

– И не зря! Вы и есть дураки! – злорадно добавил Сергар, в которого будто бес вселился. Ему не раз говорили, что если не поест – с ним совершенно невозможно общаться. На голодный желудок Сергар становился злым, желчным, вспыльчивым и скорым на расправу типом, от которого лучше держаться подальше. По крайней мере, со слов однополчан. Сам Сергар за собой подобного не замечал. Или не хотел замечать.

Полковник поднялся по лестнице, а участковый вынул Сергара из коляски и усадил на потертый диван для посетителей. Потом взял коляску и побрел вниз по каменной лестнице, в подвал, туда, где находились камеры задержанных.

Здесь пахло хлоркой, а еще – нечистотами, потом, блевотиной. Всем тем, что выделяли в мир существа, запертые за стальной решеткой камеры предварительного заключения, или в просторечии – КПЗ.

– Пошли! – участковый легко, как ребенка, поднял Сергара на руки, и тот для себя отметил: не ошибся, когда предположил, что у этого человека стальные мышцы. Полнота была кажущейся…

– Гы-гы-гы! – заржал постовой у лестницы. – Серега, а на горшок? Ты его не забудь попсыкать! А то зассыт и засрет всю камеру!

– Пошел на… – «ласково» ответил участковый и, не слушая бормотания обиженного сержанта, зашагал вниз. Уже дойдя до нижней ступеньки, вдруг остановился и спросил:

– В самом деле в сортир хочешь?

– В самом деле хочу! – мрачно кивнул Сергар. – По-маленькому. Я того и гляди в штаны упущу!

Участковый кивнул, прошел по коридору и занес Сергара в помещение, по вонючести своей отличающеея от коридора лишь количеством содержания хлорки в воздухе. Честно сказать – от хлорки здесь едва не ело глаза, и горло Сергара перехватило спазмом, когда он хватанул этой хлорно-воздушной смеси.

Кроме возвышения в полу и дырки, в которой журчала вода, здесь ничего не было, потому участковый вздохнул, взял Сергара под руки, повернул к дырке на расстояние доступности и предложил:

– Давай, только быстрее. Иначе я тебя долго не продержу. Ты тощий, но на удивление тяжелый! Говна, видать, много… вот ты мне жизнь устроил, черт тебя задери!

Сергар не заставил себя ждать и через несколько минут уже въезжал в закрытую толстой решеткой комнату, в которой сидели несколько «собратьев по несчастью», не выразивших по поводу прибытия нового сокамерника никакого восторга. И даже наоборот – кто-то из лежащих на деревянных топчанах хрипло сказал:

– Вот только его нам здесь и не хватало! Сцука, и так дышать нечем, а эти волки позорные пихают к нам и пихают!

Сергар не обратил на говорившего никакого внимания. После того, как он сходил в туалет, жизнь вместе с мочевым пузырем слегка облегчилась, но от этого не стала лучше. Его мучил голод, и он догадался почему. Страшный, неутолимый голод, когда хочется есть каждые полчаса и когда съеденное переваривается за считаные минуты, практически не оставляя шлаков для выхода из организма.

Снадобья и заклятие. Бабка Надя напоила его специальным снадобьем, которое ускоряет процессы организма, и одним из побочных эффектов был ужасающий, неутолимый голод. Телу нужно было есть, и оно просто визжало от невозможности выполнить свое желание – набить пищей пустой желудок. И съедало само себя.

Вторым побочным явлением были раздражение и вспышки ярости, мозг будто отключался, и даже при умении контролировать эмоции получалось не очень хорошо. Если человек изначально был невыдержанным, «без тормозов», то, получив такое снадобье, он превращался в безумца, одержимого желанием сломать, разбить, а то и убить – разрушить все, что было ему не по душе.

Сергар был уверен, что бабка Надя это знала, но все-таки рискнула. Почему? А почему бы и нет? Средство это очень эффективно, если хорошо питаться, мышцы нарастают, как тесто на дрожжах. Что касается агрессии, так тоже ничего страшного – кто может вызвать агрессию у человека, запертого в доме и не выходящего на свет? Если только сама лекарка, но она умеет себя защитить от любого человека, не владеющего магией.

Подкатившись к стене, откинул голову, уперев затылок в холодный бетон, закрыл глаза. Перед внутренним взором мелькали лица, фигуры людей, картинки из увиденного в последние дни.

Бабка Надя, скорчившаяся на постели и ставшая совсем маленькой, меньше, чем была при жизни.

Участковый – огромный, сильный, смотревший на Сергара с презрением, осуждением, как на предателя и подлеца.

Матвей – здоровенный, как и Игорь, – глаза мокрые, в них боль и ярость.

Холеный полковник в своей смешной широкой шляпе, которую здесь называли «фуражка».

Веселый постовой, скучный дежурный, разбитые, испитые рожи сокамерников.

Век бы этого всего не видеть! И поесть! Поесть! Ну почему не попросил Игоря дать хоть кусок хлеба?! Он бы понял… Гордость, все гордость! А пора бы отвыкнуть от гордости. Уже не боевой маг, не сильный мужчина, которого не взять голыми руками – он низший из низших!

Безногий инвалид, к тому же обвиняемый в убийстве старухи! Куда еще ниже-то?

Задремал. Вернее, впал в состояние, близкое к дремоте. Так легче переносить нелегкую жизнь. Например, когда сидишь под дождем в открытом поле, из жратвы только размокший сухарь, а проклятый обоз с мясом и хлебом застрял в грязи возле ближайшей деревни. И командование – чтоб его понос прошиб! – не разрешает покинуть ту лужу, в которой обосновался ганз!

В прежние времена Сергар бы воспринял все павшие на него тяготы как нормальную часть жизни, а теперь… теперь он отвык, расслабился без воинской службы.

Ослаб. Да, ослаб! И не только телом.

Грохот стальной двери, шаги, глуховатый, хриплый голос:

– Во! И урод здесь! Спит спокойно, козлина!

– Ты чего до него докопался, Сеня?