Статский советник - Борис Акунин

И прочитал, разумеется, опустив приписку. Осведомленность князя о частной жизни своих ближайших помощников Фандорина ничуть не удивила – успел привыкнуть за годы совместной службы.

– Кстати, если хочешь, п-пойдем вместе, – сказал он, совершенно уверенный, что на блины к генерал-губернатору Эсфирь иначе как в кандалах и под конвоем не затащить.

– А что такое „в узком кругу“? – спросила она, брезгливо наморщив нос. – Это значит только султан и визири с особо доверенными евнухами?

– Масленичные блины у князя – это традиция, – принялся объяснять Фандорин. – Ей больше двадцати лет. „Узкий круг“ – это семьдесят-восемьдесят приближенных чиновников и почетных горожан с женами. Всю ночь сидят, едят, пьют, танцуют. Ничего интересного. Я всегда ретируюсь пораньше.

– И что, правда, можно приходить в любом платье? – задумчиво произнесла Эсфирь, глядя не на Эраста Петровича, а куда-то в пространство.

Распрощавшись с Эсфирью до вечера, Фандорин несколько раз телефонировал по номеру, который позавчера назвал операторше подполковник Бурляев, однако абонент не отвечал. Уверенности, что капризная „сотрудница“ согласится принять неучтивого статского советника, все равно не было, и Эраст Петрович начал подумывать – не воспользоваться ли отсутствием агентки, чтобы произвести в арбатском особнячке негласный обыск.

Уже подобрав необходимые инструменты, он на всякий случай протелефонировал еще раз, и трубка вдруг на американский манер отозвалась протяжным, ленивым шепотом:

– Хелло-о?

Против ожиданий, про то, что статский советник объявлен „персоной нон грата“, Диана не вспомнила и на встречу согласилась сразу.

И ждать у запертой двери на сей раз тоже не пришлось. Позвонив в колокольчик, Фандорин потянул за медную ручку, и створка неожиданно подалась – выходит, замок был отперт заранее.

Уже знакомым путем Эраст Петрович поднялся по ступенькам в надстройку, постучал в дверь кабинета и, не дождавшись ответа, вошел.

Как и в прошлый раз, тонкие шторы в комнате оказались плотно задвинуты, а женщина на диване была в берете с вуалью.

Поклонившись, чиновник хотел сесть в кресло, но женщина поманила его:

– Сюда. Трудно шептать через всю комнату.

– Вы не находите все эти меры п-предосторожности чрезмерными? – не удержался Фандорин, хоть и знал, что злить хозяйку не следует. – Было бы вполне достаточно того, что я не вижу вашего лица.

– Не-ет, – прошелестела Диана. – Мой шум – шорох, шепот, шипенье. Моя стихия – тень, темнота, тишина. Садитесь, сударь. Мы будем тихо разговаривать, а в промежутках слушать молчание.

– Извольте.

Эраст Петрович сел вполоборота на некотором отдалении от дамы и попробовал рассмотреть сквозь вуаль хоть какие-то особенности ее лица. Увы, в комнате для этого было слишком темно.

– Знаете ли вы, что в кругу передовой молодежи вы теперь считаетесь интригующей личностью? – насмешливо спросила „сотрудница“. – Ваше позавчерашнее вмешательство в операцию милейшего Петра Ивановича раскололо моих революционных друзей на два лагеря. Одни усматривают в вас государственного чиновника нового типа, провозвестника грядущих либеральных перемен. А другие…

– Что д-другие?

– А другие говорят, что вас нужно уничтожить, потому что вы хитрее и опаснее тупых ищеек из Охранки. Но вы не беспокойтесь. – Диана легонько тронула чиновника за плечо. – У вас есть заступница, Фирочка Литвинова, а у нее после того вечера репутация настоящей героини. Ах, у красивых мужчин всегда находятся заступницы.

И раздался придушенный, почти беззвучный смех, произведший на статского советника исключительно неприятное впечатление.

– Правду ли у нас говорят, что Ларионова казнила БГ? – пытливо наклонила голову Диана. – Прошел слух, что он был провокатором. Во всяком случае, наши его имени больше не поминают. Как у дикарей – табу. Он и в самом деле был „сотрудником“?

Эраст Петрович не ответил, потому что подумал о другом: теперь стало понятно, отчего Эсфирь ни разу не обмолвилась о покойном инженере.

– Скажите, сударыня, а известна ли вам особа по прозвищу Игла?

– Игла? Впервые слышу. Какова она собой? Фандорин повторил то, что слышал от Рахмета-Гвидона:

– На вид лет тридцати. Худая. Высокая. Невзрачная… Пожалуй, всё.

– Ну, таких у нас сколько угодно. Я могу знать ее по имени, а по кличке ее зовут в конспиративных кругах.

Мои связи обширны, мсье Фандорин, но неглубоки, до самого подполья не достают. Кто вам рассказал про эту Иглу?

Он снова не ответил. Пора было подбираться к главному.

– Вы необычная женщина, Диана, – с притворным воодушевлением заговорил Эраст Петрович. – В п-прошлый раз вы произвели на меня поистине неизгладимое впечатление, и я всё время о вас думал. Кажется, впервые я встречаю настоящую femme fetale, из-за которой солидные м-мужчины теряют голову и забывают о служебном долге.

– Говорите-говорите, – шепнула женщина без лица и голоса. – Такие речи приятно слушать.

– Я вижу, что вы совершенно свели с ума и Бурляева, и Сверчинского, а это весьма трезвые и серьезные господа. Они сгорают от ревности друг к другу. И я уверен, что подозрения обоих небезосновательны. Как изящно вы играете д-двумя этими людьми, которых боится вся Москва! Вы смелая женщина. Другие только говорят о свободной любви, вы же исповедуете ее всей своей жизнью.

Она довольно рассмеялась, запрокинув голову.

– Никакой любви нет. Есть человеческое существо, в одиночку живущее и в одиночку умирающее. Ничто и никто этого одиночества разделить не может. И в чужую жизнь влиться тоже никому не дано. Но можно поиграть в чужую жизнь, попробовать ее на вкус. Вы умный человек, господин Фандорин. С вами я могу быть совершенно откровенной. Видите ли, по призванию я – актриса. Мне бы блистать на сцене лучших театров, вызывая слезы и смех публики, но… жизненные обстоятельства лишили меня возможности использовать свой талант по прямому назначению.

– Какие обстоятельства? – осторожно спросил Эраст Петрович. – Вы имеете в виду высокое происхождение? Я слышал, вы принадлежите к хорошему обществу?

– Да, нечто вроде этого, – ответила Диана, помолчав. – Но я не жалею. Играть в жизни куда интересней, чем на сцене. С глупыми молодыми людьми, начитавшимися вредных книжек, я исполняю одну роль, с Бурляевым другую, со Сверчинским совсем третью… Я счастливее многих, господин Фандорин. Мне никогда не бывает скучно.

– Я понимаю различие между ролью нигилистки и „сотрудницы“, но разве так уж по-разному нужно в-вести себя с жандармским полковником Сверчинским и жандармским подполковником Бурляевым?

– О-о, сразу видно, что вы ничего не смыслите в театре. – Она увлеченно всплеснула руками. – Это две совершенно разные роли. Хотите я скажу вам, как нужно добиваться успеха у мужчин? Думаете, нужна красота? Вовсе нет! Какая у меня может быть красота, если вы даже не видите моего лица? Всё очень просто. Нужно понимать, что представляет собой мужчина, и играть по контрасту. Это как в электричестве: противоположные заряды притягиваются. Возьмем Петра Ивановича. Он человек сильный, грубый, склонный к прямому действию и насилию. С ним я слаба, женственна, беззащитна. Прибавьте сюда служебный интерес, аромат тайны, на который мужчины так падки – и бедненький Бурляев становится податливей воска.

Эраст Петрович почувствовал, что цель вот она, совсем близко – только бы не сорваться.

– А Сверчинский?

– Ну, этот совсем из другого теста. Хитрый, осторожный, подозрительный. С ним я простодушна, бесшабашна, грубовата. Про интерес и тайну я уже говорила – это компонент непременный. Верите ли, Станислав Филиппович на прошлой неделе у меня тут в ногах валялся, умолял сказать, состою ли я в связи с Бурляевым. Я выгнала его и велела без вызова не показываться. Какова „сотрудница“, а? Главный губернский жандарм у меня, как пудель, на „апорт“ откликается!

Вот он, результат номер один: Сверчинский не бывал здесь с прошлой недели, а значит, от него получить сведения о приезде Храпова Диана не могла.

– Блестяще! – одобрил статский советник. – Значит, несчастный Станислав Филиппович уже целую неделю п-пребывает в ссылке? Бедняжка! То-то он так бесится. Поле битвы осталось за Охранным отделением.

– Ах нет! – закисла от тихого смеха роковая женщина. – В том-то и дело, что нет! Бурляеву я тоже дала недельную отставку! Он должен был счесть, что я предпочла ему Сверчинского!

Эраст Петрович нахмурился:

– А на самом деле?

– А на самом деле… – „Сотрудница“ наклонилась и доверительно шепнула. – А на самом деле у меня были обычные женские неприятности, и я в любом случае должна была отдохнуть от обоих своих возлюбленных!

Статский советник поневоле отшатнулся, а Диана еще пуще зашлась в приступе своего шипяще-свистящего веселья, очень довольная произведенным эффектом.