Снежные псы - Эдуард Веркин

Видимо, рачки попали еще и под одежду, поскольку Тытырин принялся энергично чесаться и подпрыгивать с неприличными телодвижениями. Хорив, оскорбленный малопривлекательным зрелищем, отвернулся.

Тогда Перец, от злости и расстройства, что ничего не получается, напрыгнул на Тытырина и стал его бить. А бить Перец умеет. Основной смысл избиения в данном случае сводился к следующему — сделать Тытырину как можно больнее, не причинив ему, однако, непоправимых телесных повреждений. Посему Перец целил по ногам, плечам и рукам.

Тытырин орал. Сначала с привычной поэтической притворностью, но по мере того, как ему действительно становилось больно, стал орать уже по-настоящему. И жалостливо вдобавок. Едва Перец услышал в голосе поэта нужные нотки, он понял, что успех еще может быть. И принялся лупить Тытырина с бо?льшим усердием.

Хорив не смотрел.

Перец все-таки разбил Тытырину нос. Тот заплакал и принялся рассказывать про свою жизнь.

Рассказывал он гораздо талантливей, чем читал стихи. Рассказывал про то, как жил в областном центре и как тяжела была эта жизнь — даже на лимонад не хватало. В конце даже Перец растрогался и стал бить уже так, для придания повествованию динамики. А потом вообще остановился — кулак отбил.

Тытырин лежал в синей медленно гаснущей луже (рачки уползали обратно в озеро), плакал, пускал сопли, и они смешивались с синевой.

Хорив не смотрел в их сторону, смотрел в стену. Было тихо. Тытырин попытался еще что-то там проныть, но Перец показал ему кулак и велел лежать смирно. А сам достал флакон, достал маленькую серебряную воронку и направился к горыну.

Хорив лежал без движения, дыхания не было слышно. Наверное, даже не дышал. Перец обошел его справа, повернул горыну морду…

— После чего я собрал почти полфлакона отличных свежих слез. Срок хранения ограничен, так что лучше не тянуть. А в случае чего мы Тытырина еще раз отлупим. Вообще, очень удобно — оторвало тебе, к примеру, палец, а Тытырин как раз под рукой, избил его, собрал слезы, и палец обратно присох… Впрочем, не стоит медлить, надо спешить.

Перец протянул мне флакон. Флакон был холодный и тяжелый.

— И что делать? — Я медленно отворачивал крышку. — Пить?

— Пить. Пей и станешь здоров. Рыбки передохнут, вот увидишь.

— А я не передохну?

— Будет больно, но останешься жив. Зато потом как новенький станешь, все авторитеты утверждают в один голос.

— Какие авторитеты? — Я разглядывал жидкость. — Лукреция Борджиа[2]?

— Лукреция? Н-нет… Ну, если ты мне не доверяешь, я могу испытать…

— На себе? — осведомился я.

— Зачем на себе? Если я буду испытывать на себе, мне придется выпить всю бутылочку. Надо испытать на ком-нибудь поменьше в размерах. Я специально приготовил…

Перец распахнул полушубок и извлек из него Доминикуса. Запасливый.

Вытащенный на свет Доминикус недовольно вертел глазами и старался забраться обратно.

— Доминикус, будь другом… — Перец тряхнул кошака за шкварник. — Нам тут надо один эксперимент произвести, ты уж не обессудь…

И достал из кармана ложку.

— Плесни! Но только три капли.

Я осторожно накапал из пузырька в ложку. Перец протянул Доминикуса. Кот втянул воздух, уставился на ложку и замер, будто окаменел. И тут с котом произошла странная метаморфоза. Сонливость пропала, котяра потянулся к ложке всеми мордасами.

— Мама! — завопил Доминикус.

И жадно высосал содержимое ложки, будто и не драконьи слезы в ней были, а валерьянка обычная, рупь пятьдесят бутылка.

Перец тут же выпустил кота из рук со словами:

— Теперь надо осторожно…

Доминикус стоял посреди комнаты. Растопырив лапы, взъерошив шерсть, оскалив пасть.

— А от чего он излечится? — наивно спросил я.

— От всего, — ответил Перец, но как-то неуверенно.

Что мне не очень понравилось.

Доминикус вдруг зашипел. Но не по-кошачьи, а как-то серьезно, басовито так, будто звуки издавало существо на три размера побольше. Я на всякий случай шагнул в сторону.

Перец глядел на Доминикуса с удивлением. А кот преображался. Он продолжал шипеть и медленно увеличивался в размерах, мышцы переливались под шкурой, а шерсть медленно оттопыривалась, приобретая зеленоватый оттенок.

— Разнервничался, — выдохнул Перец и огляделся.

Я вытянул Берту. Не, это, конечно, унизительно: Берта — машина серьезная, не для кошачьей охоты, но в экстренных ситуациях все сгодится, сапогом оборону будешь чинить.

— Спрячь, — сказал Перец, — сейчас пройдет.

Я спрятал. На самом деле, потом вспоминать будет противно — кошку застрелил.

— Надо было связать сначала… — Перец переместил из-за спины меч, но из ножен не вынул.

А кот все ярился, все пучился, когти уже ковер мой напольный начали драть. И все на меня, гадина, поглядывал. Видимо, помнил что-то. Наверное, как я ему башку побрил и зеленкой выкрасил. Кошки — твари на редкость злопамятные. Не исключено, отомстить хотел.

Пасть жертвой кота мне не очень хотелось. Я тогда уж тоже огляделся в поисках чего-нибудь потяжелее. Но ничего смертоносного в пределах броска не было. Тогда я сдернул с окна толстую плюшевую штору и накинул ее на разбушевавшуюся зверюгу. Не очень-то помогло — из-под плюша послышался рык, и в дорогой бордовой материи стали появляться раны.

— Много капнули… — озадаченно почесал затылок Перец. — Спрячь лучше пузырек.

Я убрал слезы в карман.

— Ничего, — успокоил меня Перец, — это побочный эффект, он долго не продлится…

Доминикус тем временем растрепал остатки занавески, выбрался на волю и снова уставился на нас. Я заметил, что цвет глаз у него поменялся на красный. А когти вытянулись. Морда тоже как-то вытянулась. И вообще весь его облик свидетельствовал о том, что побочный эффект на нет сойдет еще не скоро.

Зверь оглядел комнату кровавым взором и направился к нам. Видимо, слезы дракона вскрыли истинную его сущность. Сущность убийцы.

— Никогда не доверял кошкам, — обронил я.

— Бежим! — крикнул Перец и кинулся к двери.

— Мама! — прорычал Доминикус и выпустил ему вдогонку огненную струю.

Плевок попал Перцу в спину, полушубок вспыхнул. Перец попытался скинуть его, но Доминикус плюнул еще раз. Попал в косяк двери, но тот был выморожен так, что не загорелся.

Я метнулся к соплемету, однако Доминикус опередил: жидкий огонь попал на соплегенератор. Генератор полыхнул синеньким, и я понял, что времени нет. Быть залитым кипящими дрюпинскими соплями мне не улыбалось, а потому я метнулся к выходу, но там уже раздувал свои огненные легкие кот-оборотень. Оставалось…