Похождения штандартенфюрера CC фон Штирлица - Павел Асс

Вечерело. В номер Штирлица откуда-то из далекой России ворвались стихи великого Пушкина:

Вечер зимний, вьюга воет,Снег безжалостный идет…

Разведчик почувствовал жар и нестерпимую усталость. Ноги сводило судорогой. Со лба стекали холодные струйки пота. Штирлиц вдруг понял, что это конец.

«Говорил же Мюллер, предупреждал! — горько подумал он. — О-о-о! Как это все-таки жестоко! И самое главное — низко! Низко!»

— Да, поймите же вы, наконец! Я не выдержу этого! — прокричал Штирлиц.

Это уже был крик не человека, это был рев быка, которого вот-вот должны были зарезать. Это был крик дикого слона, увидевшего подлую кобру. Это был крик загнанной лошади, раненного кабана. Это был крик тигра, нечаянно наступившего на раскаленное золото.

«Да, Мюллер был прав, что нужно…» — Мысль куда-то унеслась и на смену ей пришло еще одно кажущееся облегчение, но только кажущееся… Прошла минута и Штирлиц вновь почувствовал что-то ужасное. Ему показалось, что его душит кобра. И тогда… он собрал все свои последние силы и закричал:

— Мюллер! Дружище! Ты был прав! Надо чаще принимать слабительное! Запор — вещь серьезная! — внезапно все кончилось и Максим Максимович почувствовал величайшее облегчение.

Штирлиц закурил пятнадцатую сигарету и c чувством выполненного долга развернул свежий номер «Morning Star».

ГЛАВА 13. ТАЙНАЯ СИЛА КАЛЬТЕНБРУННЕРА

Бронированный автомобиль Первого секретаря ЦК КПСС с огромной скоростью несся из международного аэропорта «Кеннеди» к Нью-Йорку.

Никита Сергеевич был очень хмур, настроение, в политическом и идеологическом смысле, было ужасным — мало того, что не было никаких вестей от Штирлица, а тут еще эта шутка с колбасой, которую советское правительство решило в качестве экстренной помощи отправить голодающему народу Кубы; вместо того, чтобы принять ее и поблагодарить кого следует, кубинский лидер, а именно — Фидель Кастро, прислал лично Хрущеву следующую нагло-оскорбительную телеграмму:

Все в порядке. В вашем кале глистов и иной заразы не обнаружено.

«Скоты, — думал Никита Сергеевич. — Он хочет сказать, что мы им не колбасу выслали, а гавно. Следовательно и все, что мы делаем для их сраной Кубы — тоже понос. Ну, я им покажу Кузькину мать! Я им дам котях! Я вам такой Карибский кризис устрою, что до конца жизни Бермудский треугольник помнить будете!»

Суслов, сидевший рядом с Первым, противно чмокал губами и внимательно перечитывал засаленные листки бумаги.

«Не замышляет ли этот гений сапога и гороха против меня какую-нибудь пакость! — c ужасом подумал Хрущев и легко, ради проверки, врезал своему ближайшему соратнику по челюсти.

— Суслов, твою мать! Ты енто о чем думаешь?

— О вашем докладе в ООН, Никиточка Серге-е-е-ич!

— О моем докладе?

— Угу!

— Ну, и что же ты там, смерд, надумал?

— А ничего… Так… кое-какие замечания… вообще-то все нормально, есть слог, стиль, другие подобные штучки…

— Шож тебе еще, псина, надо?

— Никиш, а ты не обзывайся! Че обзываешься-то? Вот ты пишешь «вжопу вас всех без хрена с палочкой…» или «А на срать я хотел на весь ваш империализм…»

— Ну…

— Баранку гну! Тупак безграмотный! «В жопу» пишется раздельно, а «насрать» — вместе!

— А пошел ты! — зевнул Хрущев и лениво отвел взгляд к окну.

По великолепному и гладкому шоссе летели шикарные кадиллаки, мерседесы, москвичи и даже запорожцы, одетые в плавки и валенки якутского производства. Вместе с ними довольно быстро двигался и бронированный «запорожец» советского правительства, управляемый лиловым негром в белых перчатках.

Никита Сергеевич немного позавидовал этой веселой стране, увидев такое обилие шикарных машин, и впал в уныние, но вспомнив, что сегодня он им задаст «жару», пришел в свое обычное состояние. Шофер — лиловый негр в белых перчатках непринужденно вел бронированный «Запорожец» к Белому дому, туда, где Хрущева должны встретить так, как этого заслуживает особа такого ранга, как глава правительства Великого Совдепа. Этот факт Хрущева на минуту развеселил, но посмотрев на угрюмого Суслова и на грузного лилового негра, товарищ Первый снова впал в уныние и скуку.

«Эх, Федя, Федя! Ну разве ж можно так шутить! — подумал Хрущев. — Ну, неужели для этого мы тебя засылали на Кубу?»

— А что, Штирлиц встречался с Федькой-то? — спросил Никита Сергеевич у Суслова.

— А как же, благодаря Федору Макаровичу и была отправлена вся верхушка Третьего Рейха в места, не столь отдаленные; Штирлиц руководил этим делом, Федька помогал.

— А теперь позорит нас на весь мир.

— Это вы про колбасу?

— А про что же еще то? Про ее родимую!

— Не знаю, как можно спутать колбасу с калом?

— А какая колбаса то была? — Никита Сергеевич вытер свою потную лысину замасленной рубашкой Суслова.

— «Останкинская». Зажрались! А помните, когда мы послали… дай бог памяти, четыре года назад, Шампанское в Англию? Что они нам сказали?

— Ну, чего? Не помню я!

— Як же ты не помнишь, Никита?

— А-а! — рассмеялся Хрущев. — Они нам прислали заключение медицинской экспертизы Центральной Лондонской клиники, как щаз помню:

Уважаемый господин Хрущев!

Вашу мочу мы подвергли тщательному анализу. Все в норме. Сахара нет, белков нет!

— А ты говоришь — колбаса! Над нами весь мир ржет! Придурок ты! — Суслов не на шутку рассвирепел.

— Это кто — придурок?! Ты кому такие вещи говоришь?

— Тебе, тварь!

— Ну ты, фраер, заткнись, щас как дам больно!

— Господа, — на чистом русском языке проговорил шофер. — На вас же люди смотрят!

И действительно, по обеим сторонам автомобильной магистрали толпились любопытные американцы с цветами, Пепси-колой, сосисками, сардельками, тушенками, очаровательными проститутками и кубинскими сигарами.

У Хрущева засверкали глаза, когда он увидел транспаранты алого цвета с надписью:

Товарищи, через двадцать лет наше поколение будет жить при коммунизме!

Догоним и перегоним Америку!

— Сусликов, твою мать! Я не пойму, мы где: в Нью-Йорке, в Москве или еще где?!

— В Штатах мы, в них родимых. Просто эти проклятые капиталисты нашего языка не знают, вот и вывесили КПСС знает что.

— Издеваются, — пробурчал Хрущев.

— Что по этому поводу скажет Кальтенбруннер! — неожиданно для себя и для Хрущева сказал Суслов.

— Чего?! — хором прокричали Хрущев и лиловый негр.

— Ой, простите, товарищ Первый секретарь. Это у меня так… просто вылетело, сам не знаю, почему. Наверное, все из-за Штирлица! — и Суслов мирно потупил глазки.

— Смотри у меня, харя! Давно сортир не драил? — Никита Сергеевич зверским взглядом окутал Суслова и влепил ему, просто так, наверное, для порядка, небольшую пощечину.

Суслов расплакался. Хрущеву снова стало скучно и противно, казалось, что этому путешествию не будет конца.

«Ну, Федька, смотри у меня! Я умею сажать не только кукурузу! Я найду на тебя управу!» — Никита Сергеевич еще раз вытер свою лысину и мельком плюнул в морду Суслову, который удивился этому необычайно и заплакал сильнее.

— Плачь, плачь, срачная задница, Нью-Йорк слезам не верит! Эти сытые хари еще будут возносить меня на самые высокие пьедесталы! Я буду учить их строить социализм! — Хрущев посмотрел в окно и наивно заулыбался. Толпа скучных американцев не заметила его улыбки и продолжала с удивительным бесстрастием пожирать сардельки. — Сусликов, твою мать! А выпустили ли почтовую марку с моей xa… физиономией, в честь моего приезда в Штаты?

— Выпустили, выпустили, — заплаканным голосом сказал Суслов.

— Ну и что же?

— «Ну и что же?» — передразнил Суслов.

— Ты чо дразнися? А?! Я тэбе спрашиваю, берут марки-то?

— Не-а!

— Чавось?

— Нет, говорю тебе, не берут! На хрена им, Никита, нужны твои марки! Их и приклеить то никуда нельзя!

— А шо ж, трудно сробить шо ли? Харькни, да клеи себе, на здоровье, хоть на задницу.

— Да плюют то не туда, куда надо…

Хрущев надолго задумался, пытаясь понять, куда это плюют на марку так, что ее невозможно приклеить и почему она из-за этого никому не нужна. «Не понятно, — подумал Хрущев. — Надо спросить у Штирлица. Но что бы по этому поводу скажет Кальтенбруннер? Стоп! Какой еще там Кальтенбруннер? Причем здесь он? И вообще, кто он такой?!»

— А кто такой Кальтенбруннер? — поинтересовался Никита Сергеевич.

— А бог его знает! — сказал приглушенный голос из багажника.

— Кто это? — хором спросили Хрущев и Суслов.

— Так это же я, Пельше.

— Пельше, твою мать, ты чего там делаешь? Полезай сюды! Ты то мне как раз и нужен. Шофер, останови машину! Эй вы, там, оглохли, что ли? Stop car! Stop! I sad, чувырло!