Гросспираты - Аркадий Полторак

Своей последней, критикуемой всеми кругами, речи, обращенной к «Гитлерюгенд», он обязан иронической кличке «Гитлерюнге Дениц». Это не очень способствовало ук­реплению его авторитета. У фюрера же он завоевал большое доверие, так как иначе нельзя объяснить назначение Деница шефом управления Северной Германией. Занятие этого поста главнокомандующим морского флота показывало, насколько дороги ему интересы флота, на руководство которым едва хватало его способностей. Его приказы в новой должности преемника фюрера показали, насколько плохо он пони­мал положение Германии, призывая в прежнем тоне к дальнейшему српротивлению. Он сделал себя посмешищем, чем вредил также флоту. По моему убеждению, он поте­рял в этот период последние симпатии в Германии...»

В тот же день в камеру к Деницу заглянул доктор Джильберт. В руках у него ко­пия московского заявления Редера.

— Смотрите, адмирал, я не знаю, должен ли еще иметь с вами дело. Ваш собствен­ный начальник весьма неважно о вас отзывается.

Дениц кипит:

— Здесь, доктор, все вранье. Вы знаете, почему он это писал? Потому, что он ревно­вал, завидовал тому, что мы со Шпеером добились резкого увеличения производства подлодок по сравнению с его старыми методами... «Гитлерюнге» — это ложь. Меня так никогда не называли. Редер — старый, завистливый человек. Он зол не только потому, что я заместил его, но и оттого, что в действительности сделал больше, чем он. И еще по­тому, что я стал главой государства, хотя когда—то был его подчиненным.

Не собираюсь здесь выяснять, насколько правы или не правы Редер и Дениц во вза­имных комплиментах. Одно лишь ясно: вряд ли можно было после Сталинграда зави­довать тому, кто брал на себя бремя командования немецким флотом, и уж, во вся­ком случае, тому, кто взял на себя сомнительную честь стать на одну неделю фюрером Германии, потерпевшей полное поражение.

Да, оглашение «заявления» не доставило радостей ни Деницу, ни Герингу, ни Кейтелю и ни самому Редеру.

На сохранившихся у меня фотоальбомах Нюрнбергского процесса запечатлен в чис­ле других внешний облик старейшего подсудимого и старейшего из военных, держав­ших ответ перед Международным военным трибуналом. Это человек среднего роста, плотный, в темном костюме с игриво торчащим кончиком белейшего носового платка в верхнем наружном кармане пиджака. Странно, но факт: бывший гросс-адмирал ничем не напоминает кадрового военного, почти полвека отдавшего флоту. Во всяком случае, властность и воля не проступают на его крупном большеносом лице. Скорее, в нем есть что—то лакейски приказчичье. И когда Редер слушал вопросы прокурора или судьи, слегка склонив набок голову с почтительным выражением в глазах, так и каза­лось, что он не то принимает заказ капризного клиента в дорогом ресторане, не то де­лает максимально возможное, чтобы заставить раскошелиться богатого покупателя в антикварном магазине. Даже его прическа полностью вписывается именно в такое представление о нем: сильно редеющие волосы рассечены пробором ровно посередине. Правда, ниточка пробора уже давно превратилась в широкую аллею и на темени перехо­дит в круглую поляну.

Весь облик Редера являет собой что—то приниженное, что—то слишком земное, то, что очень хорошо укладывается во французское крылатое выражение «земля на земле». О таком можно смело утверждать: высокая, благородная, творческая мысль никогда не посещала эту голову.

Именно такой человек и способен на неуклюжие жесты, вроде того, который был сделан Редером, что называется, под занавес: он ходатайствовал перед Контрольным Со­ветом по Германии о замене пожизненного заключения расстрелом. Смело ходатайст­вовал, ибо не трудно было получить разъяснение у своего адвоката, что Контрольный Совет, как и любой орган высшей власти, может только смягчить положение обращающегося к нему осужденного, а отнюдь не усилить наказание. Это юридическая азбука. Редер рассчитывал лишь на то, что этот жест не ускользнет от журналистов, а возможно, будет отмечен и историками.

Невежественные, а скорее, просто недобросовестные люди среди журналистов, конечно, нашлись. Отыскались такие и в числе историков. Не без их старания имя Редера было внесено в список почетных граждан города Киль.

Что оспаривал судья Фрэнсис Биддл

Вряд ли у кого—либо из судей Международного трибунала существовали сомне­ния, какой приговор вынести Герингу, Кейтелю, Риббентропу, Кальтенбруннеру.

Из обмена мнениями во время организационных заседаний уже можно было заклю­чить, что некоторые судьи настроены оправдать Шахта и Фриче.

А Редер и Дениц? Здесь на основании того, как развертывались события в зале су­да и особенно в организационных заседаниях, заранее угадывался большой спор.

Конфликт определился окончательно, когда защита гросс—адмиралов заявила по­следнее свое ходатайство. Это был тот самый ход, о котором адвокаты до поры до вре­мени умалчивали, но на который делали основную ставку. Ход, который вселял опти­мизм и в саму защиту, и в подзащитных, и даже в родственников последних. Именно тогда жена Деница, выполнявшая обязанности секретаря его адвоката, уговорила солдата из американской охраны положить в перерыве между судебными заседаниями крошечный букетик цветов на место гросс—адмирала. К букетику была прикреплена записка: «Мы гордимся тобой. Все идет у тебя прекрасно, только не теряй терпения».

В то же время нельзя сказать, что обвинение чувствовало шаткость своих позиций и сомневалось бы, как суд оценит предъявленные доказательства в отношении Деница и Редера. В своих воспоминаниях о процессе, опубликованных в журнале «Штерн» в 1965 году, Кранцбюллер пишет:

«Обвинение гросс—адмиралов Деница и Редера вел сэр Дэвид Максуэлл Файф, с кото­рым мне пришлось скрестить клинки. Все боялись его острого слова. И тем не менее наша полемика на процессе не изменила отношения к нему, как к человеку. Я не забу­ду, как за день до оглашения приговора он пришел ко мне попрощаться. Когда я спро­сил его — разве он не будет присутствовать при объявлении приговора, он ответил: «Буду, но после этого, вы, быть может, не захотите больше подать мне руку».

Однако мы несколько забежали вперед. Вернемся к последнему ходатайству защи­ты гросс—адмиралов. Оно было весьма деликатного свойства: разрешить ее представи­телю отправиться в Лондон и собрать там кое—какие дополнительные данные. Защиту интересовали прежде всего секретные приказы по британскому флоту за период с 1939 по 1940 год.

— Эти документы, — настаивали адвокаты, — важны потому, что среди них имеются приказы о вооружении торговых судов и нападениях их на подводные лодки.