Адмирал Ушаков - Леонтий Раковский

К кораблю «Рождество Христово» одна за другой подходили шлюпки. Фалрепные фонарями освещали трап. В стекла фонарей бились летевшие на свет большие бабочки, удивительно похожие на засохший листок. Слышались плеск воды, командные слова на шлюпках. И все это покрывал немолчный треск цикад, доносившийся с берега.

Ушаков в раздумье ходил по шканцам до тех пор, пока вахтенный лейтенант не доложил, что все в сборе. В адмиральской каюте, несмотря на раскрытые окна, было душно. Свечи мерцали тускло. Федор Федорович сел у стола и огляделся.

На месте были все: капитан бригадирского ранга Голенкин и семнадцать капитанов кораблей и фрегатов. Из этих семнадцати капитанов – не все друзья. Кое-кто (он доподлинно знал) недолюбливал командующего Черноморским флотом, контр-адмирала Ушакова.

Кое-кому не нравится ушаковская строгость и деловитость: что адмирал не дает покоя ни днем ни ночью – все артиллерийское да парусное ученье, что сует свой нос в каждый корабельный дек, что уж больно носится с заботами о матросе. Такими недовольными были капитаны Карандино, Демор, Винтер – чужие морю и чужие России люди.

Карандино – пронырливый венецианец – подобострастно смотрел на адмирала, готовый ловить каждое его слово, чтобы потом, за спиной Ушакова, исказить его замечания, представить всё в смешном виде. Ушаков, например, потребовал, чтобы палубы при утренней уборке опрыскивались уксусом. Карандино переделал по-своему: адмирал требует, чтобы палубу мыли уксусом. И возмущался: где же это видано – мыть палубу уксусом!

Лысый Демор, насупившись, хлопал сонными глазами. Был откровенно недоволен тем, что его подняли среди ночи с койки.

Винтер высокомерно-презрительно поджал сухие губы…

Черт с ними! Своих-то, надежных, больше!

Вон Голенкин, Языков, Шишмарев, Елчанинов, Баранов, Кумани, Веленбаков, Заостровский.

Впрочем, Винтер, Демор и Карандино служили на таких ветхих кораблях, что их все равно в дело не брать. Пусть остаются в Севастополе для работы на берегу.

Откашлялся, готовясь говорить. Приказывать умел, говорить же был не мастак. Разговаривать не любил.

– Наш недавний поиск к анатолийским берегам напугал султана. Сегодня ввечеру капудан помчался со всем флотом к Кавказу. На кораблях полно народа – стало быть, повез десант. Видно, хочет напасть с востока. Нам надобно поспешить. На рассвете снимаемся с якоря. Дальше в море – меньше горя! – закончил он своей любимой поговоркой. – К походу готовы? Команды на месте? Пресной водой налились? Провизии, дров достаточно? – строго глянул он на господ капитанов, будто не знал, что Черноморский флот в любую минуту готов выйти в море.

– Готовы, ваше превосходительство, – услужливо выскочил вперед Карандино.

– Готовы! – послышалось со всех сторон.

– В остающееся время еще раз проверить все: запасной рангоут, такелаж. Смотреть, хорошо ли закреплены пушки. Осмотреть все самому капитану. Не лениться. Не пренебрегать никакой мелочью! У тебя, Ознобишин, фонари в порядке? Свечи уже обожжены?

– Обожжены, ваше превосходительство!

– А на «Несторе» швабры есть? Или опять нечем будет растирать просыпанный порох?

– Есть, – покраснел капитан Шишмарев.

– Пробки, доски, сермяжное сукно для заделки пробоин чтоб были. Ежели приведет бог сразиться с врагом – драться по-русски, по-черноморски! Всё. Ну, час добрый!..

Ушаков встал.

XII

Вечером 7 июля 1790 года Ушаков с Черноморским флотом подошел к Керченскому проливу. Крейсеры, посланные Ушаковым вперед на разведку, обнаружили вчера весь большой флот капудана Гуссейна в Анапе. Сомнений больше не оставалось: турки готовились высаживать на восточном берегу Крыма большой десант.

Солнце закатилось в тучу. Море стало мрачным – черным и холодным. Ветер выл в снастях. Стали на якорь милях в десяти восточнее мыса Такла. После спуска флага и молитвы на кораблях все затихло – люди устали за день.

Артиллеристы спали тут же, на верхней палубе, у своих пушек. Отовсюду слышался храп.

Не спалось только Ваське Легостаеву. Васька в первый раз был в плавании и в первый раз готовился к бою. Все дни после выхода из Севастополя его укачивало. Лишь сегодня стало как будто легче. Над ним потешались товарищи:

– Э, Васька, видать, ты с якоря илу не едал!

За Ваську вступился старый канонир Андрей Власьич:

– Привыкнет. Спервоначалу у всех на воде ноги жидки, – утешал он. – Ты из каких краев, милый?

– Тверской…

– Что и говорить, водный человек! – улыбнулся старик.

– У нас, дяденька, воды много: озера Селигер, Пено, может, слыхали?.. Опять же реки: Тверда, Молога, Мета, Цна… И Волга от нас течет…

– Ну, Волгу-то у вас курица вброд переходит!

Теперь Васька ворочался с боку на бок. Слышал, как пробило четыре склянки, как кто-то во сне громко сказал: «Да не трекай, тяни!»

Корабль «Рождество Христово» однообразно покачивался. В борт мерно билась волна. Так же однообразно, противно скрипела в блоке какая-то снасть.

Легкая дрема уже сковывала веки, когда близкие голоса вспугнули ее.

– Ежели за ночь ветер не переменится, то он будет у них, у турок… – громко сказал кому-то ходивший по шканцам вахтенный лейтенант.

Сон опять пропал. Васька повернулся на другой бок.

– Что ты, парень, все крутишься, как рыскливая посудина? – вполголоса беззлобно заворчал лежавший рядом Власьич и широко зевнул: – Охо-хо!..

– Блохи, дяденька…

Власьич знал, какие такие блохи перед первым боем. Поддержал:

– Забрели, проклятущие. Палуба завсегда чистая, ни блошки, а днем посыпали песочком на случай боя, вот они и зашевелились.

Ваське хотелось поговорить. Он несмело вступил в разговор:

– Захолодало что-то…

– Верно, холодом потянуло. Нонче все к берегу медуз гнало – это к холоду.

– Ветер какой нехороший…

– Чем нехороший? Ветер ровный, брамсельный.

– Ежели ветер не переменится, то басурману будет сподручнее: турок будет на-ветре! – повторил Васька слышанные слова.

Ему хотелось знать, что скажет на это Андрей Власьич, с мнением которого он очень считался.

– А нам что на-ветре, что под ветром – все едино! – ответил Власьич. – Я при Федонисье был в бою. В аккурат два года тому назад, в июле месяце. У турок, брат, все было: и кораблей, почитай, втрое больше нашего и ветер, а все равно Федор Федорыч их расколошматил!

– А правда ль, дяденька, что у него, у турка, все борта скрозь медью обшитые? Что его никакое ядро не берет?

– Что ты, что ты! Спросонья мелешь, аль как? Кто тебе такую ерунду сказывал?

– В Севастополе. Печник-татарин… Крымчак…

– Знает твой печник! Обшит один киль, чтоб червь не точил, – это верно, – сердито сказал Власьич.

Старый канонир помолчал. Потом, почесываясь, добавил спокойнее:

– Ты, главное, парень, ничего не трусь. В первый бой идешь, тебе разное оказывается. Сам знаю… Только помни: не море топит, а лужа! Меньше ты слушай, что иной языком полощет… «Печник»! Знаем мы этих крымчаков, какие они нам, русским, друзья! Он тебе нарочно сказал – запугать тебя, а ты и рад стараться. Спи.

И Андрей Власьич повернулся к Легостаеву спиной и тотчас же захрапел.

А Васька Легостаев продолжал лежать, раздумывая о завтрашнем бое.

XIII

День вставал неприветливый, хмурый. За ночь все небо заволокло тяжелыми свинцовыми тучами. С глухим ревом катились мрачные седые валы. Дали затянулись молочно-сизой пеленой тумана. В тумане потонули очертания берегов и мыса Такла.

Ветер дул прежний: ост-зюйд-ост.

За ночь от крейсеров еще не поступало новых донесений, но можно было с минуты на минуту ждать врага – погода благоприятствовала десанту. И Ушаков, дав людям позавтракать, приказал флоту сниматься с якоря.

Он стоял, глядя в зрительную трубу, – ждал, не покажется ли кто-нибудь на горизонте: свои или враги.

Ушаков смотрел в сторону Анапы. Крепость в Анапе, как и в Измаиле, строили для турок французские инженеры.

Невольно подумалось: «Лезут… Далеконько берут!..»

Он терпеливо всматривался в даль, туда, где эти мутно-грязные валы незаметно переходят в иссиня-черные зловещие тучи.

И вот наконец как будто бы что-то обозначилось. Так и есть – корабли. Один, другой, третий…

Федор Федорович чуть повернул трубу влево – еще и еще. Целый лес мачт. Бесспорно, это Гуссейн.

Молодой султан Селим III, сев на престол, удалил прежнего капудана, Эски-Гассана: у него было слишком много неудач на море. Вместо Гассана султан назначил капудан-пашой своего друга и шурина, двадцатидвухлетнего Гуссейна. Гуссейн поклялся, что отнимет у русских Крым.

Вот и летит в надежде на легкую победу молодой сумасброд!

Турецкий флот уже увидали все.

– Турки… Турки… – заволновался сигнальщик.

– С на-ветра! – подчеркнуто прибавил капитан Елчанинов.

В его голосе чувствовалась тревога.

– У турок и при Фидониси был ветер, а что толку-то! – сказал флаг-капитан Данилов.