Чертова погремушка - Татьяна Рябинина

Это было так пошло и по-киношному, что я даже рассмеялась, хотя особо смешно и не было. А уж принимать всерьез его угрозы и вовсе не получалось.

Кроме денег мне приносили традиционные цветы, конфеты и бутылки элитного спиртного. Тащить все это домой я, разумеется, не могла — чтобы не вызывать лишних вопросов. Поэтому цветы ставила в вазу на своем рабочем столе, а конфеты выкладывала к общему чаю. Со спиртным было сложнее. Приходилось что-то потихоньку ставить дома в бар — пока Никита не видит, что-то отвозить Косте («заказчик подарил»). Хорошо еще, что моя принадлежность к женскому полу ориентировала дарителей больше на сладко-цветочное, нежели алкогольное.

А потом ко мне пришла женщина — уж не помню, кто ее привел. Довольно неприятная дама. Вся в золоте и бриллиантах и в платье явно не из универмага. И взгляд — как у Костиных подружек. Как будто она своим приходом меня облагодетельствовала. Я осмотрела ее, обнаружила россыпь мелких болячек и благополучно все это вылечила.

— Все? — спросила дама, когда я откинулась на спинку стула и прикрыла глаза. — Спасибо, девушка.

Закинув на плечо сумку стоимостью как минимум в три мои месячные зарплаты, она огляделась по сторонам и добавила:

— А убого у вас тут. Ну, конечно, вы же денег не берете, не на что нормальный кабинет снять.

Даже не сказав «до свидания», дама вышла, хлопнув дверью. А я осталась сидеть с открытым ртом. И вдруг меня затопило раздражение, перешедшее в самую натуральную ярость. Это было первое по-настоящему сильное чувство за последнее время — если не считать того самого первого вечера с Никитой. И я не знала, чего в этой ярости было больше: обиды на отношение как к обслуге — или же злости от того, что дама не только не предложила заплатить, но даже паршивой шоколадки не оставила. Последнее меня смутило, и я торопливо убедила себя в том, что все дело в ее хамстве.

Однако на следующий день ко мне привели бабулю с чудовищной гипертонией. Я провозилась с ней весь перерыв и смогла лишь немного поправить положение. Тем не менее, давление у нее снизилось, и голова болеть перестала. Хотя бы на время.

— Спасибо, доченька, спасибо, милая! — прослезилась бабуля. — Ты просто святая — и лечишь, и денег не берешь. Храни тебя Господь.

Она ушла, а меня снова залила вчерашняя ярость.

«Святая, да? — бушевал все тот же голос. — Ты тут сидишь в свой обеденный перерыв, поесть даже толком не можешь, лечишь их, а тебе: «Спасибо, ты просто святая». Святым ведь жрать не обязательно. Несвятые в клинике денег сдерут и не вылечат, зато святым можно «спасибо» сказать и раскланяться. Им зарплату заплатят. Целых двадцать охрененных тысяч замечательных рублей! Святая! Почетный папа римский нашего королевства!»

От этих мыслей мне стало противно до тошноты. Господи, Лена, что ты несешь? Ты же сама совсем недавно отказывалась от всего, что пытались дать. Что с тобой происходит?

С этого момента, когда приходил новый клиент — да, как-то незаметно больные стали для меня клиентами, — я каждый раз прикидывала, заплатит ли он. И каждый раз отмахивалась от этих мыслей, которые лезли в голову словно против моей воли. Нет, я по-прежнему не считала деньги, мне было безразлично их количество. Но как я могла быть уверенной в том, что скоро не изменится и это?

Тот день начался не самым лучшим образом. Первый раз за три месяца мы поругались с Никитой. Буквально на пустом месте. В последнее время он ходил мрачнее тучи. Фирма, которую он консультировал, разорилась, и его уволили, не заплатив. Конечно, у Никиты вообще не было необходимости работать, имея в собственности три бара, но они были для него всего лишь хобби, тогда как к IT он относился более чем серьезно. Напрасно я пыталась убедить, что с его-то квалификацией он работу всегда найдет, — Никита отмахивался и отмалчивался. А потом я сказала что-то не то, и он наконец взорвался.

Из дома я вышла, пережевывая обиду — все такую же липкую и вялую. Жить не хотелось еще больше. Точнее, хотелось еще меньше. Никита… Рано или поздно он уйдет. Целительство — я больше не хочу этим заниматься. Но и не заниматься — не могу, вот в чем ужас. Остается только «погремушка». И вечером я обязательно поеду к Косте. Может быть, удастся договориться с ним, что мы будем держать ее у себя по очереди. Правда, дома Никита, и… Впрочем, Никита все равно скоро уйдет.

Переходя дорогу, я вспомнила, как меня чуть не сбила машина после того, что произошло в церкви. И что дядя Паша тоже попал под машину. И вдруг подумала: а что, если… Нет, не самоубийство — ни в коем случае, но что если я вот так зазеваюсь, совсем случайно, ведь бывает такое, что человек просто задумается на секундочку, отвлечется, и…

А впрочем, не все ли равно, случайно или нет? Ад? Но я и так туда попаду, какая разница? А мучиться дальше просто нет больше сил. Может быть, и дядя Паша вот так вот шел себе по улице, шел, а потом задумался… Он тогда так и сказал в больнице: «подумал…». Хотя нет, перед этим он еще сказал: «увидел…». Так мы и не узнали, что он увидел и о чем подумал. Впрочем, какая теперь разница. Может быть, скоро мы встретимся, и он мне обо всем расскажет. А может, и не встретимся. Кто вообще сказал, что на том свете мы обязательно увидимся со всеми, кто нам был дорог на этом?

Придя на работу, я села за стол, включила компьютер, но поняла, что просто не могу ничего делать. Одна мысль о том, что надо открыть базу и начать ежедневный обзвон клиентов, наводила глухую безнадежную тоску. И вместе с тем во мне бурлила мрачная тупая энергия, которая требовала немедленного выхода.

Поглядев по сторонам, я наткнулась на ненавидящий взгляд Шурика, и воображение нарисовало сладостную, я бы даже сказала, сладострастную картинку. Мысленно я избивала его — кулаками в лицо, ногами в живот, в пах, слышала его хрипы и стоны и снова била… Била, пока он не скрючился и не замер.

С трудом переведя дыхание, я проглотила кислую слюну. Ничего не подозревающий Шурик бубнил что-то в телефонную трубку и лихорадочно щелкал мышкой. Пошарив в ящиках стола, я нашла толстое резиновое кольцо, оставшееся от того, кто работал до меня, и принялась яростно сжимать его в ладони — раз за разом, еще и еще, лишь бы только делать что-то, требующее физических усилий. Минут через пятнадцать рука онемела, и я перекинула кольцо в другую. Раз-два-три, раз-два-три…

— Лен, там к тебе пришли, — поцарапалась в мою перегородку Софочка. После того, как я стала звездой местного разлива, она перестала подпевать Алке и теперь заглядывала в рот мне.

— А что, уже обед? — вздрогнула я и с трудом разогнула пальцы, судорожно сжимающие кольцо.