Запертая дверь - Александр Варго

Тихонов подошел к спальне, в которой спала Наташа. Приоткрыл дверь так, чтобы в образовавшуюся щель была видна кровать. Та спала, накрывшись с головой. Артем прикрыл дверь и пошел к кухне. Он всегда чувствовал, за исключением редких случаев, страх. Страх перед повторением событий той ночи двенадцатилетней давности, когда входил в кухню.

Осторожно шагнув через порог, Артем узнал ванну. Это была она, та, в которой утонула… «Утонула?! Теперь ты думаешь, что она просто утонула?! Она ни черта не утонула! Кто бы это ни сделал, маму утопили в этой самой ванне».

Он медленно обернулся кругом в поисках незваного гостя – ванны сами по себе не появляются. Он почему-то подумал, что это дело рук Ольги. Ведь не зря же она его расспрашивала о ней. Осмотревшись, Тихонов понял, что в кухне находится один. Он и ванна. Артем посмотрел на нее и понял, что она изменилась. Черные потеки грязи и ржавчины покрывали когда-то белую эмаль. Артем подошел ближе и заглянул внутрь. Сливное отверстие изрыгнуло черную слизь. Пузыри надувались размером с куриное яйцо, лопались, нанося новые мазки на эмаль.

Артем прислушался. Он ясно слышал звук льющейся воды. Несмотря на отсутствие какой-либо жидкости в ванне, в сливном отверстии образовалась воронка. Что бы ни сливалось через зловонную дырку, судя по звуку, оно сливалось на пол. Тихонов сделал шаг назад и заглянул под ванну. Черная лужа расползалась быстро, слишком быстро. Она уже подступала к босым ногам Артема. Он сделал еще один шаг назад и услышал хор лягушек. Теперь он стоял на зыбком берегу топи. Черная жижа разлилась перед ним ковром. Смертельно опасным ковром. Пузыри вздувались то у самых ног Артема, то вдали от берега. Хор лягушек сводил с ума. Артем пожалел, что не взял с собой рогатку. В метре от берега начал вздуваться пузырь размерами с человеческую голову. Он поднимался, поднимался…

– Болотница? – сам у себя спросил Артем.

Это заразно. Слово, услышанное от друга, теперь присутствовало и в его лексиконе. Оно было точным, определяющим всю суть существа, смотрящего сейчас на него сквозь грязевую маску.

– Болотница, – повторил он.

За черным от грязи овалом, торчащим из топи, выросло что-то невообразимо корявое, со склоненной набок головой и ухмылкой беззубого старика.

Наташа шла, не совсем понимая за кем. Смех не походил на смех Вики. Может, это их продавщица? Сироткина хотела развернуться и уйти, когда услышала голос сестры. Голос нетрезвой сестры. Именно поэтому Наташа не смогла разобрать слов. Именно поэтому ей захотелось убить эту гуляку. Два дня! Два дня она не давала о себе знать. А сейчас пришла и отсиживается в бане. Но она была не одна. Кто бы с ней ни был, ему тоже достанется. Сироткина решительно пошла к моечной.

– Ты человек или нет? – слова вылетели сами, когда Наташа вошла в наполненную паром комнату.

Ее голос, казалось, застрял в клубах пара. Холодного пара. Это показалось Наташе очень странным. Обычно, даже если в ванной кто-то моется в горячей воде, там неуютно только что вошедшему. Сейчас и здесь было тоже неуютно, но о тепле и речь даже не шла. Наташе стало холодно. Она обняла себя за плечи и поежилась.

– Вика?

Тишина. Даже смех затих. Наташа шагнула вперед и услышала: кап. Да так сочно, будто это не капля воды упала, а камешек. Кап, кап. Она не могла сообразить, откуда доносится звук. То он шел от печи, то от парилки.

Наташа слишком поздно поняла, что Вики здесь нет. Навстречу ей вышла обнаженная продавщица. «Ее зовут Лида», – зачем-то напомнила сама себе Сироткина. У Лидки были вывернуты руки локтями вперед, что придавало молодой женщине зловещий вид. Зловещая ухмылка добавляла жути. Наташа отступила назад и тут же уперлась во что-то ворсистое. Жесткие волоски буквально впились в ее кожу. Она обернулась и вскрикнула. На нее смотрел так же, как Лидка, склонив голову, старик. Он, как и продавщица, был гол и чему-то усмехался. Наташа догадалась чему. Они заманили ее в баню.

Девушка переводила взгляд со старика на женщину, с женщины на старика. Ухмылки и ледяной взгляд пугали с каждой секундой все меньше. Она словно стояла в музее среди восковых фигур или чучел. Наташа в какой-то момент даже решила, что все обойдется. Они отпустят ее, а сами займутся тем, для чего разделись. Сироткина двинулась к двери. Старик выглядел более мерзким, и проходить поблизости с ним Наташе не хотелось. Но выход, как и вход, в бане был один.

Наташа, прижимаясь к дверному проему, стараясь не дышать, проскользнула в раздевалку. Безумное мерзкое хихиканье началось, когда она подбежала к двери и схватилась за засов. Кто хихикал, Лидка или старик, девушка не могла понять.

«Отсюда нет выхода», – вдруг подумала она.

Наташа дернула за ручку – засов будто спаялся с дверью и не хотел шевелиться. Твари за спиной, наоборот, стали активно двигаться. Наташа, словно наказанный ребенок, стояла лицом к двери, затаив дыхание, чтобы не навлечь на себя гнев родителей. Сердце, казалось, билось в висках. Наташе даже чудилось, что вот-вот кожа не выдержит и порвется под напором пульсирующей крови. Но все стихло очень быстро. Хихиканье и клацанье не то зубов, не то когтей прекратилось внезапно. Сердце Наташи продолжило усиленно гонять кровь. Теперь она чувствовала пульс в ложбинках сзади колен. От этого казалось, что ноги подкашиваются.

Сироткина начала медленно поворачиваться на дрожащих ногах. Уверенность в том, что старик и Лидка ушли, была настолько сильной, что она понемногу начала успокаиваться. Ноги перестали дрожать, собственного сердца она почти не слышала. Ну, разве что чуть-чуть. Ей даже чудилось, что не нужно тратить время на то, чтобы оглядываться. Ушли и ушли. Ей очень хотелось в это верить. Если бы они ушли, Наташа могла… просто взять и вытянуть засов, который был прямо перед ней. Открыть дверь и уйти.

Но они все еще были там. Склонив головы и вывернув локти вперед, они ухмылялись. Сердце Сироткиной замерло. Когда старик проткнул Наташу когтями, Лида снова захихикала.

Серега уснул. «Черт! Не надо было укрываться с головой». Эта привычка осталась с детства. Как только он накрывался с головой – забирался в свое убежище, тут же засыпал. Наташи рядом не было, да и не могло быть. Она наверняка сейчас спит в зале на диване. «Да ну ее! Да ну их всех! Что-то не везло ему в последнее время с бабами. Одна выбрыкивается на самом интересном месте, другая не против групповухой заняться, а третья… А собственно, третья, посмотрев на все это дело, плюнула и размазала.

Нет, это определенно что-то не так со мной», – подумал Проскурин.

Он встал с кровати. Запутался в одеяле и едва не упал. Сергей не любил просыпаться не дома. Какое-то чувство вины начинало давить на и без того ослабленный организм. Если он просыпался не дома, это значит, что он вчера пил пиво и жрал свои таблетки. А в таком состоянии он мог натворить таких дел, что хоть на глаза никому не попадайся. Не вышло. Как только он покинул комнату, из кухни выглянула Оля. Ее недовольный вид говорил о том, что он все-таки что-то натворил. «К черту! А почему именно он?» Тимофей вчера полвечера тряс яйцами, Лидка – то дам, то не дам… А может, Тема ей что наговорил? Вообще, недовольный вид у нее, может, с рождения, только до этого она прятала его под слоем косметики. Сейчас же девушка выглядела как завалившийся за кровать носок. Бесцветно и никому не нужно. Грязные волосы были собраны на затылке в конский хвост, кожа лица блестела. Вот что делает с красавицами провинция. Два дня – и перед вами если не чудовище, то серая мышка. Сереге не хотелось верить своим глазам. Ольга показалась ему похожей на актрису. Но сегодня у актрисы какая-то очень трагическая роль.

Проскурин вошел в кухню и сел за стол. Ольга сидела и пила чай.

– А где Наташа? – без «привет» и «не хотите ли чаю» спросила Оля.

– А мне откуда знать? Я пришел и лег на свободную шконку.

– Ты не забыл, что здесь есть хозяин? Прежде чем искать шконку, нужно спрашивать.

Серега опешил. Он туго соображал, о каком хозяине идет речь. Потом понял, что скорее всего она говорит об Артеме. Хотел возмутиться. Будет на него еще баба с сальными волосами орать, но время было упущено, и он просто сказал:

– В следующий раз учту.

Проскурин собирался встать и уйти, но Оля произнесла слова, заставившие его остаться.

– Прости. Я переживаю за Артема. За Вику и Наташу.

Нет, она все-таки красивая. Когда не злится. Волосы, конечно, чище не стали. Да и косметика на лице так и не появилась. Злость и недовольство ушли, и девушка преобразилась.

– Я боюсь, что Наташа ушла искать в незнакомом городе Вику.

Серега не ответил. Черт бы побрал эту Наташу, черт бы побрал этих баб! У него никак не укладывалось в голове одна простая вещь. Почему, имея баню и девушек, выпивку и «колеса», он ни черта не счастлив? Почему он еще не вдохнул аромат распаренного елового веничка, не услышал шипения камней, облитых пивом? Почему не закончил начатое ни с одной из девушек? Единственное, что доставляло кратковременное удовольствие, так это глотание «колес». Но он с ними стал какой-то нервный. Наверное, так и должно быть. Все в этой жизни так и должно быть.