Русский самурай. Книга 1. Становление - Анатолий Хлопецкий

Только через год правительство Мэйдзи отменило запрет на исповедание христианства. Преосвященный записал тогда в своем дневнике: «Господь попустил нас испытать гонения, но набежавшая туча уже пронеслась мимо, и как гроза оживляет красы природы, так минувшее испытание воспламенило и без того ревностные сердца чад Божиих. Какой труд для Бога не увенчается успехом?»

Но каким декретом можно было сразу отменить вековые предрассудки? Были случаи, когда группы язычников-фанатиков под предводительством разъяренных бонз поднимали свалку, чтобы прервать христианскую проповедь. Отец Николай учил миссионеров быть готовыми и к этому:

– Не ждите, что вас встретят приветом, сразу оценят и признают. Вы будете унижены и огорчаемы, будете осмеяны и оклеветаны не раз. Но будьте глухи и слепы перед хулой. Пусть в вашем сердце живет лишь радость Господня. Вы – новые пахари. Колосья созреют. О плодах своего труда заботьтесь, но и пекитесь о том, чтобы в вас никогда не мелькнуло желание наград или похвалы за ваш труд. Когда вы творите доброе, когда вы любите, когда вы созерцаете красоту, когда вы чувствуете полноту жизни – Царство Божие уже коснулось вас.

Преосвященный напоминал своим ученикам: «Слово религия происходит от латинского глагола “связывать, соединять” – мы, христиане, отдельные люди, но есть тайна – вера, которая связывает нас друг с другом, связывает нас с Высшим, связывает нас с Целью Бытия. Люди связаны между собой. И когда мы делаем нечто злое, то это не наше личное дело, это всегда распространяется вокруг. Но и духовная наша жизнь, духовные усилия каждого – благо для всех людей».

Сквозь все трудности и недоразумения владыка Николай умел провидеть будущее древней и в то же время молодой нации:

«Признаки того, что Богу угодно просвещение Японии светом Евангелия, с каждым днем выясняются все более. Взгляните на этот молодой, кипучий народ. Он ли не достоин быть просвещенным светом Евангелия? С каждым днем ко всем миссионерам, в том числе и к русским, приходят новые люди, жаждущие знать о Христе. С каждым днем число новообращенных растет…»

Шло и духовное строительство Японской православной церкви – главное дело всей жизни будущего святителя Николая. Все настоятельнее была нужда в священниках и дьяконах-японцах. Через два года архимандрит Николай просит тогдашнего епископа Камчатского Павла приехать в Хакодате и совершить обряд рукоположения первого японского иерея – Павла Савабэ, а его друга Иоанна Сакая – рукоположить во диаконы. Это было большое и радостное событие для христиан Японии и российских миссионеров.

Ряды работников миссии между тем пополнялись – в Японию прибыл миссионером иеромонах Сергий. Первый же разговор с начальником миссии архимандритом Николаем глубоко запал в его сердце.

Уже будучи митрополитом, местоблюстителем патриаршего престола, а впоследствии Патриархом Московским и всея Руси, автором книг «На Дальнем Востоке» и «По Японии», он вспоминал эти слова, сказанные ему, тогда еще молодому миссионеру: «Сердце тут нужно, способность проникнуться нуждами ближнего и ближних, почувствовать радости и скорби ближних, точно свои, и в то же время – хладнокровное размышление, как устранить скорби и умножить радости, и решимость поступать в указываемом сердцем и умом направлении; и твердость, и авторитетность сделать поступок правилом для других и прочее, и прочее, смотря по обстоятельствам».

«В этих словах была целая программа всей моей дальнейшей работы. И не только моей», – вспоминал отец Сергий.

Отца Сергия изумила при этой первой встрече откровенность архимандрита Николая, открытость его души, его чувств для того, в ком он увидел своего единомышленника: «Бывают минуты, – признался будущий святитель, – когда вас точно бичом по ранам начнут хлестать. Доставляет постоянные мучения скрытность японцев от иностранцев, некоторая отчужденность их от нас (конечно, не всех), а потому неустойчивость их…».

Поэтому так дорого было отцу Николаю каждое проявление личного отношения первых христиан Японии к нему. Оно было ему утешением на трудном пути вдали от родины. Он знал, что многие из них в своих тесных и небогатых жилищах рядом с иконами помещали в переднем углу его портрет, отпечатанный литографией в Хакодате. Он как бы входил в эти христианские семьи близким и уважаемым старшим родственником.

Отец Сергий отмечает в своих книгах, что архимандрит Николай предъявлял очень высокие моральные и духовные требования к проповедникам и, тем более, к священникам. Он считал, что миссионеру нужно жить не для себя, каждое его действие и все его время должны принадлежать другим. Это относилось к проповедникам и русским, и японцам.

Такими, по мысли архимандрита Николая, должны были воспитывать служителей новой православной Японской церкви в духовных училищах, открытых при миссии в Токио, и в первой японской духовной семинарии с шестигодичным курсом обучения. Ученики в ней были от 14 до 60 лет.

Следует отметить, что среди учащихся семинарии еще до начала Русско-японской войны были и русские. Об этом свидетельствует следующая запись в дневнике святителя Николая:

«Отправлены на крейсер “Джигит” русские воспитанники Федор Легасов и Андрей Романовский для следования в Порт-Артур на каникулы к родным, так как “Джигит” уходит завтра. Романовский сказал, что отец его просил привезти для чтения… что-нибудь из святых Отцов… Он служит десятником в Ново-Мукдене – донской казак; видно, что настоящий русский благочестивый человек».

Архимандрит Николай сам разрабатывал программу семинарии. Ему хотелось, чтобы кроме истории Нового Завета и других богословских предметов туда входили русский и китайский языки, а также алгебра, геометрия, география, китайско-японское иероглифическое письмо, история, психология и история философии. Он мечтал не только приобщить своих слушателей к православию, но и открыть перед ними тот большой мир, который во многом оставался для них за семью печатями, ограниченный многочисленными запретами прежнего правления. Он сам вел там уроки русского языка.

Часов с восьми начинались уроки и шли, с небольшим перерывом около полудня, едва не до вечера. Вечером же, когда стемнеет, владыка отправлялся проповедовать Христово учение куда-нибудь на другой конец города, где нанимался или просто кем-нибудь уступался дом для этой цели. Там собирались желающие слушать учение. Народ был по большей части небогатый, работающий, поэтому собираться могли только после своих дневных трудов, поздно вечером. Владыка им проповедовал, обычно придерживаясь порядка Символа Веры.

Возвращаться приходилось уже очень поздней ночью по пустырям, которыми изобиловал тогда Токио – они образовались на месте былых многочисленных дворцов, которые были снесены после упразднения сегуната (правления сегунов). Для иностранца такое путешествие было по тем временам небезопасным. Поэтому слушатели школы обычно посылали с владыкой Николаем своего рода охрану – кого-нибудь посильнее. Нередко такой стражей становились, вероятно, участники семинарского клуба дзюдо: этот клуб дзюдо для мальчиков-семинаристов стал особенностью семинарии и, помимо всего прочего, был для многих японцев лишним доводом в пользу того, чтобы посылать сюда в обучение своих сыновей.

Впоследствии, выпуская первых своих семинаристов в большую жизнь, владыка Николай скажет им: «Выходите с радостью, но отчасти и с печалью, после столь долгого пребывания здесь, выходите на радость, но еще больше на печаль мира, а главное – на жизненный труд, который есть долг, назначенный от Бога всем живущим. Чтобы этот труд был легок, посвящайте его Богу. Сказано: «Молитесь непрестанно». Пусть будет ваш жизненный труд так свят и угоден Богу, как молитва, а для сего всегда кладите на него печать Божию – освящайте начало всякого дела молитвою и кончайте его благодарением Богу».

Состоялся вскоре Собор, на котором было решено послать просьбу Святейшему синоду об учреждении епископской кафедры и назначении в Японию епископа. Долго сидел в тот вечер преосвященный Николай, обдумывая и это решение, и свое письмо в Святейший синод. За окном, совсем как дома, на Смоленщине, бушевал декабрьский ветер. Только был он здесь соленый, океанский.

Короткий зимний день прошел, не унеся с собой своих повседневных забот. Но он на минуту отвлекся от них, и, будто сами собой, легли на бумагу проникновенные слова: «Епископ нужен здесь для того, чтобы водворить здесь порядок истинного церковного управления. В детском возрасте образуются черты будущего человека, и если детские годы пренебрежены и человек не приучен к законности, несчастен будет он сам и много несчастий рассеет вокруг себя.

Так же, конечно, и с Церковью: нужно пользоваться годами наибольшей впечатлительности христиан, когда они по юности в церковной жизни готовы слушаться всего (равно как и наоборот, равно быстры к уклонению от всего), нужно в это время ясно начертать перед ними путь истинной церковной законности, умело направить на него и твердою рукою повести по нему…».