Волга. История главной реки России - Дженет Хартли

Сами они считают, что от Стеньки Разина, который тоже на Реке-кормилице жирных «гусей» щипал. Обыватели по-другому говорят – мол, потрошат раззяв и разинь, оттого и «разинцы»[273].

Увековечение памяти о Разине и Пугачеве не может, однако, замаскировать того, что вообще-то их мятежи закончились поражениями. Войска Разина смогли добиться нескольких поразительных военных успехов, но не сумели их закрепить. Пугачев же и вовсе в битвах с регулярными войсками неизменно бывал бит. Оба рассчитывали на быстрый успех, основываясь на смеси народной поддержки и страха: гарнизоны сдавались им без боя, горожане из страха наказания открывали им ворота, легковерные русские и нерусские крестьяне позволяли убедить себя в том, что мятежи справедливы. Хотя биться и погибать за Разина и Пугачева были готовы тысячи, хорошо обученными и дисциплинированными среди них были только казаки (в случае Пугачева еще и башкиры). А когда казаки из ближнего круга Разина и Пугачева осознали, что поражение неизбежно, они попытались спасти собственные шкуры, выдав вождей. Более того, мятежи были подняты во имя безнадежного дела. Россия была динамичным, экспансионистским, адаптирующимся к современности государством, так что возвращения к старинной «вольнице» казаков, кочевников и крестьян (частично реальной, а частично уже мифической) произойти просто не могло. Однако восстания высветили слабости Российской империи на границах в целом и на Волге в частности. Во второй половине XVIII века и в начале XIX века Российская империя приняла ряд мер для усиления контроля над этими регионами, к ним мы и переходим.

Глава 5

Укрощение Волги

Российская империя на рубежах

Пристойно, Волга, ты свирепо протекала,

Как для побед Татар тобой царь Грозный шел;

Ты шумом вод своих весь полдень устрашала,

Как гром тобою Петр на гордых Персов вел;

Но днесь тебе тещи пристойно с тишиною:

Екатерина мир приносит всем собою.

Г. Р. Державин «На шествие императрицы в Казань» (1767)[274]

Ода Гавриила Державина отражает контраст «поведения» Волги во времена Ивана IV, Петра I и Екатерины II, показывая, что во время путешествия императрицы в начале правления воды реки утихомирились – были по сути «усмирены» Российским государством. Российская империя, как и все прочие империи, должна была упрочить контроль над новыми территориями и новыми границами, но экономическое и стратегическое значение Волги делало эту задачу еще более важной.

Мы уже видели, что российское правительство быстро перешло от завоевания Казани и Астрахани к попыткам контролировать и обживать новую границу на юге. Мятежи и смуты конца XVII–XVIII веков тем не менее обнаружили полную анархию в среднем и нижнем течении реки и показали, насколько трудно подавить возникающие здесь крупные восстания. Только во второй половине XVIII века правительство смогло взять под контроль все Поволжье, в особенности участок от Казани до Астрахани. Политика государства отличалась решительностью и в то же время гибкостью. С одной стороны, правительство физически увеличивало российское присутствие в регионе, посылая полки, гарнизоны и чиновников в города и заселяя крестьянами деревни и села. С другой стороны, нерусским народам предоставлялась определенная институциональная автономия: при условии согласия на подчинение России они тоже получали определенные выгоды. Терпимость Российской империи к культурной самобытности, не угрожающей центральной власти, привела к возникновению термина «империя различий». Это был весьма практичный способ управления периферией ограниченными силами бюрократии и армии. В результате уже к началу XIX века волжские земли вдоль всего течения полностью вошли в состав империи. Нельзя сказать, чтобы мятежи совсем перестали вспыхивать в городах и селах (это случалось и в ХХ веке) или чтобы кочевые племена полностью осели на земле, но так или иначе эра великих казацких и крестьянских восстаний на Волге подошла к концу. Новой беспокойной южной границей Российской империи стала уже не Волга, а Северный Кавказ.

* * *

После разгрома восстаний Разина и Пугачева власти первым делом, как мы видели в прошлой главе, проводили масштабные и жестокие репрессии. На самом деле Екатерина II, понимая, что жесткое подавление предыдущих восстаний вызвало возмущение именно в тех районах, которые первыми откликнулись на зов Пугачева, просила местные власти ограничить число казней, но тщетно. Впрочем, в иных отношениях Екатерина проявила безжалостность, стирая с карты все отсылки к зачинщикам и основным территориям поддержки восстания Пугачева. Реку Яик, соответствующее казачье войско и городок переименовали: река и поныне зовется Уралом. Казачья станица, в которой родились и Разин, и Пугачев, была перемещена на другой берег Дона и названа Потемкинской в честь фаворита Екатерины Григория Потемкина[275]. Волжское казачье войско, размещавшееся главным образом в Дубовке на правом берегу Волги к северу от Царицына (его члены не были зачинщиками мятежа, но многие из них примкнули к Пугачеву, когда он дошел до Волги), было расформировано, а оставшихся 540 казаков перевели на Северный Кавказ, где они вошли в состав оборонительной линии по Тереку[276].

Однако подобные репрессии не могли полностью решить проблему мятежей на Волге. Разин смог успешно вскрыть слабость обороны поволжских городов. Пугачев терпел поражения в каждой битве с регулярной армией, но быстро сокрушить его мятеж или помешать разрушению большей части Казани оказалось невозможно. В Астрахани и Казани кровавая баня, устроенная не только военным, но и чиновникам, показала уязвимость назначенцев из центра. Требовалось усилить военный контроль над регионом. Это было достигнуто после того, как у казаков и других нерегулярных воинских формирований отобрали независимость, усилили присутствие правительственных вооруженных сил (главным образом армии, но также и военного речного флота) и укрепили гарнизоны.

Разин и Пугачев были донскими казаками. Однако к моменту начала пугачевского восстания район войска Донского уже был полностью интегрирован в Российскую империю. Вот почему Пугачев опирался на проживавших восточнее яицких казаков, сопротивлявшихся распространению государственного контроля на их территории. После пугачевского восстания ощущение «казацкой вольницы» стало быстро исчезать. Самым очевидным проявлением этого стал тот факт, что казачьи войска теперь легко расформировывались, создавались и переводились в другую часть империи. Отмена волжского казачьего войска стала не единственным наказанием за казачье своеволие. В 1775 году Запорожская Сечь – гораздо более крупное казачье формирование на берегах Днепра на территории современной Украины – была расформирована, а самих казаков оттуда переселили на Северный Кавказ. С Дона, как и с Волги, казаков тоже перевели на Терек на Северном Кавказе, который стал новым южным рубежом империи. Кроме того, с Волги и Дона казаков насильно перемещали в Оренбургскую губернию и Сибирь. Новые казаки и новые казачьи войска могли формироваться и распускаться государством, что подрывало их ощущение независимости и ощущение собственной идентичности. В 1788 году тысячу ямщиков – государственных крестьян, чьей задачей было держать лошадей на крупнейших почтовых станциях в России, – попросту