Бедный Павел. Часть 2 (СИ) - Голубев Владимир Евгеньевич

Я долго думал, к чему всё это, и вот уже на обратном пути в Петергоф меня осенило:

— Матушка, а Вы, часом, не беременны? — вот вогнать Екатерину II в краску я не ожидал. Маменька была особой не просто острой на язык, а просто настоящей змеёй, которая могла словами стереть в порошок любого, чем она часто и пользовалась. А тут она покраснела и смутилась как девочка, — Приехали, Екатерина Алексеевна! — улыбнулся я ей, — Гришка-то знает?

— Нет ещё! — шёпотом отвечала она.

— Что же муж и не знает? — продолжал я шутить. Ещё в мае они с Потёмкиным тайно обвенчались, ибо негоже жить во грехе людям любящим и преданным.

— Сама недавно узнала! — мама потихоньку преодолевала смущение, — Павлуша, а делать-то что с этим будем?

— Мам, ну что делать? Муж у тебя есть, он тебя любит! Так что всё нормально — родишь, воспитаем! Ну, что ты нервничаешь-то? Чай, вот Алёша Акулинин растёт, мальчик хороший, скоро в корпус, какой выберет, пойдёт. Неужели мы ещё одного ребёнка не выкормим, не воспитаем! — и я тепло её обнял.

Гриша, как узнал, так только в пляс не пустился. Как же! Вечером мы с ним посидели, как водится, на берегу. Счастливый он был, смешной…

Теперь уже ни о каком возвращении мамы из Петергофа и речи не шло. Мы договорились, что она будет сидеть здесь, беречь себя и ребёнка. Ладно, работы больше — это даже к лучшему. Вообще, весь бы в работу ушёл, чтобы все мысли только там были.

⁂ ⁂ ⁂

За окном кареты мелькали зелёные деревца, одно, другое, третье… «На равном расстоянии, одно за другим, как день за днём мелькают и мелькают… Где же конец их будет?» — думал Пётр, не отводя взгляда от оконца кареты. Дорога в Ораниенбаум казалась бесконечной. Карету ему прислали из канцелярии наследника, с приказом немедленно явиться к Павлу Петровичу, который инспектировал артиллерийский корпус.

Его погрузили в карету, едва дав одеть парадный мундир и чиркнуть пару строк супруге. «Как на допрос везут, право слово!» — нервничал он. А ведь мог быть и допрос. Пётр Бакунин долго был секретарём самого Никиты Панина и его правой рукой, он знал о мятеже чуть ли не больше, чем сам Панин. Но, буквально перед самым штурмом Зимнего дворца, каким-то шестым чувством Пётр понял, что авантюра не удастся, и бежал к императрице, где и рассказал всё.

Не факт, что следствие в отношении его завершилось окончательно, и не открылись новые факты, которые могут привести его на плаху. Пётр знал — грешки за ним водились, и хоть он надеялся, что они никогда не всплывут, но чем чёрт не шутит… Его везли в Ораниенбаум, где, по слухам, были и пыточные! Что его там ждёт?!

Деревца мелькали и мелькали. «Один, два, три…».

Наконец, карета въехала во внутренний двор. Остановилась прямо перед крыльцом. Молчаливые гайдуки открыли двери и проводили Бакунина к кабинету, где передали на руки новому караулу. Внутри его уже ждали.

— Бакунин Пётр Васильевич?

— Я… Конечно, я! Ваше Императорское Высочество! — голос Петра дрожал. Павел сидел перед ним за широким столом и пристально смотрел на него.

— Думаете, Вас сюда привезли на пытку? Успокойтесь. — Бакунин испуганно закивал, — Вас привезли сюда, потому что у меня очень мало времени!

— А, понимаю! — он по-прежнему очень нервничал.

— Не волнуйтесь, Ваши былые дела мне известны! Как были известны и следователям. И они Вам прощены. Возврата к прошлому не будет. Но если согрешите вновь — пощады не ждите! Понятно?

— Да, Ваше Императорское Высочество! Будьте уверены, не подведу!

— Вас считают негодяем, который предал своего благодетеля и друга — низким человеком. С Вами не желают работать даже Ваши былые товарищи из коллегии иностранных дел, Вам не подают руки. Вы сидите дома и не посещаете приёмов, ибо Вас не принимает никто из Петербургского общества. Только Ваша супруга, урождённая Татищева, пытается найти Вам протекцию по службе и через своих и Ваших родственников хлопочет за Вас. Всё так?

— Да, Ваше Императорское Высочество! — лицо Бакунина выражало высшую степень душевной боли.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Вы, Пётр Васильевич, знали столько о заговоре, но открылись властям только после его начала. Почему? Если бы Вы пришли к императрице раньше, то возможно было избежать стольких жертв. Если бы Вы пришли позже, то к Вам не было бы претензий у общества. Так почему именно тогда Вы покинули лагерь заговорщиков?

— Я знал, что Шешковский в заговоре и не понимал, кому я могу довериться…

— Неправда! Вы знали всех крупных заговорщиков и вполне могли обратиться к тому, кто точно был бы вне этого круга.

— Я боялся, Ваше Императорское Высочество! Я понимал, что мятеж не удастся, но не мог решиться бежать! — глухо проговорил Бакунин, опустив голову на руки. Наследник встал и начал ходить по комнате. На боку его покачивалась сабля турецкого образца. Качалась равномерно, и Пётр опять начал считать её движения. Из транса его вырвал голос Наследника:

— Это уже лучше, Пётр Васильевич! Хорошо, что Вы понимаете это. Я долго думал, что с Вами дальше делать. Отправить Вас на Камчатку, как следовало бы — Вы же заговорщик, хоть и раскаявшийся — означало бы приговорить Вас к верной смерти. — Бакунин испуганно замотал головой, — Работать в столице или даже в Москве Вы не сможете — Вас презирают. Но Вы всё-таки человек умный и способный, а Ваша слабость делу не помеха. М-да, если только правильно выбрать Вам дело…

— Ваше Императорское Высочество! Клянусь, я не предам Вас! Верен буду до конца!

— Верю. — неожиданно твёрдо ответил Павел и снова внимательно посмотрел на Петра, — Верю! Ведь я сейчас Ваша единственная надежда. И будучи верным мне, Вы обеспечите себе будущее. Вы, Пётр Васильевич, отправитесь в Заволжье. Будете вице-наместником при Петре Августе Гольштейн-Бекском.

— Я? Вице-наместник? Покинуть Петербург с семьёй? Уехать в Заволжье? — Бакунин, казалось, на секунду потерял ощущение происходящего, но резко тряхнул головой и продолжил уже совсем другим тоном, — Какие будут мои задачи, Ваше Императорское Высочество?

— Хорошо! — Наследник с удовлетворением кивнул и продолжил расхаживать по кабинету, — Гольштейн-Бекский, человек неплохой, но всё-таки немец и к немцам имеет особое благоволение. Не мешайте ему чувствовать себя властителем наместничества. Также и внуку его Фридриху Карлу потакайте. Но, Вы должны обеспечить исполнение всех инструкций, что будете получать из моей или матушкиной канцелярий. Мне надо, чтобы ни Гольштейн-Бекские, ни прочие остзейцы не сомневались, что они правят краем. Но правили бы им Вы! Справитесь?

— Думаю, да, Ваше Императорское Высочество!

— Я тоже так думаю… Я хочу видеть наместничество процветающим русским краем и вижу именно Вас человеком, что сможет такое сотворить. А уж после такого успеха, Вы вернёте себе и уважение столичного общества и моё уважение.

⁂ ⁂ ⁂

Фельдмаршал Голицын отправился на Кубань, а на Таврию решено было назначить Алексея Орлова, но уже после окончания работы военной комиссии, а пока Румянцев посидит и на этом посту. Иван Орлов готовился отправиться на Урал — там пригодится его рассудительность. На Зауралье мама помогла уговорить встать победителя при Чесме — адмирала Спиридова, а главой Камчатского наместничества будет назначен Панин, как только прибудет на место и немного освоится.

Меж тем настал октябрь, дороги захватила распутица, и дела естественным образом затихали, а у меня появилось время на решение уже и второстепенных дел. Я занялся вопросами последних арестованных. Сложный вопрос был с Глебовым, негодяй же, но умный, организаторские способности на высочайшем уровне — аж целых две сети создал, одну по хищению в ведомстве Кригс-комиссариата, а вторую по выводу денег за рубеж.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Однако, подумав хорошенько, пообсуждав его дела, я понял, что вариантов с ним нет — слишком много людей Глебов погубил своими махинациями. Сколько солдат погибло от плохого снабжения — не сосчитать… Всеми ими он пожертвовал ради своего прибытка. Нет у него чести, и не будет, так что использовать его в управлении себе будет дороже. Но казнить уже не хотелось, людей и так по всему свету собираем. Так что пошёл он на каторгу, теперь и каторжанам было чем заняться — не одним Нерчинском[27] единым живём, по всей стране дороги надо вести, мосты и гати строить, городки и деревни возводить, лес валить.