Л. И. Брежнев: Материалы к биографии - Льоса

а это, наряду с демократизацией, центр, нервный узел перестройки — возвращение на рубежи, на позиции, учитывающие реальные возможности и государства, и человека. Мы даем новую жизнь некоторым формам экономической деятельности, которые, казалось бы, уже превзойдены теорией и практикой социализма. Чем прочнее политическая власть, тем большими возможностями она располагает для маневров, экспериментирования, опробования различных вариантов. Пусть с опозданием, но мы осознали: у нас есть необходимый запас прочности, чтобы использовать в интересах социализма и рыночные отношения, и иностранные инвестиции, и мелкого кооператора, и частника. Любой труд, который способствует удовлетворению человеческих потребностей, который нужен людям, имеет изначальную ценность и может «работать» на социализм.

Вероятно, усилится имущественная дифференциация, появятся большие заработки. Но мы так натерпелись от уравниловки, от фактического поощрения лентяев и бракоделов, что хуже того, что было, уже ничего не будет, не может быть. Умная налоговая политика, повышение количества и качества государственных товаров и услуг, рост эффективности экономики помогут обойти некоторые острые углы. А в общем, придется привыкать жить с острыми углами. Но именно жить, то есть вырваться из полосы застоя, из социальной спячки, развиваться, лучше делать дело, лучше работать.

Мы отступили, чтобы пойти вперед более уверенно, твердо. Меняя стратегию, мы поворачиваем не в сторону от социализма, а заменяем одну, уже износившуюся, изжившую себя модель социализма другой, более жизнеспособной, соответствующей новым историческим условиям.

Воздушные шарики иллюзий красивы, но слишком легки, легковесны. Мы учимся обходиться без иллюзий. Только так можно перестроить настоящее и обеспечить социализму будущее.

Иного не дано. М., 1988. С. 535–543

Федор Бурлацкий

Брежнев и крушение «оттепели»

Мы нуждаемся в ясной и точной оценке эпохи застоя. Мы обязаны понять, что же произошло почти за два десятилетия руководства страной Л. И. Брежневым, его окружением, всем аппаратом управления. Понять, конечно, не для того, чтобы простить, но и не для того, чтобы проклинать. Понять, чтобы оценить опыт прошлого ради лучшего будущего. Ибо, как говорилось не раз, народы хотя бы частично вознаграждаются за великие испытания теми великими уроками, которые из них извлекают.

Само понятие застоя тоже ждет своего дальнейшего исследования. Вряд ли могут быть сомнения, что если в одних сферах, прежде всего в экономике, действительно все более обнаруживалась тенденция к стагнации, то в других — в сфере политики и морали — происходило явное откатывание назад в сравнении с десятилетним периодом хрущевской оттепели. Отказ от реформ, а во многом и возвращение к командно-административном системе сталинской эпохи, замораживание жизненного уровня, всяческое торможение абсолютно очевидных решений, а взамен — пошлое политическое словоблудие, коррупция и разложение власти, в которые все более вовлекались целые слои народа, утрата нравственных ценностей и повсеместное падение нравов, — если это застой, то что такое кризис? Внешняя политика особенно отразила всю противоречивость брежневского времени, когда каждый шаг вперед по пути разрядки сопровождался двумя шагами назад. Всего несколько лет разделяют два таких противоположных события — Заключительный акт в Хельсинки и войну в Афганистане.

Из всех многоплановых аспектов застоя хотелось бы коснуться только одного: как могло случиться, что в такой трудный период в истории нашей Родины, да и всемирной истории, у руля управления страной оказался самый слабый из всех руководителей, которые пребывали в таком качестве в советское, а может быть, и дореволюционное время? При этом очень не хочется поддаваться соблазну осмеяния этого человека, насаждавшего с почти детской простотой аксессуары своего культа: четырежды Герой Советского Союза, Герой Социалистического Труда, Маршал Советского Союза, Международная Ленинская премия, бронзовый бюст на его родине, Ленинская премия по литературе, золотая медаль имени Карла Маркса — не хватало только звания генералиссимуса: жизнь оборвалась раньше. Осмеяние — это слишком легкий путь, который к тому же, увы, отвечает едва ли не самой устойчивой российской традиции. Еще Ключевский, помнится, заметил: каждый новый русский царь начинал свою деятельность с того, что отвергал предшественника. Вспомним известное изречение: о мертвых ничего, кроме хорошего. У нас наоборот: живым — неумеренные хвалебные песнопения, а мертвым — поношение без конца. Видимо, так сублимируется отсутствие возможности критиковать действующих руководителей.

Из всех лидеров советского периода исключением стал только Ленин. Да и как стал, если Сталин всей своей деятельностью отверг ленинское завещание, сохраняя в то же время лицемерный ритуал поклонения лично Ленину. Что касается критики самого Сталина, только сейчас она возвышается до серьезного анализа установленного им политического и идеологического режима.

Не пора ли сделать такой же разумный шаг и в отношении Брежнева? Конечно, детальные описания интимных тайн его коррумпированного семейства щекочут нервы иных читателей. Хотя что там говорить — дети нередко становились отмщением политических лидеров… Поэтому более полезно, вероятно, поразмышлять не столько о Брежневе, сколько о его режиме, о брежневщине, о стиле политического лидерства, который, увы, еще не умер до конца, и тут требуются не менее прочные защитные гарантии, чем от сталинизма.

На Брежнева власть свалилась как подарок судьбы. Сталину, чтобы превратить скромный по тем временам пост Генерального секретаря ЦК партии в должность «хозяина» нашей страны, «пришлось» уничтожить едва ли не всех членов ленинского Политбюро за исключением, разумеется, самого себя, а также огромную часть партийного актива. Хрущев после смерти Сталина пришел вторым, а не первым, как многие думают, поскольку первым в ту пору считался Маленков. Хрущев выдержал борьбу против могучих и влиятельных соперников, в том числе таких, как Молотов, которые стояли у фундамента государства чуть ли не с ленинских времен. Может быть, поэтому сталинская и хрущевская эпохи, каждая по-своему, были наполнены драматическими переменами, крупными реформациями, беспокойством и нестабильностью.

Ничего подобного не происходило с Брежневым. Он получил власть так плавно, как будто кто-то долго загодя примерял шапку Мономаха на разные головы и остановился именно на этой. И пришлась она, эта шапка, ему так впору, что носил он ее 18 лет без всяких страхов, катаклизмов и конфликтов. И непосредственно окружавшие его люди жаждали только одного: чтоб жил этот человек вечно — так хорошо им было. Сам Брежнев во время встречи с однополчанами, гордясь сшитым недавно мундиром маршала, сказал: «Вот… дослужился». Это слово вполне годится и для характеристики процесса его прихода на «должность» руководителя партии и государства — дослужился…

Брежнев являл собой прямую противоположность Хрущеву с его смелостью, склонностью к риску, даже авантюре, с его жаждой новизны и перемен. Можно было бы считать загадкой, почему Хрущев так покровительствовал человеку противоположного склада души и темперамента, если бы мы меньше знали Никиту Сергеевича. Как личность авторитарная,