Сталин и заговор генералов - Минаков Сергей Тимофеевич

Тухачевскому, несомненно, хотелось, чтобы его считали и называл! Ставрогипым240 241. Пожалуй, даже Тухачевскому хотелось иметь репутацию и толкование такого «Ставрогина», каким его представлял П. Верховенский. Появление и-весьма назойливое проявление «ставрогинского архетипа» проистекало, разумеется, не только как результат «книжности», влияния Достоевского, вообще как издержки образованности и культурности. Было еще одно обстоятельство, которое способствовало некоторой гипертрофии воздействия этого комплекса.

Есди следовать концепции диалогического обретения личностью себя самой через «внешние» признаки собственной индивидуальности, то в данном случае родовитому, но бедному дворянину и офицеру-гвардейцу Тухачевскому некоторые присущие ему свойства должны были казаться «ставрогинскими». Это приобретало особую значимость ввиду его озабоченности проблемой идентификации или самоидентификации при прочтении «текста» собственного бытия в культурно-историческом и социально-политическом контексте эпохи. «Аристократ в демократии», «Ставрогин» — один из соблазнительных образов для уподобления (облик, маска), увлекших Тухачевского, и эта мировоззренческая тональность, несомненно, способствовала и в известной мере предопределяла его культурно исторический и социально-политический выбор в русской революции, в «русской смуте». Выбор этот был предопределен, думается, не только «узнаваемостью», «угадыванием» Тухачевским в себе «ставрогин-ских» признаков, но и субъективным ощущением их острой в себе недостаточности. Это обусловлено было (отчасти) наличием в самосознании Тухачевского своеобразного «комплекса», рожденного особенностями происхождения.

«Что бы ни действовало в темных подпочвах души, — писал К.Г. Юнг, — разумеется, на этот счет существуют разнообразные мнения, — несомненно, по крайней мере, одно: прежде всего это особые аффективные содержания, так называемые комплексы, которые обладают определенной автономией»242 243. Как полагал Юнг, «углубление учения о комплексах последовательно приводит нас к проблеме возникновения комплексов»2. Расшифровывая суть учения о комплексах, один из классиков психоанализа отмечал, что «комплексы всегда содержат в себе нечто вроде конфликта или, но крайней мере, являются либо его причиной, либо следствием. Во всяком случае комплексам присущи признаки конфликта, шока, потрясения, неловкости, несовместимости. Это так называемые «больные точки»... о которых не очень-то хочется вспоминать и еще меньше хочется, чтобы о них напоминали другие, но которые зачастую самым неприятным образом напоминают о себе сами».

Далее выдающийся психоаналитик дает весьма интересный комментарий к сказанному. «Очевидно, комплексы представляют собой своего рода неполноценности в самом широком смысле, — пишет он, — причем я тут же должен заметить, что комплекс или обладание комплексом не обязательно означает неполноценность. Это значит только, что существует нечто несовместимое, неассимилированное, возможно даже какое-то препятствие, но это также и стимул к великим устремлениям и поэтому, вполне вероятно, даже новая возможность для успеха. Следовательно, комплексы являются в этом смысле прямо-таки центром или узловым пунктом душевной жизни, без них нельзя обойтись, более того, они должны присутствовать, потому что в противном случае душевная деятельность пришла бы к чреватому последствиями застою. Но они означают также и неисполненное в индивиде, область, где, по крайней мере, сейчас он терпит поражение, где нельзя что-либо преодолеть или осилить; то есть, без сомнения, это слабое место в любом значении этого слова»1. Из всего сказанного К.Г. Юнг делает весьма важный для последующих рассуждений вывод: «Комплекс становится для . нас диагностически ценным симптомом индивидуальной диспозиции»244 245.

Как объясняет психоаналитик, «индивидуальная диспозиция вовсе не приобретается в течение жизни, а, являясь врожденной, становится очевидной уже в детстве. Поэтому родительский комплекс есть не что иное, как проявление столкновения меясду действительностью и непригодным в этом смысле свойством индивида. Следовательно, первой формой комплекса должен быть родительский комплекс, потому что родители — это первая действительность, с которой ребенок может вступить в конфликт. Поэтому существование родительского комплекса как ничто Другое выдает нам наличие у индивида особых свойств»'1. Особое внимание Юнг обращает на то, «как этот комплекс проявляется в индивиде»1.

Как уже отмечалось, отец М. Тухачевского принадлежал к старинному дворянскому роду, мать же была простой крестьянкой. Это обстоятельство существенно не нарушало правовых норм Российской империи конца XIX века. Однако резко, как и лет двести — сто назад, оно диссонировало с неписаными нормами и традициями дворянско-аристократической культуры, особенно в узкокорпоративных микросоциальных структурах. М. Тухачевский не прошел полный курс обучения в кадетском корпусе. Это отчасти было обусловлено тем обстоятельством, что отец его, в отличие от всех предков, в силу отмеченных выше матримониальных обстоятельств не был офицером и не служил в императорской гвардии или армии. Уже в этом таились некоторые ментальные неудобства, ощущение сословно-корпоративной неполноценности.

Тухачевский провел в кадетском корпусе всего один год. Поэтому на него начальное военное обучение практически не оказало заметного воздействия. Ему не были привиты столь традиционные, обычные для кадрового офицера русской армии привычки, закладывавшие основы, что называется, «военной косточки». Будучи физически сильным и гордым, богемно-интеллигентски воспитанным (подробнее об этом ниже) и к тому же «старшим кадетом», Тухачевский не признавал «цука»246 247. А в этом, в сущности, зарождался инстинкт иерархии и чинопочитания в ментальности кадрового офицера. Он, таким образом, не признал «закона» и потому в среде кадетов оказывался «горделивым изгоем» — «новоявленным князем Андреем Болконским». Так его с некоторой иронией называли товарищи. И вновь — корпоративно неполноценным. Он, не получивший «нормального» образования в кадетском корпусе, не будучи сыном офицера, оказался не в столичном Павловском военном училище, из которого, как и из Пажеского корпуса в подавляющем большинстве попадали в гвардию, а в московском Александровском. Это было обусловлено и отцовским мезальянсом, и бедностью семьи. В Москве учиться Тухачевскому было дешевле.

Александровское военное училище, считавшееся вторым по престижности после Павловского и третьим (или даже четвертым, если учитывать Николаевское кавалерийское) после Пажеского корпуса, имело репутацию либерального по духу образования248. Впрочем, либеральная образовательная атмосфера в этом училище вполне устраивала отца будущего маршала и, скорее всего, больше соответствовала характеру и духовному настрою самого М. Тухачевского. Вероятно, выбор именно Александровского военного училища для получения военного образования был мотивирован не духовно-нравственными предпочтениями, а чрезвычайной скудостью денежных средств отца будущего маршала. Обучение М. Тухачевского в Москве было для семьи гораздо дешевле, чем в любом военном училище Петербурга. В Москве жила семья, здесь же проживали и большинство родственников Тухачевских. Однако для военной карьеры обучение в этом училище, несомненно, создавало гораздо большие сложности, особенно — для выпуска в гвардию. А он был крайне необходим для последующего продвижения по службе, для связей в свете, во влиятельных военных и придворных кругах.

Весь путь к славе и воинским почестям, вся карьера родовитого, но бедного дворянина, с матерью-крестьянкой, без связей мог строиться исключительно на потенциале личных способностей, отличий в образовании и профессиональной подготовленности, в стремлении выделиться, чтобы заметили. Поэтому и приходилось приложить максимум усилий и способностей для того, чтобы стать первым по баллам на выпуске, с чином фельдфебеля и получить таким образом право первым выбирать вакансии. Гвардейских вакансий для Александровского училища было очень мало. Все это, имеется в виду необходимое рвение в службе и учебе, не способствовало складыванию близких, дружеских отношений М. Тухачевского с сокурсниками1.