Россия в постели - Эдуард Тополь

– Кого? – сделал он удивленное лицо.

– Эту Наташу твою.

– Ну при чем тут она? Тебе-то что?

– Ты хочешь на ней жениться?

– Да прекрати ты, ради Бога! – Он усмехнулся криво и полез к ней обниматься, но она вдруг с силой ударила его кулаком по лицу так, что у него кровь пошла из носа.

– Ты что, сдурела? Кретинка! – испугался и удивился он.

– Блядь ты, вот ты кто! Подлюга! – сказала Зинка и улыбалась вызывающе. – Ну что? Ну, ударь меня! Слабо? Дешевка! Музыкант вшивый!

– Пошла вон отсюда! Живо! Убирайся! – Он подошел к ней и стоял напротив нее, полуголый и бледный от злости. – Вон, шлюха! – повторил он и даже толкнул ее в плечо.

И тогда Зинка плюнула в его окровавленное и еще любимое лицо. Он размахнулся и ударил ее неловко, по шее.

– Ну, еще! Еще! – насмешливо сказала она. – Ну! Тюфяк! Тьфу! Плевала я на тебя! Проститутка!

Он снова ударил ее – теперь уже больно, кулаком в грудь, и тут же стал выталкивать из комнаты.

Уже на пороге Зинка отвесила ему звонкую пощечину, хлопнула дверью и плача побежала к выходу.

В коридоре за дверьми комнат слышалась все та же классическая музыка и современный джаз, стильные мальчики-музыканты в импортных джинсах варили на общей кухне черный кофе и слушали «Голос Америки», и какая-то полуголая пьяная блондинка играла в конце коридора на арфе. Под их насмешливыми взглядами Зина пробежала вниз по лестнице, выскочила на улицу и побежала в соседнее районное отделение милиции. Перед входом в милицию рванула на себе платье у плеча и в милиции заявила дежурному по отделению, что ее только что изнасиловали. Следы насилия были налицо – порванное платье, синяк на шее и груди. Зинку отвезли в райбольницу на медицинскую экспертизу, а два милиционера нагрянули по указанному Зинкой адресу – в общежитие консерватории и арестовали Бориса. Пятна крови у него на штанах свидетельствовали против него…

На следствии пол-общежития говорило, что Зинка приезжала к нему сама, а примчавшиеся из Ленинграда родители Бориса пытались подкупить Зинку подарками и деньгами, чтобы она отказалась от обвинения в изнасиловании, и тогда Борису грозило только пятнадцать суток за хулиганство и исключение из консерватории, но Зинка твердо стояла на своем – изнасилование. Уж если Борис не достался ей, то он не достанется и этой виолончелистке. И вообще она мстила им всем – всем мужчинам, которые насиловали ее тело с шестнадцати лет, пользовались ею как лоханью для спуска дурной спермы, даже этот, любимый.

Суд – молодая судья с блудливыми глазищами и два народных заседателя – инвалиды Отечественной войны, априори ненавидящие этих развратных артистов и музыкантов, легко взяли сторону «простой советской фабричной работницы», совращенной «гнилым и распущенным» студентом консерватории. За развращение несовершеннолетней, за насилие и нанесенные телесные повреждения Борису К. дали по статье 171, часть II УК семь лет исправительно-трудовых лагерей.

Его отправили в лагерь куда-то в Казахстан, а Зинка, рассчитавшись на фабрике, взяла в райкоме комсомола путевку в Талнах под Норильском, на Всесоюзную ударную комсомольскую стройку.

С тех пор она терпеть не может классическую музыку и особенно – этого вкрадчивого Вивальди.

Глава 13

Мокрое дело

Не хотелось честноХлебец добывать,Ну, уже известно,Надо блядовать,Наш же город бедный,Где тут богачи?Здесь за грошик медныйЕсть все охочи.

Да, эта история могла бы стать прекрасным сюжетом для какого-нибудь западного порнофильма, разоблачающего распущенные нравы капитализма. Но произошла она, как ни странно, в столице нашей Родины Москве. Я не хочу менять в ней ни слова, а потому вот почти протокольная запись событий из уст главного героя. Но сначала пару слов о нем самом.

Я познакомился с ним случайно, когда возле Госфильмофонда в Белых Столбах под Москвой сел в такси и назвал водителю адрес:

– В Москву, Останкинская телестудия…

Молодой парень-шофер включил счетчик, и мы тронулись. Дорога предстояла неблизкая – часа полтора езды. Мы закурили, я молча дымил в распахнутое окно, зеленые поля Подмосковья стелились по обочинам дороги. Минут через пять парень покосился на меня, спросил нейтрально:

– Значит, на телевидении работаешь.

– Да.

– Кем?

– Администратором.

– Угу… Понятно… – Мы опять помолчали, мне было неохота ввязываться в разговор, но он вдруг сказал:

– А вот такую передачу можешь сделать – про блядство в натуральной жизни?

Я молча посмотрел на него – сейчас будет рассказывать о взятках в таксопарке, это любимая тема всех таксишников. Но парень молча и хмуро вел машину. Потом спросил:

– Ты женат?

– Нет.

– И не был?

– Нет, не был.

– И правильно. Все они бляди!.. Слушай, я вижу, ты человек культурный, образованный. Можешь мне посоветовать? Только я тебе все сначала расскажу. Все равно делать нечего, час ехать. Дай закурить, что ты куришь?

Я дал ему болгарскую сигарету «ВТ», он жадно затянулся и усмехнулся:

– Ладно, слушай. Может, кино еще такое снимешь. Мне срок дадут, а ты про меня кино сделаешь, прославлюсь, едрена мать… – И опять усмехнулся кривой горькой усмешкой. – Ладно. Я год как после дембеля. Ты в армии служил?

– Было дело, служил.

– Ну вот, друг. Я тоже. Прошлый год дембельнулся, весной. Ну, приехал домой, думал пойти учиться. Но – куда там! Дома жрать нечего, мать влежку лежит с почками, а на операцию ложиться боится – зарежут. Ты ж нашу медицину знаешь – бесплатная. А за бесплатно кто ж ей операцию будет делать? Студенты. Ну, я снес в комиссионку все, что до армии таскал, даже туфли свои выходные. Сто двадцать рублей наскребли, легла она в больницу. А я пошел в таксопарк наниматься. Как был в армейском, так и пошел – в хэбэ и в кирзухе. Но ничего, приняли – у меня корочки армейские, первый класс, на Урале в автовзводе служил, командира полка возил на «газоне». Взяли меня, дали машину – развалюху, конечно. Но я ее всю вылизал, сам двигатель перебрал, в общем, сделал. Ну и вышел на линию. А ребята из таксопарка говорят: ты, говорят, к гостиницам жмись, там клиент жирный. А мне, сам понимаешь, бабки нужны, я же в одной гимнастерке остался и сапоги – кирза. А лето – ноги печет в кирзухе-то. Ладно. День проработал, два – нет навара. План надо дать? Надо. Механику в таксопарке в лапу нужно сунуть? Нужно. Мойщику тоже. Диспетчеру. Ведь они ж как? В парк приезжаешь – они тебе не в глаза смотрят, а в лапу – сколько даешь? А уж потом здрасте, как дела, чего с машиной нужно делать… Короче – самому слезы остаются. А на третий день у гостиницы «Москва» садится ко мне на переднее сиденье фифа одна, на артистку похожа – ну, которая в «Шербурских зонтиках» играла…

– Катрин Денев? – сказал я.

– Может быть… Короче, ничего особенного – кожа да кости. Ну, глаза еще. Мариной зовут. Ну, это я потом узнал, как зовут… А сначала только спрашиваю: куда, мол, ехать? А она молчит, курит. А потом так ножками, коленкой о коленку, постучала и говорит: «Заработать хочешь?» Ну а кто заработать не хочет? «Хочу, – говорю, – а что делать?» – «А ты не ссученный? – говорит. – В милицию не стучишь?» Ну, я ей чуть по шее не дал за это. «Нет, – говорю, – не стучу. А в чем дело?» А она мне и предлагает: «Я, – говорит, – тут мужиков кадрю у гостиницы, командированных всяких. А хаты у меня нету, у тетки живу. Ну вот. Я, – говорит, – буду их к тебе в машину сажать, и ты куда-нибудь в лесок на полчасика – по Калужскому шоссе или к Домодедово. Ну, я их обслужу по-быстрому, за двадцать минут, пока ты в лесочке погуляешь, а деньги пополам, по-честному. Идет?» И в глаза мне смотрит, шалава. «Десятку, – говорит, – будешь с каждой ездки иметь, если не больше. Пять клиентов в день – это точно, – говорит, – гарантия. А то и больше». Ну, я удивился сначала – молоденькая такая, ну семнадцать лет, а по пять человек в день пропускает, если не больше! Ну, что мне делать? Я в хэбэ да кирзе, деньги нужны, это она точно высчитала по моей гимнастерке. «Ладно, – говорю, – попробуем. Только чтоб они по счетчику тоже платили». «А как же говорит, конечно! Стой здесь, никого не сажай!» – и сама юрк в гостиницу и через пару минут уже выходит с одним старпером. Я как на него глянул – ну восемьдесят лет старику, одуванчик! А туда же! И можешь себе представить – он к ней уже в машине полез! А у нас машины, видишь, какие? Это в иностранных кино такси с перегородками. А у нас просто. Но я везу их – мне что? Мое дело – крути баранку! А они там сзади возятся, он сидит, ширинку расстегнул и пиджаком ей голову прикрывает, чтоб из соседних машин не увидели, значит. А сам так стонет, сука, что у меня… ну, сам понимаешь! Короче, пока я из центра на Каширское шоссе выскочил, он уже два раза отдыхал. Ну, думаю, хватит с него, умрет ведь сейчас, я и то весь мокрый от пота. А он – нет, разохотился, одуванчик, – вези, говорит, в лес. Ну, я их завез, мне что – счетчик цокает. Остановил машину и пошел грибы собирать – время как раз грибное было. Но далеко от машины не отхожу – ключ-то в машине, чтобы счетчик работал, а мало ли чего им сдуру в голову стукнет, вдруг угонят машину? Короче, собираю грибы, из-за кустов на машину поглядываю, и, конечно, слыхать мне все, даже как дышат они, и то слышно. И интересно все-таки. Я про проституток слыхом слыхал, конечно, но чтобы вот так своими глазами видеть – не приходилось. Так что я раз от разу выгляну из кустов и вижу их рядом с машиной, на травке. Работают! Крепкий старичок ей попался, одуванчик, а сухостойкий. Когда слышу – все, захрипел и отвалился. А она уже зовет: «Митя, поехали!» Это меня Митей зовут, Дмитрий я. Ну, поехали. Он ей в машине тридцатник отстегнул за три сеанса и мне четвертной, по счетчику. И что ты думаешь? Она мне честно пятнадцать рубликов отдает у гостиницы и тут же за новым клиентом ныряет. Короче, стали мы с ней так в паре и работать. Уж чего я видал – ты в кино не покажешь! Ну, когда старики к проституткам липнут – это куда ни шло, понятное дело, кто им задаром даст? Но когда молодые – это, я тебе доложу, трудно выдержать! Особенно грузины и армяшки до русских девок охочи! И жарят без продыху! Платят хорошо, нет слов, но лучше б я тех денег не видел! Дай сигаретку…